Пока Чаз находился в Канаде с инспекцией экспериментального поселения, в Булл-Ривер Фолз произошла трагедия: когда рабочие копали декоративный пруд за гостиницей при горнолыжном курорте, ковшом экскаватора убило шестнадцать сусликов.
Мне пришлось как можно скорее организовать переброску короля сусликов домой по экспресс-почте.
В результате несчастья в полном составе погиб кружок книголюбок. В тот самый момент, когда экскаватор приступил к работе, как раз проходила важная встреча, в ходе которой обсуждалось произведение Эрнеста Хемингуэя «Смерть после полудня», посвященное традициям испанской корриды, чванливым матадорам и лошадям с выпущенными кишками.
Я решил лично поприсутствовать на траурных мероприятиях.
Я прекрасно помнил, как паршиво себя чувствую, когда меня уменьшают, но тем не менее счел своим долгом отправиться на похороны. Они должны были состояться где-то в лабиринте сусличьих туннелей, которыми изрыты склоны горы Беллиэйк.
Я надел единственный имеющийся у меня костюм темного цвета, в котором выгляжу как идиот, отыскал пару приличных туфель и впервые за долгие годы показался на людях с непокрытой головой, без привычной бейсболки.
На церемонию прощания Чаз нарядился как генерал Джордж Паттон. Он был в кавалерийских сапогах, а с черного ремня из лакированной кожи свисала кавалерийская сабля. По бокам висело по пистолету «ругер», а на голове красовался черный берет с золотой тесьмой. Со стороны он напоминал диктатора из Южной Америки.
— Ты уверен? — спросил Чаз, прежде чем меня уменьшить. — Ты, главное, не блюй, как в прошлый раз.
Я кивнул и глубоко вздохнул. Король сусликов прикоснулся к моей ноге замерцавшим коготком, закрыл глаза и мелодично заурчал. Звук отчасти напоминал брачный зов кита. Глаза Чаза закатились, а шерстка на морде встала дыбом, словно он сунул палец в розетку.
На меня накатила знакомая дурнота. Я ощутил волну жара, как будто подхватил тяжелый грипп. Лицо обдало стужей, оно онемело, в темени началось покалывание, и я отключился. Придя в себя, я обнаружил, что сижу у входа в сусличью нору, а рядом с незажженной сигарой в зубах стоит, прислонившись к насыпи, Чаз.
— Ну как ты? — осведомился он.
Я прищурился и огляделся по сторонам. Рядом с норой рос одуванчик, который сейчас доходил мне до груди. Я был не больше булочки для хот-дога или тридцатисантиметровой куклы Кена в костюме за тридцать пять баксов.
— В прошлый раз было гораздо хуже, — признался я, ощупывая голову, чтобы проверить, на месте ли уши.
Чаз прикусил сигару, встал на все четыре лапы и бросил:
— Вот и славно. Давай за мной.
Мы достаточно долго шли по извилистому туннелю, постоянно разветвлявшемуся и забиравшему куда-то вверх. В какой-то момент мы оказались на перекрестке, расположенном сразу под тремя выходами на поверхность. Передо мной раскинулось нечто вроде небольшой подземной площади, посреди которой спал паук размером с мою ногу, которого пришлось аккуратно переступить. С потолков свисали белесые корни деревьев, с них капала вода. Я вздрогнул, когда из стены показалась голова размером с кулак. Червяк поводил ею из стороны в сторону, а когда я протиснулся мимо, тут же скрылся из виду обратно в стене.
Когда мы проходили мимо двух сидевших на корточках сусликов-панков, покрытых наколками и в косынках камуфляжного цвета, они поднялись и откозыряли Чазу. Король сусликов отругал их за то, что они курят так близко к золотым приискам, и панки, немедленно затушив сигареты, смиренно удалились.
Лаз забирал все выше и постепенно расширялся. К нам стали присоединяться и другие суслики. Наконец наша молчаливая процессия, растянувшаяся уже достаточно прилично по туннелю, оказалась в просторной каменной пещере, являвшейся частью обвалившейся штольни золотого рудника. В дальнем ее конце я приметил кучу камней и обломки деревянных балок.
Я перебрался через искореженные стальные рельсы и миновал опрокинутую ржавую вагонетку с рудой. Суслики постепенно подтягивались на траурное мероприятие. Над нашими головами моргали висевшие вниз головой летучие мыши, напоминавшие сломанные зонтики. Каждая из них была с меня размером.
Я огляделся по сторонам. В пещере собралось около тысячи скорбящих грызунов. Со стороны они напоминали средневековых монахов. Все они были в черном. Кто-то натянул на голову капюшон, но большинство все же предпочитало зонтики: с потолка пещеры постоянно капала конденсировавшаяся там влага.
Многие из сусликов плакали, их всхлипывание напоминало позвякивание жестяных крышек от кастрюль. Шестнадцать гробов, украшенных эмблемой Сусличьей народной армии, стояли в ряд на плоском камне, а за ними плясало пламя факелов, отбрасывавших на стены мечущиеся тени. На стене висел огромный транспарант с надписью «Imperium Subterranius».
После того как все собрались, я отошел в сторону. Чаз с торжественным видом медленно ступил на подиум, с которого произнес речь о том, как жестока жизнь, отметив, что честь и мужество бессмертны. Далее он добавил, что часто считает свое собственное долголетие, обретенное в результате облучения плутонием, проклятием, от которого был бы рад избавиться.
С трудом подавив всхлип, король сусликов признался, что на данный момент он пережил уже пятнадцать жен и сто шестьдесят семь детей, теплые воспоминания о которых неизбежно ложатся на его плечи дополнительным бременем. Смерть и те ограничения, что она накладывает на всех живых существ, отметил он, воистину является благословением, прелесть которого ему, увы, не суждено познать.
Взвод тяжеловооруженных сусликов медленно поднял винтовки и дал оглушительный залп, вызвав панику у летучих мышей, которые принялись черными тряпицами метаться по пещере. Затем солдаты вытянулись по стойке смирно и встали на караул — Чаз подошел к гробам и возложил на каждый по маленькому венку, сплетенному из травы и крошечных цветочков.
У каждого из гробов Чаз на мгновение замирал, склонял голову и клал на него лапу. Плечи его величества дрожали.
Затем король сусликов вытер глаза, поправил на голове берет, встал прямо, откозырял, после чего сделал шаг назад. Одинокий суслик-трубач, стоявший на скальном выступе, задудел грустную мелодию.
И тут все собравшиеся начали громко причитать под зонтами и капюшонами. Я так понял, это был древний сусличий обычай прощания с усопшими.
Гробы унесли. Мне сказали, что погребение состоится согласно привычной сусличьей традиции — в норах, где жили покойные. Затем ходы туда завалят, чтобы никто даже и не смел соваться в эти места.
Как я и ожидал, Чаз не стал сидеть сложа руки — мстить за гибель подданных он начал на следующий же день после похорон.