Коммунальная квартира

Глава 19 Борьба с дефицитом

Как-то так вышло, что странная и необъяснимая дружба Аннушки с бабой Марфой Аннушку к квартире приучила плавно и мягко, без нежелательных вопросов и размышлений. Новая жилица взяла за правило ничему не удивляться, про непонятное спрашивать, но не чтобы причину прояснить, а для получения надобной для жизни информации.

— Где вы, Инна Михайловна, берёте курочек? — интересовалась Аннушка, в очередной раз собирая по полу общей кухни перья. — Гриша вчера такую очередь отстоял, а ему и окорочка не досталось, разобрали всё.

— Желудок крепкий у тебя? — уточнила с сомнением соседка, скомкивая газету с потрохами.

Аннушка удивлённо кивнула.

— Ну пошли, — и Инна Михайловна, протерев руки вафельным полотенцем, вышла в прихожую и приоткрыла дверь в кладовую.

Лампочка там горела по собственному хотению, и потому приспособили у входа самодельный подсвечник да спичечный коробок держать. Запалив осветительное приспособление, повела Инна Михайловна соседку мимо тюков и коробок в глубину, и будто бы как-то дальше, чем места в кладовой быть могло.

— Вот, — свернув сначала влево, а потом вправо, и даже штору какую-то приподняв, словно бы театральную, указала она на завешенную чем-то раму большой картины, стоящей на полу и прислонённой к дальней стене.

Аннушка задрала тряпицу и охнула. Дед в лаптях, на заднем дворе какого-то хозяйства, держащий мясистую курицу за шею, был в отсветах оплывшей белой свечки, словно живой. Ещё одна курочка на полотне улепётывала в сторону без головы, и из разверстой кровавой раной шеи бил целый фонтан. Картина была прямо до дрожи реалистичная, и к горлу Аннушки подкатила горечь, но Инна Михайловна шваркнула погнутое, неправильной формы алюминиевое ведро так громко, что соседка от испуга позабыла о недомогании.

— Сюда вот ставь, под руку правую, — разъяснила Инна Михайловна, к самому полотну пододвигая ногой ведро. — И уходи. Часа через пол будет тебе курочка. Только уж ощипывать и потрошить самой нужно.

— А он… не осерчает? — опасливо уточнила Аннушка, глянув на топорик в руке дедка. — Воровство ведь. Нехорошо.

— Папирос у Семёна возьми да на раме положи пару штучек. Ещё благодарен останется!

Свекровь, как убедилась, что бояться нечего (аккурат за ужином, к которому невестка испекла в духовке курочку картинного происхождения), научила Аннушку добывать духи, правда, специфические, но зато стойкие и не такие, как у всех. Следовало для такого дела в ванной во флакончик с почти истраченным одеколоном, скрутив крышку, засунуть какой тонкой палочкой головку цветка да воды налить, но непременно из горячего крана (оттуда бежала вода холодная и тонкой-тонкой струйкой). После оставить на ночь. И перелить куда жидкость поутру. Бутона в ней никогда уж не оставалось, как и резкого запаха остатков одеколона, а жидкость получалась концентрированной, пахла, как тот цветок, и очень медленно выветривалась с тела и одежды.

— Но только у той, что открывала горячий кран, — предупредила Марьяшка. — пробовала тут одна Клава, она после во Владивосток уехала, продавать духи. Так с ней после всё почтовое отделение разом говорить перестало и даже здороваться.

Так и учили Аннушку кто чему, а про некоторое она сама догадывалась. Например, подбирала во дворе беспризорных котят и щеночков блохастых, заручившись помощью Настёны, отмывала их в медном тазу, сушила, вычёсывала, кормила и обратно на улицу несла (где, к слову, приведённых в порядок, зверушек довольно быстро разбирали по домам на воспитание).

А таз падать прекратил совершенно. За что все в квартире были Аннушке очень сильно признательны.

А вот скверные рифмы слушать ночами молодой чете Бубликовых пришлось ещё только трижды. Гриша через них совсем не высыпался и даже заметил, что дедовы «очи шальные» преследуют его в НИИ, что было уже совершенное безобразие.

Потому он очень обрадовался, когда в Г-образную комнату подселили Иннокентия Белочкина с супругой. Ну и Аннушке смириться пришлось.