Княжич, Который Выжил

Глава 13

Лежу в багажнике. Ну вот честно — ну говорил же. Говорил! Сотню раз повторял маме, что мне мобильник нужен. «Зачем тебе, Славик, ты ещё маленький….» Ага. А теперь вот, пожалуйста, трясусь тут, свернувшись, как контрабанда, острый полик в спину впивается, а позвонить не могу. Наводку скинуть тоже некому. Красота. Просто мечта.

Один я, значит, остался, с этой компанией добрых людей, которых, по-хорошему, всех придётся убить. Без вариантов. Ну если только не сбегут от меня.

Тачка скачет, дрожит, кузов лязгает на кочках. Всё ясно — выехали из города, грунтовка пошла. Скорость такая, что, чувствую, скоро к звёздам улетим. Ага. Значит, взяли ход. Точно за городом. Это машина, что стояла в тени, за дорогой, где был обстрел. Дома её закрывали, наши дружинники, скорее всего, не заметили, поэтому бандюги и не стали бросать её, не пересели в другую машину на середине пути. Видимо, решили, что и так сойдёт.

Я группируюсь, а то кидает по всему багажнику. Поджимаю колени к груди, напрягаю мышцы, стараясь прижаться к стенке багажника, чтобы не швыряло на каждом ухабе. Руки фиксируют положение, позвоночник жёстко зафиксирован, но всё равно трясёт так, что зубы стучат. Будь я обычным младенцем, без укрепляющей магии, уже бы расквасил голову.

Минут через десять тряска резко сходит на нет. Замедлились, машина ползёт… ага, и вот — встала. Где-то среди леса, судя по запаху сырости и хвои, и по этой дикой тишине. Тишине, кстати, относительной — листва шелестит на деревьях, да и птички чирикают. Живут себе, радуются жизни, пока в трёх метрах от них в багажнике Разрушитель на минималках лежит.

Осторожно тяну руку, нащупываю крышку. Плавно, миллиметр за миллиметром, поднимаю… Не до конца. Щель оставляю — так, чтобы глазом подглядывать да ухом подслушивать.

Справа шум. Первая машина подкатила. Дверь хлопает, шаги тяжёлые. Это Сечевик. Узнал голос сразу — прокуренный, глухой, как из бочки.

— Чтоб глаз с неё не спускать, ясно? — рявкнул кому-то. Ну конечно, про Ксюню. Про кого ж ещё? Мою, между прочим, Ксюню. За его заботу о ней я ещё с ним рассчитаюсь сполна. Не люблю оставаться в долгу.

Держу дыхание ровно. В голове уже план крутится, пока слушаю. Поторопитесь, господа. Мне ж тоже действовать надо.

Те, что меня везли, полезли к нему с вопросами.

— Мы свою часть работы выполнили, рискнули, на княжескую дружину напали… — слышу голос водилы, сиплый, чуть дрожащий, видимо, адреналин еще не схлынул. — Где бабки?

Сечевик молчит пару секунд, потом с ленцой бросает:

— Уважение поимей, а то зенки вырву. А бабки вот ваши.

По звуку — швыряет сумку. Спортивная, тяжёлая. Затем металлический лязг молнии, ткань разъезжается.

— Бабок море, — отзывается пассажир моей машины. — Считать долго, поверим на слово. Поехали, пока все трассы не перекрыли.

Шаги приближаются к моей машине. Хель меня дери! Сейчас же в багажник заглянут, чтобы сумка бросить. А тут я, весь такой красивый, розовещекий и… смертоносный. Рука рефлекторно тянется к ножику на поясе.

Следом голос Сечевика:

— Эй, куда пошли? Хватит светиться на этой колымаге. Вот запасная тачка, — звон брошенных ключей. — Теперь валите. На Кавказе мой человек вас встретит. Купите проводника, перейдёте горы в Персию. Хватит вам этого с лихвой, чтоб дорогу оплатить. А теперь проваливайте, скоро здесь будет жарковато.

Слышу, как те суетливо заталкивают сумку в другую машину. Двери хлопают, движок взревел, и через секунду уже слышен только треск веток под колёсами да уходящий гул. Ну вот и всё. Сбежали.

Я и не удивляюсь. Так и должно быть. Куда им тут оставаться? Они уже списаны — напали на княжескую дружину, а за такое приговор только один. Видно, в эту историю лезли с осознанием, понимали, что дороги назад нет. Где-то уже накосячили, жандармерия и без этого их ищет. Оставалась одна надежда: урвать быстрые деньги, тут же сделать ноги, пересечь границу и раствориться в Персии. Ну и пусть катятся. Теперь мне не до них.

Теперь вопрос другой: кто там у нас глаз с Ксюни не спускает?

Лежу. Тихо. Дышу в пол-легкого. Прислушиваюсь. Сечевик отходит. По шагам слышно — тяжелый он, медленный, уверенный.

Жду, пускай уйдёт подальше. Минут через пять, когда всё окончательно стихает, цепляю пальцами крышку, приподнимаю чуть-чуть, до узкой щёлки. Глянул — чисто. Ни шагов, ни голосов.

Открываю пошире, двигаюсь медленно, тихо-тихо, без единого скрипа. Вылезаю, приземляюсь на корточки, сразу оглядываюсь — лес, машины, ни души. Дальше — заброшенный завод.

Ветер тянет сыростью, в воздухе запах еловых лап. Где-то щёлкают птицы, стрекочут стрекозы.

Поправляю ремень, нащупываю кобуру — пистолет на месте. Хорошо. Три ножа при себе. Пара стекляшек с кислотой осталась. Тоже не помешает. Маловато, конечно, но кто б меня спрашивал. Будь Сечевик не магом, ему бы хватило с лихвой. Я бы рискнул его прикончить с большой вероятностью успеха. А так придется шевелить извилинами.

Ладно, телефон. Сейчас мне нужен только он. Хотя нет — ещё бы понять, где именно я нахожусь и куда вызывать подмогу.

Быстро осматриваю машины. Заглядываю в первую — бардачок пуст, сиденья без признаков жизни. Ни зарядки, ни аппарата. Вторая — то же самое. Как будто специально всё подчистили.

Двигаюсь к заводу медленно, по краю периметра, под прикрытием кустов. Место — гадючник ещё тот. Заброшенные корпуса, стекло выбито, стены облезли. Лепота. Самый сок, чтобы бандитам всяким притоны устраивать. Впрочем, и подобраться к такой заброшке легче легкого. Тем более такому небольшому диверсанту как я.

Шаг… ещё шаг… Стоп.

Есть контакт. Растяжка.

Тонкая леска, едва заметная, в тени скрученная. Чистая работа. Не абы как натянули, а с душой, на уровне щиколотки. Под ногами мусор, обломки, а вот эта прелесть притаилась между бетонными блоками. Неплохо, Сечевик. Да только и я по минным полям ходил. Десятки километров, шаг за шагом, с полной выкладкой и без права на ошибку. Маг еще был тогда зеленый, и тройка-четверка детонаций могла бы запросто отправить на тот свет. Но я, конечно, ни одной не допустил.

Опускаюсь на корточки, разглядываю. Две гранаты в связке— боевая и сигнальная. Ступи я на растяжку — и ноги бы подорвало, и сразу весь завод на уши подняли. Перешагиваю аккуратно. К окну подбираюсь неслышно. Стекла тут давно нет, рама кривая, вся в ржавчине. Заглядываю внутрь — и сразу её вижу. Ксюня. В углу, на стуле. Связана — руки, ноги. Голова чуть опущена, глаза красные. Плачет, но тихо, почти незаметно. Без всхлипов, без истерик, просто слёзы бегут сами по себе. Вперёд смотрит, пустым взглядом. Адреналин, наверное, держит на плаву, а потом как накроет. Пояс с нее сняли.

Рядом с ней сторож. Сидит за столом, спиной к окну, что-то нюхает из пакетика, хмурится. Руки дрожат чуть-чуть, движения резкие. Не простой он. Не из обычных наркоманов-гопников. Снюханный ветеран. Бывший дружинник или солдат, скорее всего. Не крупный, но жилистый, поджарый. Опасный тип. На Гридня похож, только испитый.

Ладно, запоминаем.

Провожу глазами по комнате.

Стены бетонные, ободранные. Потолок стеклянный, высокий, как это любят на старых производствах. Вверх смотришь — пустота, только перекрытия да битые стёкла. Второго яруса нет, одна сплошная дыра. Если что — можно сверху зайти. Осматриваю пространство ещё раз, как сканером. Где укрытия? Что под ногами? Какие пути отхода? Где слепые зоны? Всё это в голове крутится само собой.

Отхожу дальше вдоль стены, проверяю остальные окна. В каждую щель заглядываю, на цыпочках пробираюсь. Тишина, пусто. Больше людей не видно. А нет — вот и Сечевик объявился.

Вижу его через мутное стекло административного кабинета. Сидит там, где раньше директор, наверное, попу мял. На телефон уставился, хмурится. Руки на столе, пальцами по дереву стучит. Телефон стационарный. Судя по тому, как смотрит — рабочий. Значит, линия целая, провода живы.

Отлично. Вот это прям прекрасно.

Живой телефон — это почти победа. Осталось только добраться до него, пока этот говнюк не принялся за Ксюню.

Иду дальше. Шарюсь по цехам, как кот по заброшке. Глаза цепляются за каждую деталь, за каждую стойку, за каждый закуток. Мало ли — вдруг ещё где-то телефон остался. Хоть какой-то. Вдруг повезёт.

И везёт.

В одном из цехов, среди обвалившихся перекрытий и ржавых балок, замечаю старый таксофон. На стене, покосившийся, облезлый, но вроде целый. Хел меня дери, рабочий ли?

Окно рядом разбито, но трещины только по краям, а в углу аккуратная дыра — как раз под руку детскую, вроде моей.

Осторожно, чтобы не хрустнула рама, просовываю пальцы, нащупываю щеколду. Тяну. Скрипит, как старая дверь в хорроре. Тихо-тихо приоткрываю створку, пролезаю внутрь.

Крадусь к таксофону, подхожу ближе. Пыльный, старый, но целый. Провод на месте, трубка свисает на шнуре. Тянусь, сбрасываю её с рычага, прижимаю к уху.

И…

Там уже кто-то говорит.

Рука зависает над кнопками. Только хотел номер вбить и вовремя остановился, а то бы сбросил Сечевика, который сейчас рычит:

— И не спорь со мной, Рогов!

Второй знакомый голос — хриплый, злой, сдержанный до скрежета:

— Если ты её тронешь, Бережков, я тебя…

Сечевик в ответ усмехается, прямо слышу это довольное, мерзкое урчание:

— И что ты сделаешь? У меня твоя дочь! Приходи, Рогов. Разберёмся наконец. Один на один. Битва насмерть. Завод ЖБИ на востоке города, заброшенный. Если придёшь с кем-то из княжеских дружинников или со своими Егерями — убью твою дочку. Срок у тебя до вечера.

Щелчок. Всё. Гудки. Связь отрубилась.

Постоял с трубкой у уха ещё пару секунд. А то вдруг еще кому Бережков захочет позвонить. Раз линия одна, то спалиться легче легкого.

Только длинные гудки. Ну, вовремя я взял трубку — теперь хотя бы знаю, где нас держат.

Заброшенный завод ЖБИ. Восточная часть города. Прикольно.

Набираю номер:

— Мама, дай Логова.

Рязанская усадьба Опасновых, за пять минут до этого

Княгиня сидела неподвижно, прямая как струна. Спина ровная, плечи расправлены, взгляд — холодный и тяжёлый, словно каменная плита нависла над каждым, кто осмеливался встретиться с ней глазами.

— Мои дети… — произнесла она сдержанно. — Кто посмел похитить их?

Медленно, с ледяным спокойствием, она перевела взгляд с Матвея Максимовича на Ефрема Ефремовича. Чуть в стороне стоял Мастер Рогов. Он был так же бледен, как и она сама, но не позволял себе лишних эмоций, только скрипел сжатыми зубами, как разозленный волк.

Матвей заговорил первым:

— Ирина Дмитриевна, мы взяли живыми двоих из напавших. Один при смерти, второй сейчас на допросе. Этот налетчик был в отдалении от обстреливаемой дороги, но каким-то образом получил ожоги кислотой. Ранения бандита очень характерные для стеклянных шаров Вячеслава Светозаровича. Получается, княжич смог заступиться за себя.

Княгиня сказала:

— Слава вынужден был сам защищаться. И его в итоге похитили. Так вы его хорошо охраняли. Это ваша ошибка, дружина.

Ефрем Ефремович опустил голову, словно подставляя её под незримый удар:

— Это моя ошибка, Ваша Светлость. После завершения расследования готов буду понести любое наказание.

— После этой истории мы с тобой обязательно поговорим, Ефрем. А сейчас… — обрезала она, не повышая голоса, но так, что стало только страшнее, — думайте не о наказании, а о спасении моих детей. Где они? Что выяснили от раненого?

Матвей чуть качнул головой, собираясь с ответом, и заговорил:

— Нападавшие — бывшие дружинники графа Воронцовского. Отслуженные, списанные за воровство и насилие. Сейчас числятся в розыске. Беглые. Видимо, кто-то пообещал им деньги и организовал бегство за границу. Возможно, это враг Мастера Рогова вышел на них и нанял для работы.

— Значит, цена жизней моих детей — всего лишь билет из страны, — произнесла княгиня мрачно. — Мастер Рогов, кто наняли Воронцовских?

Мастер Тимофей Тимофеевич хмурится.

— Это Бережков. Больше некому. Он не простил мне смерти своих подельников. Теперь мстит.

Матвей коротко кивнул:

— Вам виднее, Тимофей Тимофеевич.

— Бережков? — протянула Ирина Дмитриевна, сводя брови в задумчивости. — Но где он взял деньги, чтобы купить себе в услужение беглых дружинников Воронцовского? Это же баснословные суммы! Иначе зачем им вообще ввязываться в нападение на дружинников?

Матвей вставляет сухо:

— Мы это выяснили, Ирина Дмитриевна. Наш «язык» рассказал — Бережков ограбил инкассаторскую машину Царского банка. Ушёл с добычей, и теперь за ним охотится Третье отделение жандармерии. Можно сказать, он сам себе смертный приговор подписал.

Мастер Рогов покачал головой, нахмурился, уставившись в стену, будто в сером бетоне прекрасно видел ответ:

— Да он жить-то и не собирается. Он только одного хочет — отомстить мне. За своих, за то, что я ему жизнь исковеркал. А заодно и честь свою вернуть, как он это понимает.

В этот момент в тишине кабинета прозвучал звонок мобильного. Резкий, будто щелчок хлыста.

Мастер поднял палец, давая знак: тише. Все замерли. Он включил громкую связь и поднёс телефон ближе ко лицу.

— Кто?

Из динамика раздался голос Бережкова — хриплый, самодовольный, с явным злорадством:

— Рогов, твоя дочь у меня.

Тимофей сжал кулак, костяшки побелели.

— Сукин ты сын, Бережков! При чём тут маленькая девочка⁈ —выдавил он сквозь зубы.

— При том, что её смерть причинит тебе боль, Рогов, — голос Бережкова звучал спокойно, даже насмешливо.

— Что ты хочешь⁈

— Запоминай, бывший наставник. Сегодня в восемь вечера. Завод ЖБИ, восток города. Приходи один. Без Егерей. И без дружины Опасновых. Или девочке конец.

— Будешь прятаться за ребёнком? — хрипло бросил Рогов.

— А по-другому тебя не выманить, — ответил Бережков с ленцой. — Ты же притащишь своих Егерей, а это вечеринка только для нас с тобой. Время у тебя до вечера.

Княгиня резко бросает:

— Что с моим сыном, Бережков? В каком он состоянии?

В трубке раздалось презрительное фырканье Бережкова:

— Что это за баба? О ком речь?

— Что ты сделал с княжичем Опасновым, Бережков⁈ — резко бросает Рогов.

— Княжич? Да на кой он мне сдался? — Бережков фыркает, голос его хриплый, насмешливый. — А что? Не нашли его? Подох, что ли, в перестрелке? Ха-ха-ха!

Княгиня резко тянется к телефону, вырывает его из руки Рогова, пальцы побелели от напряжения.

— Если ты хоть пальцем тронешь моих детей… — её голос звенит, словно натянутая струна.

В ответ — только злой, хриплый смех. Наглый, беспардонный.

— Рогов. Один. Не забудь.

Связь оборвалась. Тишина. Гудки.

Княгиня медленно опустила голову, её взгляд замер в одной точке, а кожа побледнела, став почти такой же белой, как тонкая кружевная манжета на запястье.

— Что это значит? — её голос сорвался на шёпот, испуганные глаза широко распахнулись. — Почему он так сказал про Славу? Почему смеялся?

Матвей ответил осторожно, будто боялся неосторожным словом разбить хрупкое стекло:

— Похоже, княжич не у него, Ирина Дмитриевна.

Княгиня подняла на него глаза, полные тревоги и неуверенности:

— Но где тогда Слава? Где мой мальчик?

В этот момент на столе завибрировал её личный телефон. Дрожащими пальцами она схатила мобильник, будто боялась услышать самое страшное:

— Да?..

И тут из динамика раздался голос сдержанный и деловой:

— Мама. Дай Логова.

Она застыла.

— Слава?.. Это ты? Ты цел? Не ранен? Где ты?

— Всё холошо, — отозвался сын чётко, деловито, без паники, но с торопливостью, которая резала сердце княгини — ее мальчик явно в опасности. — Надо вытащить Ксюню. Для этого нужен Логов. Я не знаю наизусть его номел, потому позвонил тебе. Не тлать, пожалуйста, влемя. Его у нас мало.

Княгиня, включив громкую связь, торопливо протянула телефон Рогову.

— Да, ученик, — тихо произнёс Мастер, принимая трубку.

Слава продолжил:

— Я на заводе ЖБИ. Том самом. Меня не заметили, тут их всего двое. Одного ты белёшь на себя. Самь знаешь кого. Втолого я сниму сам и освобожу Ксюню.

— Ты можешь уйти, если не связан, — строго отрезал Рогов.

— Без Ксюни я не уйду, — твёрдо ответил княжич. — Сплавишься с Бележковым, учитель?

— Конечно. Не впервой, —бросил Мастер.

Княгиня не выдержала, склонилась ближе к телефону, голос её стал резким, торопливым, срывающимся на полушёпот:

— Слава, это не приключение! Тут нет ни романтики, ни геройства. Ты должен выжить, а не играть в спасителя.

— Ма, я уже на теллитолии завода. Сейчас уйти — значит засветиться. А еще тут ластяжки воклуг завода. Под огонь себя выставлю и их всех встлевожу. Это слишком лискованно.

Матвей Максимович нахмурился, наклонился ближе к телефону:

— Княжич, ты уверен, что выхода нет? Точно не можешь уйти?

Слава усмехнулся на том конце провода:

— А я когда-нибудь влал?

Повисла пауза. Княгиня и воевода переглянлись.

— Влемени больше нет, — добавил княжич твёрдо. — Увидимся, Логов.

Щелчок. Связь оборвалась. В динамике остались только гудки, тянущиеся, как эхо, по пустой комнате.

Я затаиваюсь недалеко от Ксюни. Жду сигнала от Рогова. Пока тихо.

Осторожно прохожусь по этажу, выискиваю хоть что-то полезное. Хоть молоток, хоть цепь, хоть ломик. Но, как назло, пусто. Вековая пыль, ржавые болты, обломки мусора — и ничего, чем можно бить.

Наконец нахожу гаечный ключ — тяжёлый, с ладонь толщиной. Покручиваю в руках, взвешиваю. Для драки в узких коридорах — бестолковая штука. Махать негде, развернуться негде, только себя подставлю. Бросаю обратно.

Но дальше везёт больше — наталкиваюсь на нож. Туповатый, ржавый по краю, но лезвие ещё держится. Сойдёт. Засовываю в пустую кобуру из-под потраченного ножа — пусть хоть вид создаёт.

Ну и где носит Рогова? Мог бы и пораньше явиться, думаю, Бережков бы не возражал.

Скоро вечер, а давать этому уроду лишнее время на размышления — а не поотрубать ли Ксюне пальчики? — мне совсем не хочется. Против Сечевика в одиночку лезть не хочу, да и он, похоже, ещё и маг в придачу.

Решаю, что пора проведать девочку. Тот Гридень-наркоман мне совсем не нравится.

Подкрадываюсь к комнате, где держат Ксюню. Осталось всего пару шагов до двери, когда вдруг из глубины завода раздаётся грохот.

Взрыв? Выстрел? Неважно. Главное — началось.

Срываюсь с места, несусь по коридору, не оглядываясь. В ушах гремит кровь, сердце удар за ударом подгоняет вперёд. Снова рушить чужую жизнь.Снова ставить точку.И поделом ублюдкам. Вперёд. Только вперёд. Уже почти влетаю в комнату — и слышу голос. Наркоман, что сидел на стрёме.

Приостанавливаюсь у порога.

— Прости, деточка… — бубнит он. — У меня приказ. Как грохот начнётся, я тебя понемногу резать буду… Чтоб ты погромче кричала, поняла? Босс велел. По кусочку тебя порежу, чтобы визжала на весь завод. Чтоб враг босса слышал, ага…

Я не даю ему договорить. Мгновенно хвата/ «Беретту», поднимаю на уровень груди, захожу в дверной проём.

— Эй, утылок. Не в этот лаз.

Он поворачивает голову, глаза мутные, рот приоткрыт. Но уже поздно. Две поли в лоб. Третья в сердце. Тело валится набок, хлопком ударяется об пол.

Подхожу ближе, смотрю сверху вниз. Обычный Гридень. Не маг. А я уж думал… Ладно, подскакиваю к Ксюне. Она сидит, руки связаны, глаза огромные, но слёзы больше не бегут. Вся на пределе, держится из последних сил, и я это чувствую — она на грани, но ещё не сломалась.

— Сава…

— Дыши ловно, сейчас, — шепчу, достаю нож, быстро срезаю верёвки.

Руки работают сами, механически, времени на аккуратность нет. И тут за спиной раздаётся хриплый голос. Сдавленный, с надрывом:

— Гадёныш…

Всё же маг, значит. Что ж, тем ему будет больнее.