Княжич, Который Выжил

Глава 9

Киллерша откатывается. Темнота вокруг почти осязаема Я кручу головой, вслушиваясь в каждое движение, каждый шорох. Где-то капает вода. Где-то хрипит она.

На полу, в скрюченном положении, дергается воспитательница. Только что я вогнал ей нож в живот. Она хотела убить мою Ксюну. И получила по заслугам. Её дыхание рваное, хриплое. Потом — резкий всхлип. Ещё жива. Конечно, она же маг.

Я сжимаю зубы. Додавить. Не дать встать. Бросаюсь вперёд, сжимая рукоять ножа так, что ноют костяшки. Лезвие устремляется к её шее или голове, но в последний момент она дёргается, тело сгибается, и мой удар лишь вскользь прорезает бок. Хел дери меня!

Сквозь стиснутые зубы вырывается хриплый вскрик, боль возвращает её к жизни. Она вздрагивает, рывком переворачивается на бок и в следующую секунду уже вскакивает. Рывок, быстрый, резкий — я не успеваю! Рядом свистит нож — чёрт! Я рефлекторно отшатываюсь, едва не спотыкаясь о собственные ноги. Она живучая, но я не даю себя обмануть: сколько бы ран я ни нанёс, ни одна из них не будет летальной. Магия — всё для мага, а Атрибутика, пропитывающая организм, позволяет вынести куда более серьёзные повреждения.

Но мне везёт. Она лишь Посвящённая. Если бы её ранг был выше, если бы она действительно владела силой в полной мере — всё вокруг уже заполнило земляными копьями.

Да, я точно знаю, кто передо мной. Земляной маг, пускай и с нюансом. Хорошо, что слабый.

Она вновь делает резкий выпад — свист! Я ничего не вижу, но чувствую, как пространство рядом разрезает лезвие. Оно проходит так близко, что едва не касается моей щеки. Я уворачиваюсь, отклоняюсь, отскакиваю. Ещё одна атака, быстрый выпад, лезвие блестит в темноте — и тут я перехватываю движение, чуть поворачиваю запястье, встречаю её нож своим, лезвие по лезвию, веду в сторону и разрезаю кожу.

Глухой вскрик. Она вздрагивает, на секунду замирает. Капли крови брызнают с её пальцев. Выучку не пропьешь. Ножевой бой — это искусство, и я в нём разбираюсь. Тот ещё мастер — куча разрядов, тренировки, спарринги. Всё, как полагается. В теории я знаю технику, чувствую ритм боя, вижу ошибки противника.

Но вот одна проблема — руки короткие. Второй нюанс — сил пока маловато. Весь мой опыт — в голове, а не в теле. Не привыкло оно ещё к такой нагрузке, не хватает мощи продавить удар, не хватает массы, чтобы разнести её в щепки.

Но даже так — она ранена.

Но вместо того, чтобы отшатнуться, воспитательница срывается в бешеный вихрь движений. Она машет руками, выбрасывает ноги, пытается сбить меня с ног, вдавить в пол, загнать в угол. Я ускользаю, но один из её пинков попадает в бок — удар! Сухой, резкий, с хрустом. Меня швыряет в стену, дыхание выбивает из лёгких.

Сползаю вниз, рефлекторно сжимая пальцы на рукояти ножа. Голова гудит, детское тело протестует.

Хлопает дверь.

Она уносится прочь. Вот же стерва! Сбежала! Эй, вернись!

Я выдыхаю, рывком поднимаюсь на ноги. Всё тело ломит, дыхание рваное, но останавливаться нельзя.

И тут — топот. Тяжёлый, приближающийся.

В раздевалку врываются охранники садика, фонарики выхватывают меня из темноты. Свет режет глаза, я морщусь. Но даже через полуприкрытые ресницы вижу, как они застывают, как их лица бледнеют. Ну ещё бы. На вид четырёхлетний ребёнок, весь в крови, да ещё и с тесаком в руках. Стоит посреди разбросанных вещей, луж крови на полу. А киллерша потеряли литр крови, не меньше.

Один из охранников отшатывается, будто я сам чёрт, вылезший из-под кровати. Воздух вырывается у него с придыханием:

— Матерь божья…

Я раздражённо бросаю:

— Блысь!

И рву с места, не дожидаясь их реакции. Прорываюсь за дверь, в коридор, следом за воспитательницей. Там светло. Прыжок через две ступеньки, ещё одна, ещё. Вниз, вниз, к выходу.

Кровь ведёт меня. Брызги на полу, размазанные, неравномерные, но достаточно частые, чтобы я мог идти по следу. Она ранена, значит, далеко не уйдёт. Но убить её ножом? Я и не надеялся на это, хотя, конечно, старался. Насытить клинок своей Атрибутикой, сделать его продолжением себя — только так можно уверенно убить мага. Но моё ядро ещё слишком слабое, магия едва делится.

И всё же она ранена, а даже взрослый неодарённый человек не смог бы добиться подобного. Потому что только магия по-настоящему ранит магию. Конечно, очередь из пулемёта Максима решила бы вопрос без всякой магии, но чего нет, того нет.

Я вылетаю вниз в холл, где за стойкой сидит дежурный охранник. Здоровенный мужик, массивный, с крепкими руками, но теперь его лицо застыло. Он растерянно поворачивает голову, видно, что ещё не отошёл от встречи с киллершей, которая только что пронеслась мимо с кровавыми ушами и раной на животе. В его глазах — секундное непонимание, а затем ступор. Нижняя челюсть свисает чуть ли не до стола, и он, всё ещё не веря в происходящее, бросает, пока я пробегаю мимо:

— Мальчик, ты весь в крови, стой…

— Некогдя!

Я вылетаю на улицу. Брызги крови на тротуаре подсказывают, куда бежать.

Я несусь сквозь толпу, боковым зрением замечая, как люди шарахаются. Мамаши хватают детей за руки, мужчины оборачиваются с растерянными лицами, старушки крестятся. Ещё бы — по улице летит окровавленный ребёнок с кухонным тесаком наперевес.

Впереди я вижу её. Киллершу.

Серёжки-бусинки в её ушах взорвались — это я постарался. Теперь уши у неё в крови, вся она в крови. Лицо побелело, губы сжаты в тонкую линию, но держится. Прижимает ладонью рану на животе, но не останавливается. На пути ей попадается здоровяк — массивный мужик в куртке. Накачанная рука тянется к её плечу:

— Эй, дамочка, вы в порядке?..

Но воспитательница даже не сбавляет шаг. Делает размашистый взмах, и мужик подскакивает в воздухе, будто его сбил грузовик. Со сдавленным «Ух!» валится на землю и остаётся лежать.

Я не торможу. Прыжок на спину только что сбитого бугая, толчок — и я лечу дальше. Пытаюсь повторить быстрый ритм её шагов. Толпа становится плотнее. Она вынуждена лавировать, теряет скорость. Я, наоборот, ускоряюсь. Два метра. Недостаточно, чтобы метнуть тесак. Тяжелый, зараза.

Полтора. Теперь можно.

Я бросаю нож.

Лезвие с коротким хлюпающим звуком входит в спину, чуть правее позвоночника.

Она вздрагивает. Вскидывает голову. Её дыхание сбивается, но она не падает. Разворачивается ко мне, и я вижу, как горят её глаза. В них бешеный гнев. Ярость.

— Ах ты, мелкий засранец… — шипит она, сжимая свой нож. — Сейчас я тебя разрежу на куски!

Киллерша делает рывок вперёд — прямо на меня.

Я не жду, не ловлю удар, не рискую. Отскакиваю назад, спрыгиваю с тротуара. Она бросается следом. Пересекаю дорогу, на ходу машу рукой. Давай же, догоняй!

Визг тормозов режет уши, гудки машин сливаются в сплошной гул. Фары слепят, на дорогах шум, как в улей. Я скольжу между машинами, едва не сшибая зеркала головой, едва не ударяясь плечом о капоты. Киллерша несётся за мной, не замечая ничего вокруг, рвётся сквозь поток, одной рукой всё ещё сжимающая нож. И это её ошибка. Когда я взорвал её серёжки-бусины, кровь залила уши, затекла в слуховые проходы. Она плохо слышит.

И вот она не замечает пронзительный гудок справа.

Глухой удар. Тяжёлый грохот металла. Она не успевает даже закричать.

Мусоровоз бьёт её в бок, тело взлетает, кувыркается в воздухе, будто тряпичная кукла, выброшенная на проезжую часть. С грохотом падает. Катится по асфальту, ломая кости, оставляя за собой густую, тёмную полосу.

Я бросаюсь к ножу, который она выронила. Лезвие мокрое, кровь стекает каплями, смешиваясь с дорожной пылью. Поднимаю, крепко сжимаю в ладони — скользит, липнет, но это неважно.

Мусоровоз остался с вмятиной, но киллерша всё ещё жива. Встает. Шатко держится на ногах, хватается за повисшую руку, глаза распахнуты в панике, взгляд мечется. Я сжимаю зубы, ледяная решимость разливается внутри.

— За мой лод, тваль!

Прыгаю ей на спину. Она дёргается, но я быстрее. Клинок входит в шею. Вопль — громкий, звериный, визжащий. Тело ходит ходуном, мышцы судорожно сокращаются, спина выгибается, и рывком она сбрасывает меня, будто я ничего не вешу.

Но падать я умею. Я не просто падаю — кувыркаюсь дальше, как перекати-поле, вынося себя из траектории летящих навстречу колёс. Машина проносится надо мной, металл гулко вибрирует, шины скрипят, скользя по асфальту, и чуть не задевают.

Меня не цепляет. А вот киллершу — снова. Она в панике, дезориентирована, кровь хлещет из шеи и ушей, заливает лицо, затекает в глаза. Она не слышит, почти не видит, спотыкается — и её снова сбивает машина. Мощный удар. Тело подбрасывает, разворачивает в воздухе, конечности выворачиваются под неестественным углом, кости хрустят. Но этого мало. Вторая машина. Размытая тень фар, визг тормозов, глухой грохот — и её вновь бросает в сторону, как куклу, у которой резко оборвали нить. Колёса. Металл. Раздавливает. Резкий хруст — и всё заканчивается.

Я отскакиваю на тротуар, сердце колотится в рёбра, воздух царапает лёгкие. Провожу ладонью по лицу. Смотрю на киллершу, на то, что от неё осталось. Она не просто Посвящённая. Она — Сглотень. Хищник городов.

Сглотни не питаются Атрибутикой эхозверей. Они питаются силой лучших из людей — магов. Я осознал это ещё в столовой, когда она, улыбаясь, подлила что-то в кашу Ксюне. Когда девочка попробовала ложку, и я ощутил, как её Атрибутика стала утекать, как если бы кто-то грубо вырвал её часть.

Тогда всё стало ясно. Она перешла к воспитательнице. А Ксюня начала медленно умирать.

Сглотни опасны не только тем, что крадут силу. Со временем они теряют себя, начинают смотреть на людей как на источник питания. В их мировоззрении остаётся лишь одно — добыча. Жертва. Пища. Особенно если это маги.

Вот почему я ненавидел ацтеков. Это было целое государство сглотней. Они прикрывались жертвоприношениями богам, но на самом деле высасывали силу из пленных до последней капли, наполняясь этой мощью, поглощая всё вокруг.

И ещё один момент. Чтобы стать сглотнем, нужен особый ритуал. Значит, кто-то посвятил киллершу.

Вдруг — знакомый голос:

— Княжич!

Ефрем. Он несётся ко мне, взгляд обеспокоенный, резкий. В следующую секунду я у него на руках — подхватил, как котёнка, быстро осматривает, глаза бегают по мне, будто пытается понять, цел ли я.

— Што ты делашь? — не понимаю.

— Ты весь в крови, княжич… Боже мой!

— Это не мая, — быстро отвечаю, смаргивая дорожную пыль и кровь киллерши. — Лечите Ксюню!

— Уже лечат, княжич, — кивает дружинник, достаёт рацию, нажимает кнопку. — Эдип, докладывай! Что с Ксенией Тимофеевной⁈

Из рации раздаётся ровный голос:

— Вылечили, Бирюк. Ксения Тимофеевна стабилизирована. Была отравлена ядом, высасывающим энергию.

Я выдыхаю. Всё позади.

— Поставь меня на наги.

Ефрем послушно опускает меня на землю, к нам подбегает ещё пара дружинников. И тут я замечаю — вокруг куча мобильников, экраны светятся, направлены прямо на меня. Зеваки снимают.

Смотрю на окровавленный нож в руке. Мдя. Ну вот и новый ролик получился.

Что ж, надо хотя бы обратить этот пиар себе на пользу. Не раздумывая, подхожу к ближайшему прохожему с телефоном, улыбаюсь в камеру и спокойно говорю:

— Пивет! Это княжич Слава Светозалович, из канала «Юный тактик»! Там мы осматливаем олужие, стлеям из пушек и веселимся. Почти как сегодня! Так што заглядывайте к нам!

Мы с дружинниками заходим в садик. Внутри, в коридоре возле медпункта, уже полно народу — персонал, охрана садика. У самой двери, оглядывая коридор, стоит дружинник моего рода.

Он держит руку на оружии, взгляд быстрый, цепкий, изучающий — готов ко всему.

Тут же стоит обеспокоенная княжна Ильина Матрёна Степановна. Как только я вхожу, господа директор резко разворачивается, и я ловлю на себе её шокированный взгляд.

— Княжич Вячеслав, вы ранены⁈

— Неть, — отмахиваюсь, даже не глядя на госпожу директора, и захожу в медпункт.

Внутри ещё трое дружинников. Плюс врач. Не пухлый кабинетный доктор, а настоящий полевой лекарь дружины. У него выправка, цепкие пальцы, быстрые движения.

Ксюня лежит на койке. Бледная, но уже вылеченная. Укутанная в одеяло, будто пытается спрятаться от всего, что случилось. Но, как только я переступаю порог, она подскакивает.

— Сава-Сава! — вскрикивает она и бросается ко мне.

Обнимает крепко, неожиданно сильно.

— Ксения Тимофеевна, отпустите княжича, — вмешивается Ефрем, чуть покашливая. Голос у него ровный, но в глазах беспокойство. — Его нужно осмотреть, вдруг он ранен.

Ксюня нехотя разжимает пальцы, остаётся рядом, не сводит с меня глаз, будто пытается убедиться, что я точно целый и не исчезну, если отвернётся.

Я прохожу к врачу, сажусь на койку.

— Буду вас осматривать, княжич, — деловито говорит лекарь, уже закатывая рукава.

Я киваю. Порядок есть порядок.

Боли я не чувствую, но тело у меня новое, непривычное. Слишком хрупкое для таких испытаний. Лучше убедиться, что где-нибудь не торчит колотая рана или не открылась порезанная артерия.

Лекарь быстро осматривает меня, двигает суставы, проверяет реакцию. Его взгляд сверлит, будто он ищет скрытые раны, заодно пробегается магическим свечением.

Наконец, он кивает.

— Всё в порядке. Ранений нет.

Я перевожу взгляд на Ефрема.

— Это бил сглотень.

Старший дружинник мгновенно хмурится.

— Та женщина?..

— Дя.

— Откуда ты…Как ты понял, княжич? — похоже, он хотел сначала спросить, откуда я знаю про сглотней, но не стал. Что ж, честный ответ бы его удивил. Да просто потому что когда-то я их уничтожал тысячами.

Пожимаю плечами.

— Плосто поняль.

Ефрем смотрит на меня пару секунд. Затем коротко кивает, принимая ответ без лишних вопросов.

— Наши дружинники останутся здесь для расследования, а мы с вами должны ехать, княжич.

Я киваю и встаю. Ксюня тут же хватает меня за руку. Цепко. Крепко. Мы следуем за Ефремом вниз. Ксюня хлопает глазами на лужу крови в раздевалке. Лестница скользкая, на ступеньках ещё темнеют пятна крови.

Вход в садик уже оцеплен полицией, у ворот — толпа зевак, шёпот, вспышки камер, встревоженные лица. Возможно, это члены родов детей из садика. Кто-то достал телефоны, снимает.

Рядом с нами резко тормозит машина с гербом Опасновых. Из неё, не дождавшись полной остановки, выскочила мама.

— Господи, Слава! — её голос дрожит, она кидается ко мне. Глаза расширены, лицо белое, будто она меня уже потеряла. — Кровь!

Блин. Надо было умыться.

Ефрем пытается успокоить княгиню, говорит спокойно, мягким голосом:

— Всё позади, Ирина Дмитриевна. Княжича осмотрел лекарь, на нём ни царапины.

Мама с трудом отрывает взгляд от меня:

— Но он весь в крови!

— Это кровь убитого врага, — без единой эмоции отвечает Ефрем, не меняя выражения лица. — Княжич Вячеслав лично уничтожил вредителя. И, судя по всему, это был сглотень.

— Сглотень⁈ — опешила княгиня, голос сорвался, дыхание сбилось. — Как это случилось?

— Мама, дома поговолим, — отрезаю я, а то слишком много народу вокруг.

Мама, застыв, моргает, словно только сейчас поняла, что болтать при свидетелях — не лучшая идея.

— Да-да, конечно, — сразу соглашается Ирина Дмитриевна. — Тогда едем домой.

Без лишних слов мы загружаемся в машину. Все, кроме Ефрема.

— Я ещё здесь побуду, Ирина Дмитриевна, — бросает он. — Проведу расследование, опрошу свидетелей.

Мама только кивает. Пока садимся в машину, бросаю взгляд вправо. Дорога стоит в пробке. Всё оцеплено. Полицейские машины, мерцающие огни, кучки людей. Дальше посреди шоссе лежит накрытый полицейскими труп. Сглотень. Я убил его. Я. В год и семь месяцев. По-моему, это мировой рекорд.