— Какой же Леонсио всё-таки подлец! — качала головой Инна Михайловна, помешивая поварёшкой простыни. — Жуть что придумал! Не дай бог согласиться Изауре!
— Ну что вы! Она ни за что за нелюбимого не пойдёт! — охала Аннушка с волнением.
— Но отца-то спасти нужно! Тут очень сложный нравственный выбор.
— Может, побег ему устроят? Должно как-то сладиться…
На этой волнительной ноте в кухню ни с того ни с сего влетела пёстрая маленькая птичка, издающая поистине душераздирающие звуки.
— Это ещё что⁈ — поразилась Инна Михайловна и с недоумением глянула за окно на сугробы и снежную бабу, которую как раз лепила с соседскими детьми во дворе Настёна: девочка в тот момент пристраивала той на место носа чуть сморщенную (хорошую Инна Михайловна пожалела) морковь. — Откуда взялась-то среди зимы⁈
— Au secours! Sauvez-moi! Vite! Vite[1]! — щебетала Жожо, взмахивая крылышками так панически и неловко, что шлёпнулась на стол прямо в гречку, которую перебирала Аннушка, чтобы не бездельничать за приятной беседой.
— Оголодала, кажется, — почесала затылок гражданка Бубликова. — Может, с лета где-то тут свила гнездо и в спячку впала? Птицы впадают в спячку?
Инна Михайловна нахмурилась, вслушиваясь в надрывный щебет.
— Странно. Вроде как слова…
Аннушка тоже прислушалась.
— Les enfants! Les enfants se sont enfuis! Dans la forêt[2]!
— Она, наверное, через наше окно в летний сад залетела! — сообразила Аннушка. — Поймать бы, не то на улицу попадёт и замёрзнет насмерть. Далеко у вас Настёнин сачок?
— Да где-то на антресолях…
Птичка взмахнула крыльями половчее и порхнула к коридору, на лету продолжая кричать:
— Plus vite[3]!
Аннушка с Инной Михайловной побежали следом, последняя с пола наволочку нестираную прихватила, надеясь приспособить для ловли, — но птичка и сама летела в приоткрытую комнату Бубликовых, словно дорогу знала.
А там устремилась к шкафу.
И Аннушка тут же увидала опустевшую люльку без детей под раскидистым, проросшим из сада, плющом.
[1]Помогите! Спасите! Скорее! Скорее! (фрнац.).
[2]Дети! Дети убежали! В лес!
[3]Быстрее!