Коммунальная квартира

Глава 27 Разговор с князем

Посреди оформленной под имперскую старину комнаты, то ли библиотеки, то ли кабинета, восседал за широким дубовым столом пожилой или под таковского умело загримированный актёр: с окладистой бородой, густыми седыми бровями и глазами в чём-то даже суровыми. Одет он был в самый что ни наесть камзол, расшитый золотыми нитями по тёмно-красному бархату, с отложным воротничком и белой, как бы не шёлковой, рубахой под ним.

На столе перед гражданином лежала желтоватая бумага, а в руке он держал натуральное гусиное перо, и как бы даже ни писал им взаправду: во всяком случае, имелась рядом открытая чернильница.

— Скажите на милость, сударь, — поднял голову он, — что же вам на месте-то не сидится?

Иннокентий от такой наглости растерялся. Виданное ли дело: состоящий в подпольном каком-то учреждении гражданин пред лицем нагрянувшей проверки вместо трепетного ужаса дерзит, можно сказать, что и с хамством!

— Вообще, — продолжал неприятный товарищ, — я вас постановил не касаться. Оставить на волю тех, кого вы столь упорно задеваете.

— Это кого ещё я задеваю⁈ — возмутился наконец Иннокентий в запальчивости. — Вы кто, собственно, такой будете? Позвольте ваши документы!

— Ну как же, — камзольный товарищ протянул руку в перстных, сдвинул папки какие-то на тесёмках и вытащил бумагу рукописную, может быть даже и чернилами выведенную. Только оказалась она не документом, этот вопрос гражданин полностью проигнорировал. А вместо того зачитал: — Портрет кавалериста Луки Прокоповича из-за шифоньера в комнате извлекли? С рамы сорвали? Раму, прости господи, снесли да продали? А полотно в трубочку свернули. Было?

— Шкаф на десять сантиметров лишних из-за этой рамы выпирал! У нас не так много квадратов, чтобы разбрасываться!

— Вас бы так скрутить, любезный, на старости лет за все ваши немалые перед Отечеством заслуги, — процедил этот нахал и снова уставился в кляузную бумагу: — Чем горшок цветочный с подоконника вам помешал?

— В нём ничего не растёт!

— Если вам не видно, что там растёт, это не значит, что надо всё руками трогать. Вы зачем его опорожнили и снесли на лестницу?

— Там курят! И бычки швыряют под ноги!

— Допустим. А с какой, скажите на милость, целью вы лепнину на стене ковром завесили, в произведение искусства вбив гвозди без стыда, так, что всё под вашим окаянным ковром растрескалось?

— Для тепла!

— Вам бы ещё люстру на пол перенесть да табуретки к окну прибить, сударь.

— Вы откуда, вообще-то, знаете, что я делаю в предоставленной мне комнате⁈ — спохватился Иннокентий. — Это уже решительно возмутительно!

— В отведённой вам комнате, любезный, вы по большей части недостойно обращаетесь с богом данной вам супругой. В чём, собственно, и состоит основной вопрос — потому как иное прочее не моего ума дело и само за себя постоять может. Но, видите ли, княгиня у меня уж больно сердобольная. Испокон веку её это вводит во всяческие затруднения. Вот, презрела вашу супружницу и пришла за неё просить. А тут уж захочешь — не откажешь. Ну, вы понимаете. Ах да, вы же не понимаете… — словно бы что-то вспомнив, встрепенулся «князь». — Запамятовал о вашей проблеме. Старею. Второй век живу — не шутка всё-таки. Просила моя сердечная подруга вас несколько поучить, чтобы возымели вы совесть человеческую и уважение к ближним. Имейте в виду, что вам отведено пять слов в неделю. Расходуйте с толком.

Кеша глубоко вдохнул, чтобы израсходовать с толком куда больше слов разом, но вдруг чихнул оглушительно, и оказался на раскатавшейся по пыльному коридору дорожке огромный экзотический попугай на жёрдочке: белый, ширококлювый и неестественно голубоглазый.