Аннушка стояла у окна рядом с бабкой Марфой. Гришка даже охнул.
Марфа держала в руке свечу и куталась в шерстяной платок.
Качавшая головой молодая жена Гришки повернулась на шум.
— Представляешь, такие скверные рифмы приснились! Занудные до оскомины, а в голове застряли. Вот, соседке даже пересказать смогла. Не идут прочь, и всё. У Марфы Петровны бессонница, не подумай, что я её разбудила. Сам чего не спишь? Одумался?
— Откуда… откуда ты знаешь, что она — Марфа Петровна? — просипел Гришка.
— Посредством речевой коммуникации, — хохотнула Аннушка. — Слыхал о таком?
Бабка Марфа повернулась, прошаркала к своей двери и скрылась за ней, а в комнате стало темно.
Гришка заморгал.
— Она что, представилась, что ли? — подозрительно уточнил он.
— Нет, паспорт мне показала. Она, знаешь, ночами с паспортом обычно ходит в уборную. А рот на замке.
Гришка жалобно оглядел тёмную комнату.
— Починишь торшер завтра? — спросила Аннушка. — Ложись давай.
Он мотнул головой и поёжился, руки повыше локтей всё ещё были словно одеревенелыми.
— Упрямишься?
— Это ты упрямишься.
— Выходит, нашли мы друг друга? — снова засмеялась законная супруга. — Ложись, Гриш. Негоже молодожёном порознь. Что люди подумают. Вот та же Марфа Петровна? Она говорит: милым нужно быть бок о бок, не то — беда.
— Говорит? — не поверил Гришка. — Баба Марфа?
— Ну уж не торшер, надо думать. Ложись, Гриш. Хуже будет.