Я неоднократно обещал Чазу когда-нибудь взять его с собой в поездку, в вящей надежде, что он об этом забудет. Увы, память у суслика была совсем как у четырехлетнего ребенка: с одной стороны, прекрасной, а с другой — на редкость избирательной.
В один чудесный день его величество снова принялся изводить меня просьбами свозить его в новую колонию, что он основал в Канаде, но я наотрез отказался. «Никаких таможен и пограничных переходов», — сказал я. Мол, если хочешь, я отправлю экспресс-почтой столько колонистов, сколько скажешь, но провозить на машине вооруженных грызунов контрабандой через американскую границу и разбираться с таможенниками — уволь. Крошечные калашниковы наверняка привлекут внимание пограничников.
Тогда Чаз стал уламывать меня отвезти его в федеральное исправительное учреждение в округе Джефферсон, к югу от Денвера. Рядом с тюрьмой одна из научных организаций исследовала поведение сусликов, колония которых располагалась на поле площадью сорок пять гектаров, аккурат через дорогу от огромного гипермаркета. Суслики, как известно, обожают красть всякую всячину из больших магазинов, а потом очень толково ее прячут. Чаз заявил, что хочет привлечь этих сусликов на свою сторону и обучить их высшему пилотажу в сфере магазинных краж.
Чаз мне лгал. Как обычно.
Я знал, зачем ему туда на самом деле понадобилось. Он хотел проникнуть в исправительное учреждение, входящее в список пяти лучших тюрем по рейтингу «Форбс», и получить автограф самого известного заключенного этого заведения — прославленного парикмахера-стилиста, занимавшего в прошлом должность губернатора штата Иллинойс.
Чаз, у которого в кабинете как раз висела фотография этого губернатора, вообще внимательно следил за политической жизнью людей. Однажды он спросил меня, обладают ли наши президенты сверхъестественными силами, как, например, он, Чаз, и его родня.
На это я ответил, что многие наши политики и вправду считают, что обладают, и в итоге оказываются за решеткой.
— То есть у них нет сверхъестественных способностей? — уточнил Чаз.
— Они подчас сверхъестественные говнюки, но сразу этого не разобрать, — вздохнул я. — Во всем остальном они совсем как обычные люди.
Затем его величество возжелал попасть в Форт-Мид, что в штате Мериленд, — прямо в штаб-квартиру Агентства национальной безопасности. Отмахать на машине почти три тысячи километров в обществе болтливого суслика? Ну уж нет.
Просьбы сыпались как из пулемета: «Я всю жизнь мечтал посетить национальный музей криптографии»; «У меня есть двоюродный брат в Балтиморе. Его удерживают там насильно, как домашнюю зверушку. Я хочу его освободить»; «Я непременно должен хоть одним глазком взглянуть на Плимутский камень[18]. Мой дальний предок плыл зайцем на „Мэйфлауэре“. Желаю посетить его могилу». На это я ответил, что в Британии суслики не водятся.
Ну и так далее. Опять же, Чаз постоянно мне врал.
Недавно его потрясли до глубины души откровения одного агента ЦРУ, признавшего, что правительство США на протяжении многих лет прослушивало наши телефонные звонки, читало письма, отправленные по электронной почте, и отслеживало болтовню в соцсетях.
Я прекрасно понимал, что король сусликов, сам будучи изрядным интриганом, при всем своем скептическом отношении к интернету и компьютерам, немедленно принялся размышлять, как провернуть подобное у себя в колонии.
Я объяснил, что правительство США не в состоянии толком сделать так, чтобы их официальный сайт работал без сбоев. И как, спрашивается, оно будет читать каждый день по семьдесят миллионов электронных писем, не говоря уже о том, чтобы извлечь из них хотя бы крупицу смысла?
Я сказал его мохнатому величеству даже и не помышлять о столь дальних поездках. Тем временем Чаз, полагая, что люди вскоре разочаруются в интернете и поймут, насколько он ненадежен и опасен, передал мне весьма внушительную сумму, попросив вложить ее в компании, производящие пишущие машинки и карандаши. Чаз пребывал в уверенности, что вскоре люди снова вернутся к ним.
— Когда вы в конце концов погубите свой мир, человек с коробкой карандашей и пишущей машинкой будет обладать невероятной властью, — пророчествовал Чаз.
А еще Чаз недавно прикупил в Техасе ферму по разведению почтовых голубей. Он был глубоко убежден, что именно почтовые голуби с записками, свернутыми в трубочки и привязанными к лапам, придут на смену интернету во время следующей революции в области глобальной массовой коммуникации.
Поскольку король сусликов без конца мне докучал просьбами свозить его в какое-нибудь путешествие, я решил снова сгонять с ним в больницу для ветеранов — мне как раз настала пора снова туда наведаться. Нужно было, во-первых, обновить рецепты, а во-вторых, показаться медсестре, обожавшей сыпать непонятными медицинскими терминами. Не исключено, что ей снова хотелось посмотреть на изображение моего мозга на экране.
— И что мне надеть? — спросил Чаз.
— Что-нибудь самое обычное.
Чаз скрылся и вернулся в джинсовой безрукавке. На его спине темнела надпись готическим шрифтом: «Дананг-1970, 4-я пехотная дивизия». Шерстка на голове была собрана в узел. Правое предплечье Чаз выбрил, и на нем красовалась временная татуировка: взрывающаяся граната на фоне красного, как на валентинке, сердца.
Предупредив Чаза о том, что нам придется проходить через контроль безопасности, я убедился, что он не взял с собой никаких металлических предметов, после чего спрятал его величество в спортивную сумку, отправив туда же небольшую упаковку всякой свежей зелени.
Поездка по горной автостраде 1-70 проходила самым обычным образом, покуда мы не доехали до тоннеля имени Эйзенхауэра, располагающегося на высоте почти три с половиной километра над уровнем моря.
Чаз, который и сам настоящий дока в рытье тоннелей, пришел в неописуемый восторг. Ему было совершенно непостижимо, как можно было пробить такой длинный проход сквозь скальную породу. Он голосил и скакал на приборной панели, потом спрыгнул с нее и навалил от избытка чувств огромную кучу.
Не знаю, может, на него подействовала смена высоты, но все же, думаю, сказалось возбуждение от осознания того, что он вот-вот увидит по-настоящему большой город. Какашки из Чаза вылетали со скоростью автоматной очереди.
В результате всю дорогу до Денвера пришлось ехать с открытыми окнами.
А я все думал, не совершил ли я ошибку, взяв в столицу штата суслика со сверхъестественными способностями.
Когда мы оказались в больнице, Чаз, в целом, вел себя вполне пристойно, ну разве что, когда мы проходили через столовую, выпрыгнул из сумки и стащил пакетик арахиса в меду с подноса какого-то чувака в военном кепи времен Второй мировой — такие как раз носили солдаты во время битвы за Иводзиму.
Когда я решил срезать через отделение отоларингологии, Чаз обратился ко мне с просьбой. Ему захотелось, чтобы я присел напротив телевизора в комнате ожидания — как раз крутили повтор его любимого сериала «Дни нашей жизни», того самого, где одна из героинь одержима демоном, наделяющим ее сверхспособностями: она могла летать и стрелять лазерными лучами из глаз.
Потом в весьма соблазнительной сцене красавец-священник изгоняет из нее демона прямо на церковном алтаре, спасает ее измученную душу, а заодно и сюжет, который развивается дальше.
Когда я сказал, что у нас нет времени смотреть телевизор, его величество устроил сцену, принявшись орать и биться у меня в спортивной сумке, угрожая, что сейчас возьмет и уменьшит в больнице всех до единого. Впрочем, поскольку мы находились в комнате ожидания отделения отоларингологии, часть больных нас просто не слышала, а часть так чихала и кашляла от различных аллергий, что им было не до нас.
Я добрался до пункта назначения — пятого этажа с полом, крытым линолеумом серого цвета, фотографиями с изображениями французских кафе на стенах и охранником, дремлющим у лифта, — прошел в комнату ожидания и сел рядом с нервным исполином с гладко выбритой головой и кустистой бородой. На нем чернела кожаная жилетка, на которой сзади красно-бело-синими нитками было вышито: «Виньлонг, Вьетнам».
— Пасхальное наступление?[19] — спросил я, так же, как и он, уставившись на стену с картой, на которой разноцветными булавками были отмечены все больницы для ветеранов в нашей стране.
— Ага. Семьдесят второго, — пророкотал гигант.
— Помню такое, — кивнул я.
Он развернулся ко мне всем корпусом, и мы обменялись рукопожатиями. На его исполинском предплечье скалила зубы вытатуированная змея, оплетавшая флаг США. Великан представился. Его звали то ли Буч, то ли Барт — не помню, но друзья в обществе ветеранов дали ему кличку Бигфут, ну, он, типа, здоровый, как снежный человек.
Рукопожатие у него оказалось на редкость крепким. Я не опускал взгляд на его руку — по ощущениям и так было понятно, что большая часть пальцев на ней отсутствует, но у меня возникло ощущение, что исполину совершенно плевать, обратил я на это внимание или нет.
Практически всякий раз, наведываясь в больницу, я сталкиваюсь там с очередным незнакомцем, с которым мы толкуем о временах, когда хлебнули лиха, будучи безнадежно юными и глупыми.
На этот раз великан с жутковатой татуировкой затянул длинный монолог о тропической жаре, мощности автоматической винтовки «браунинг» и безумии инженеров-конструкторов, допустивших столько косяков при проектировании М-16.
— Взять, к примеру, эту сраную чеку над рукоятью, — промолвил он. — Я вот что спросить хочу: какой мудак такое придумал?
Потом мы повспоминали, какой волшебный эффект имели на наши желудки таблетки мефлохина от малярии. Мы их принимали, сперва отведав консервированной лазаньи и венских сосисок из сухпайка, запивая компотом из сухой смеси, разведенной теплой дождевой водой.
Усмехаясь, мы поязвили о том, как нам сбивали ваннами со льдом температуру под сорок, когда нас колотило от малярийной лихорадки.
— В армии цацкаться не принято, — сказал я.
— Это ты точно подметил, братуха, — согласился Бигфут.
Ту часть лица, что не скрывала борода, покрывали жуткие шрамы. Я узнал плохо залеченный след от ожога фосфором. Кожа на щеке под здоровым глазом провисала глубокими складками и была белой, словно воск. Слепой глаз был затянут бельмом и не двигался, когда великан улыбался, отчего улыбка получалась кривой и какой-то неискренней. В ледяном свете больничных люминесцентных ламп его лицо казалось жутковатой маской, которая излучала сияние, оставленное в напоминание о себе оружием, обезобразившим моего собеседника.
Бигфут показал на черно-белую фотографию на стене. С нее на нас обольстительно смотрела красотка, поднесшая к губам чашечку кофе. Она сидела за столиком уличного кафе под зонтом, с которого падали капли дождя.
— Помнишь старую французскую церковь в Сайгоне? — спросил меня Бигфут.
— Рядом с главпочтамтом, — ответил я, — собор.
— Ага, — кивнул великан и с тоской промолвил: — На Новый год рядом с собором выставляли здоровенные горшки с желтыми цветами. На площади. Там вечно толпился народ. Интересно, сейчас так же? Что это?
Я услышал звук открывающейся молнии. Король сусликов принялся громко напевать мелодию «I Got the Same Old Blues» группы Lynyrd Skynyrd. Я затолкал сумку подальше под стул, понадеявшись, что Чаз уймется и ляжет покемарить. Впрочем, зачем себя обманывать? Он же объелся орешками в меду и ни за что не уснет. При высоком уровне глюкозы в крови суслики превращаются в самых непредсказуемых тварей на земле.
Бигфут, каждая из ног которого была диаметром с мое туловище, навострив уши, поглядел по сторонам и произнес на удивление нежным, ласковым голосом, причем на октаву выше, чем ожидаешь от мужчины таких габаритов:
— Хорошая песня. Мне нравится.
Я осел в кресле и застонал.
— Одна из моих любимых, — добавил гигант.
Вооруженный охранник, дремавший на стульчике у лифта, проснулся и посмотрел в мою сторону.
Я опустил взгляд. Чаз по-прежнему ерзал в сумке. Он высунул наружу мохнатую лапу и помахал.
— Мне нужно в туалет, — донесся до меня голос короля сусликов. Он произнес это шепотом. Вежливость его величества произвела на меня впечатление.
Надо придумать, что говорить, если Чаз сбежит. О чем я только думал, когда решил взять его с собой? Мне вспомнилась табличка на входе в больницу: «С оружием и животными вход воспрещен».
Мой новоявленный приятель-исполин все никак не мог заткнуться. Он говорил громким бодрым голосом, но, несмотря на это, в комнате ожидания на него никто не обращал внимания.
Я вежливо слушал Бигфута. Здоровяк монотонным голосом, словно пономарь на молитве, принялся перечислять названия лекарств, которые ему прописывали все эти долгие годы.
— Теперь они мне дают какие-то новые таблетки. Синенькие такие, красивые, — подытожил он.
Тем временем Чаз в спортивной сумке принялся распевать хит шведской группы ABBA «Take а Chance on Me».
Практически в тот же самый момент меня пригласили в кабинет, и я, шаркая, отправился на встречу с медсестрой Рэтчед.
Покончив со всеми делами и вернувшись в комнату ожидания, я обнаружил, что Чаз как ни в чем не бывало сидит на моей сумке и вместе со всеми пациентами, не отрываясь, смотрит на телеэкран. По кабельному телевидению как раз крутили документальный сериал «Монстры внутри меня». Серия называлась «Меня пожирают личинки». Я быстренько сунул его величество в сумку, застегнул ее и повернулся к Бигфуту:
— Слушай, я сейчас тебе все объясню.
Великан провел двупалой ладонью по гладко-выбритой голове и улыбнулся, после чего посмотрел на мою сумку, в которой Чаз снова закатил истерику.
— Не боись, — сказал исполин. — Тут всем насрать. Только знаешь, что я тебе скажу?
— Что? — спросил я, кинув взгляд на охранника, который, судя по его виду, спал как убитый.
— Ты вот что передай своему корешку, — Бигфут показал на лапку Чаза, торчавшую из сумки. — Скажи ему, что в Дананге сражалась Девятая дивизия. Девятая, а не Четвертая. Пусть подправит надпись на своей сраной безрукавке, если собирается ее и дальше носить.