Княжич, Который Выжил

Глава 2

«Юные нобили», Рязань

Княжна Матрёна Степановна постукивает пальцами по тачпаду, запуская видео. На экране — очередной тест в садике. Княжич Вячеслав и его друзья сидят за столами, рисуют что-то там. Играют по правилам системы, пытаются преуспеть. И что самое интересное — у них это получается.

Эта троица уже решает головоломки лучше «работяжек». Тесты проходят всё успешнее, при том что у «исправляшек» и так самые сложные задания. Сложность повышать дальше нельзя — это будет слишком подозрительно.

Но пока всё идёт как надо. Система должна пытаться сломать княжича. Он рвётся наверх, к «лучикам», но этот путь обречён.

Ильина специально дала ему возможность бороться, чтобы посмотреть: сможет ли он прорваться вопреки всему?

Но… Матрёне неспокойно. Что-то идёт не так.

Обычно, когда что-то тревожило, она успокаивалась в «Царьграмике», лениво листая ленту. Только вот теперь в рекомендациях постоянно выскакивают ролики с этим маленьким княжичем. Слава Опаснов, стреляющий из пушек и довольный, как чёрт. Его улыбающаяся физиономия буквально преследует её.

Матрена пытается откинуть ненужные мысли и вернуться к работе. Княжна снова посмотрела на экран.

Что ж, княжич нащупал почву, пытается пробиться наверх. Значит, нужно ударить по его друзьям.

Вернее, по одному другу.

Я заметил одну странность. Последние три дня Артёму дают лёгкие тесты — почти такие же, как у «лучиков». Он щёлкает их, как семечки, один за другим. А вот мне и Ксюне по-прежнему достаются сложные задачки. Совпадение? Да ну, бросьте. Я прекрасно понимаю, что задумала княжна Матрёна Ильина. Слишком топорный ход. Грубая манипуляция. Но да пускай. Чем бы дитя ни тешилось.

На очередной линейке воспитательница явно что-то собирается учудить. Её улыбка слащавая, как варенье, в которое уже успели угодить мухи.

Она обводит взглядом строй и торжественно говорит:

— Артём, подойди ко мне.

Артём, до этого лениво топтавшийся рядом со мной, удивлённо поднимает голову и нерешительно выходит вперёд.

— Ммм… — тянет он. — Тот голшок с цветком вчела сам упал… Я его только головой слека задел.

— Забудь про горшок, — спокойно отвечает воспитательница, нарочито ласково. — Ты отлично прошёл последние тесты. Теперь ты — «лучик».

Она торжественно снимает с него красный галстук.

Ксюня сжимает кулачки, несколько «работяжек» переминаются с ноги на ногу. Даже «лучики», стоящие впереди, переглядываются — они уже привыкли к своим местам, а тут вдруг новенький.

Артём не двигается, будто на прицеле автомата. Воспитательница аккуратно надевает на него золотой галстук, приглаживает, одобрительно кивает:

— Теперь ты встаёшь с «лучиками».

Артёму показывают место рядом с Денисом. Мой друг стоит, как истукан, моргает, переваривая случившееся. Потом медленно оглядывается на меня. Радости в его глазах нет. Только паника.

Но друга надо поддержать. И я подмигиваю ему. Держись, братан.

А как только нас отпускают в игровую, Артём сразу подлетает ко мне.

— Сава! Я ни хотю с ними! Я хотю с вами! И с Жолой!

Совсем скис, бедолага. Я отвожу Артёма в горшочную, а то «лучики» уже на нас косятся.

— Ты будеш лучиком.

— Неть! — Артём трясет головой. — Но я не хотю быть «лучиком»! Я хотю быть «исплавляшкой»!

Я смотрю на него внимательно.

— Незя, ты будеш нашим двояным агентам.

— Чиво? Кема?

Ох, наивная душа. Как же много мне предстоит ему объяснить…

Теперь тащу его за руку в раздевалку. Оглядываюсь, проверяя, нет ли шпионов. Открываю шкафчик. Двумя руками лезу в карман своего уличного комбинезона. Вынимаю ладони, а на них сидит Ден. Паук-булыжник с железными лапками и глазками-бусинками.

Артём замирает.

— О-о-о-у…

Я киваю, глядя на него с самым серьёзным выражением лица.

— Ага. Мы уништожим садик.

Артем выпучивает глаза.

— А кяк?

Объяснение затягивается на десять минут. После нашего возвращения в игровую Денис Миронов зовёт Артёма — мол, ты «лучик», не играй с ними, играй с нами. Артём на секунду зависает, но всё-таки плетётся к «лучикам». Даже пытается с ними играть, но видно — через силу. Глазами всё время косится в нашу с Ксюней сторону. Ну ничего. Терпеть осталось недолго. Уже завтра — затмение.

В столовой воспитательницы усаживают Артёма за стол с "лучиками', а не рядом со мной и Ксюней.

Ксюня грустно смотрит в их сторону, поджимает губки.

— Алтём тепель с нами не будет кушать и иглать… — тихо бормочет с обиженной ноткой.

Я улыбаюсь ей, успокаивающе, как умею.

— Будет. Послезавтла уже будет.

Вечером в раздевалке мы с Ксюней стоим у шкафчиков, ждём Семёна, как вдруг дверь распахивается, и в помещение заходит нежданный хрен с горы — мастер Рогов. За ним тащится Семён, смотрит на Рогова почтительно, будто тот не просто человек, а явление природы.

Рогов ухмыляется:

— Привет, доченька. И тебе, привет, мой ученик. Сегодня я вас решил встретить.

Я хмурюсь, прищуриваюсь:

— Чего тебе, улод? Месяц ешо не плошол.

Рогов смеётся, качая головой:

— Ох ты, какой умный карапуз. Даже понимаешь, что такое месяц.

Он наклоняется ближе, глаза хитрые-хитрые.

— Но я тебе объясню. Мы договаривались, что я не буду приходить в ваш дом месяц.

Пауза. Усмешка.

— Но никто не говорил про садик.

Я понимаю, что это лазейка. И, надо признать, неплохая. Медленно киваю.

— Дя, и плавда.

Семён, стоящий рядом, смотрит на Рогова с уважением. Даже этот огромный дружинник, который эхошакалов, наверное, одной левой разматывает, признаёт силу Мастера.

— Сегодня мы едем есть мороженое, — объявляет Рогов с довольным видом. Кивает Семёну: — Заводи машину, дружинник.

Семён отвечает без пауз, чётко, словно по уставу:

— Да, Мастер.

Рогов скользит по мне взглядом и добавляет:

— Если что, княжич, с твоей мамой-княгиней всё согласовано.

Ну раз так, то ладно. Мороженое так мороженое.

Через десять минут машина рода Опасновых плавно подкатывает к кафе-мороженому. Перед входом Рогов оборачивается к Семёну, бросает через плечо:

— Ты подожди в машине, пока мы поедим.

Семён кивает без тени недовольства:

— Да, Тимофей Тимофеевич.

Рогов берёт нас с Ксюней за руки и ведёт внутрь. Усаживаемся за стол у дверей: я и Ксюня — рядом, Рогов — напротив.

Ксюня смотрит на отца настороженно. Видно, не жалует своего батю. Да и понятно почему. Рогов — тот ещё тип. От него прямо сквозит угрозой, чувствуется, что под одеждой не просто железо, а целый арсенал спрятан. Ножи — это по-любому. А может, и что поинтереснее.

Еще он и маг высокоранговый, сто пудово. Если бы я мог видеть его ядро, то подтвердил бы свои подозрения. Но пока я не умею «читать» взрослых магов так же, как детей. Я просто ощущаю, что Рогов силён. Но насколько? Вот это загадка.

Рогов смотрит куда-то поверх наших голов и говорит тоном, от которого отказы не предусмотрены:

— Ученик, пойдём за мороженым к барной стойке.

Хм. Похоже, на повод отойти для приватного разговора. По душам, так сказать.

Спрыгиваю со стула и иду следом. Рогов молча подхватывает меня за пояс, легко усаживает на высокий стул у стойки, сам устраивается рядом, разворачивается боком, прикрывая нас спиной от зала, чтобы со стороны ни одного слова не проскользнуло.

Оперевшись на стойку, он поясняет:

— Чтобы дочь нам не мешала. По-мужски поговорим.

Я молча жду продолжения.

— Я знаю, что вы аутсайдеры в садике.

Я прищуриваюсь:

— «Исплавляшки».

Рогов лениво машет рукой:

— Да-да, это слово.

Взгляд у него цепкий, тяжёлый, будто насквозь просверливает. Смотрит прямо в глаза, не моргая.

— Ты же понимаешь, что моя дочь не станет водиться с неудачником. Надеюсь, ты это осознаёшь, княжич. — Пауза, короткая, как щелчок затвора.— И я тоже не собираюсь быть учителем для неудачника.

Я хмыкаю.

— Логов, Ксюня не будет «исплавляшкой». Уже послезавтла.

Рогов довольно кивает:

— Я уж надеюсь.

Ставки растут. Я всё понимаю. Рогов использует Ксюню как рычаг давления. Тянет меня вверх через угрозу, но это не просто игра — он может её исполнить. Он может забрать Ксюню. И будет прав, если я не исправлю ситуацию в садике.

Я не переживаю за себя. Пресс ранжирования давит на всех нас, но я и не такое выдерживал. А вот выдержит ли Ксюня? Не факт.

Я не могу позволить, чтобы моя подруга испытывала унижение. Это ниже моего достоинства.

И как мужчина, я должен это прекратить.

Ночью я вываливаюсь из кроватки и тихо-тихо пробираюсь на кухню. В одной руке железная линейка, в другой я нащупываю коробку с сахаром. Быстро пересыпаю сахар в целлофановый пакет, хватаю несколько коробок спичек, потом залезаю в холодильник, выдёргиваю кусок мяса и тоже пихаю его в пакет. В мусорной корзине нахожу пустую туалетную втулку — ее в отдельный мешок. Как и кусок фольги.

И тут на пороге появляется Ксюня в пижамке. Я не удивлён. Чувствовал её заранее — родовая сеть снова активировалась. Она замирает в дверях, глаза блестят в темноте, пытается понять, чем я тут занимаюсь. Я тихо шепчу:

— Тс-с!

Ксюня понимающе кивает.

— С тобоя можа, Сава? — тихо шепчет.

— Дя.

Теперь нас двое. В пижамках и тапачках неслышно выскальзываем на улицу. Патрули кружат вокруг по периметру. Но это не проблема — родовая сеть подсказывает, где кто ходит, куда лучше не соваться.

Я беру Ксюню за руку и веду её по теням. Первым делом подкрадываемся к подвальному окошку лаборатории. Железная линейка — идеальный инструмент для взлома без шума. Через секунду окно открывается, и мы скользим внутрь.

Гера! Как только оказываемся в лаборатории, налетает змея. Гера обвивает меня, глаза влюблённые, но на Ксюню шипит.

— Тс-с, Гера… всё хорошо, — шёпотом успокаиваю её, поглаживаю по чешуйчатой головой. Эхозмея недовольно дёргает хвостом, но успокаивается. Я беру камушек из шкатулки, потом передаю Ксюне.

— Покорми её.

Ксюня осторожно протягивает камень змее. Гера медленно тянется, берёт угощение и отпускает меня из объятий. Жуёт. Но на Ксюню смотрит холодно — без враждебности, но и без благосклонности.

Я ловко хватаю флакончик с Лупой, киваю Ксюне, и мы выбираемся обратно через окно. Но ночь только начинается.

Мы крадёмся в сторону кустов. Там Глинка. Глиняный пёс затаился в тени, сторожит двор, комки глины на месте ушей дёргаются, ловят каждый звук. Я нахожу его через родовую сеть, окликаю. Глинка поднимает тяжёлую голову, моргает, чуть наклоняет её вбок, оценивает обстановку.

— Иди сюда, пёса. Дабота есть.

Он тут же подбегает, смотрит вопросительно. Я беру сахар, жую его, потом выплёвываю в ладонь. Глинка смотрит с явным непониманием.

— Повтоляй!

Я запихиваю ему в рот спички и другой сахар, даю хорошенько пережевать мощными челюстями. Глинка жует, сосредоточенно хрустит, скрипит зубами.

Когда он перестаёт жевать, лезу ему в пасть и выгребаю получившийся порошок.

— Холосий песик, — хвалю, даю кусок мяса. Глинка доволен, облизывается, не вникает в детали.

Дальше немного осталось. Беру втулку от туалетной бумаги. С одной стороны закрывают её фольгой, потом засыпаю внутрь порошок из сахара и спичек. Открываю флакон с Лупой, выливаю в смесь, размешиваю до нужной консистенции, чтобы держалась как надо, и сверху надёжно обматываю втулку фольгой.

Ксюня смотрит на меня с изумлением.

— Шо это?

Я хитро усмехаюсь.

— Дымавая шашка.

Утро в садике начинается с инструктажа. В раздевалке ловлю Артёма, когда его сестра уходит, оставив брата переодеваться. Шанса лучше не будет. Достаю из кармана Дена, сжимаю в ладонях, чтобы не дёргался.

— Плячь в штаны.

Артём таращит глаза:

— А?..

— Не стой!

Он послушно суёт паука в карман, поглядывая на меня с опаской.

— Выпустышь по сигналю, — наставляю.

Артём молча кивает.

На завтраке затмение было ещё слабым. Свет приглушённый, солнце не исчезло полностью, только тягучий полумрак растёкся по комнате. Смотрю в окно, но пока рано — действовать будем в обед, когда наступит полная тьма.

Полдня Артём играет с «лучиками», делает вид, что доволен жизнью, но взгляд постоянно соскальзывает в мою сторону. Держится молодцом, но видно — с Денисом и Ко ему скучно до зевоты.

Я с Ксюней сижу над головоломкой. Играем молча, без энтузиазма. Это даже не игра, а просто способ убить время.

В обед затмение достигает пика. Окна чернеют. Снаружи темно, как ночью. Я довольно потираю руки.

Пора.

Спокойно, без суеты, будто просто решил за добавкой сходить, поднимаюсь из-за стола, медленно, незаметно, сливаясь с толпой у раздаточной линии. И начинаю работать — взрываю лампы на потолке.

Одна за другой. Быстро, чётко, в темпе.

Первая, вторая, третья — лопаются с глухими хлопками, осыпая столы искрами и мелкими осколками. Воспитатели вздрагивают, вертят головами, пытаются понять, что творится.

Ещё одну. И ещё. Каждый хлопок утягивает свет, сгущая тьму.

Я шмыгаю по залу, прячусь в толпе, двигаюсь быстро и легко, пока вокруг меня одна за другой гаснут лампы. Воспитатели уже на грани паники, никак не могут понять, что именно пошло не так — и кто это сделал.

В итоге остаётся всего несколько лампочек. Пара тускло мерцает в дальних углах, и одна — прямо над столом «лучиков». Они сидят в этой жалкой луже света, моргают, озираются по сторонам, ещё не понимая, что их еще ждет. Всё лучшее — впереди.

— Детки, сидите на местах! Сейчас мы всё исправим! — голос воспитательницы доносится из темноты.

А вот фиг.

Пользуясь темнотой, бросаюсь вперёд, к столу «лучиков», выхватываю дымовую шашку из кармана и резко швыряю под стол. Взрываю её силой — чётко, без промедлений.

Шашка вспыхивает мгновенно. Я не огневик, я Разрушитель, но с такой начинкой это и не требуется — спичечные головки внутри идеально сочетают горючее с окислителем. Достаточно щёлкнуть силой, и взрыв срабатывает без задержки. Вспышка — и уже через секунду стол «лучиков» накрывает плотное облако густого чёрного дыма.

Но это ведь не просто дым. Он пропитан зельем Лупа. Тяжёлые клубы обволакивают «лучиков», тянутся к глазам, заставляя их видеть всё… иначе. И вот тут начинается самое интересное.

Артём спокойно выпускает Дена прямо на стол, в самую серёдку оставшегося пятна света. И начинается кошмар. Первый крик. Потом второй.

Дети визжат, потому что видят паука. Только не маленького каменного жука, а ГИГАНТА. Монстра с огромными лапами, сверкающими злыми глазами. Зелье скручивает восприятие, раздувает размеры, добавляет деталек. Всё по классике.

«Лучики» воют, как на забое. Денис первым попытался сбежать, но врезался в темноте в стол, грохнулся, пополз под лавку. Его приятель рванул не туда и с разбега врезался в соседа. Один умудрился запутаться в скатерти, как в саване, и завопил ещё громче остальных.

Полный хаос. Артём — единственный, кто не визжит. Просто хлопает глазами и спокойно сидит, как ни в чём не бывало. Он-то предупрежден.

А я стою в стороне и…

РЖУ.

— ХА-ХА-ХА!

Последний аккорд

Воспитатели мечутся по столовой с фонариками, пытаются успокоить «лучиков», но те не слушают. Паника уже запущена, механизм работает сам. Артём ловко прячет Дена обратно в карман.

Никто из воспитателей не видел паука, потому что дым не коснулся их, и такую малютку они не заметили.

Но «лучики» видели.

«Юные нобили», Рязань

Княжна Матрёна Степановна бледная, как полотно. Сидит в своём кабинете, сжимает трубку в руках, а в динамике кричит Евгения Артемовна, мать Дениса Миронова.

— Как вы смеете⁈ Что у вас за садик такой⁈ Почему наши дети второй раз подряд доводятся до истерик⁈

Ильина сжимает губы, поправляет воротник, пытается оправдаться.

— Мы разберёмся… Мы уже проводим внутреннюю проверку…

— Вы ничего не контролируете! — выплёвывает Миронова.

Щёлк.

Разговор окончен.

Ильина кладёт трубку, медленно выдыхает. Ситуация окончательно выскользнула из-под контроля. Согласно регламенту, она уже уведомила всех родителей об инциденте, и вскоре за детьми начнут подъезжать семьи. Но пока у неё есть час. Один час, чтобы расколоть княжича и вытянуть из него признание. Пока его не забрали. Потом времени не останется.

По вызову Слава входит в кабинет. Спокойный. Расслабленный. Будто ничего не произошло. Будто он не устроил хаос. Не напугал высокородных детей до истерики.

Княжич садится на стул, смотрит ровно, без страха.

Ильина внимательно наблюдает за ним. Но долго тянуть не решается — говорит сразу, в лоб:

— Княжич Слава, как ты взорвал лампочки?

Княжич широко раскрывает глаза, делает удивленное лицо.

— Госпожа дилектол, а почему вы лишили, што это я?

Ильина хмуро произносит,

— Прекращай ломать комедию, княжич.

Она подаётся вперёд, сужает глаза.

— Откуда ты взял дымовую шашку?

Слава спокойно улыбается.

— У ваз неть даказательств, чтоби обвынять меня.

И, будто чтобы закрепить эффект, его улыбка становится шире.

— И у вас нет влемени их найти.

И тут Ильина понимает. Перед ней сидит сам дьявол. Этот ребёнок всё продумал. Он просчитал всё наперёд. Он не боится её. Он знает, что она ничего не сможет доказать.

Матрёна Степановна хмурится.

— Тогда мы вызовем Ксюню.

И вот тут княжич смеётся. Тихо. Негромко. Но в этом смехе что-то ломает её уверенность.

— Неть. Не вызовете.

Он смотрит ей прямо в глаза. Без тени страха. Без тени сомнения.

— Я вям не дамь. Не-е позволю.

Он скрещивает руки, самодовольно улыбается. И тихо, но отчётливо произносит:

— Тепель вы «исплавляшка».