Где-то в Европе
В банкетном зале собрались представители одного из старых светских клубов. Здесь не было суеты — только безупречные манеры, холодные улыбки и разговоры, полные подтекста. Неторопливый рояль мягко вплетался в гул голосов.
В воздухе витал густой аромат дорогих духов, терпкость выдержанного вина, лёгкий оттенок табака. Господа во фраках, дамы в элегантных платьях — чёрные узкие маски скрывали верхнюю часть лиц, оставляя только глаза.
Кто-то танцевал, кто-то неспешно беседовал, кто-то внимательно наблюдал за происходящим из-за края бокала.
Среди гостей бесшумно скользил худощавый мужчина, тонкий, словно стилет, с болезненной бледностью, выдававшей привычку к ночному образу жизни. Он словно плыл среди праздника, отрешённый, но внимательный.
Его взгляд зацепился за двух леди-девушек, отстранённых от общего веселья. Они стояли чуть в стороне, едва освещённые светом золотистых лампад, и, склонившись друг к другу, с увлечением рассматривали что-то на экране телефона.
Одна дама — в безупречно белом платье с открытыми плечами, на лице гладкая фарфоровая маска. Вторая — в бледно-голубом атласе, её маска, покрытая чешуйчатым узором, переливается при движении.
Мужчина подошел к дамам:
— Невеста и Русалка, что же вы там смотрите, мои дорогие?
Невеста, не отрывая взгляда от экрана, лениво качнула головой:
— Ах, Комар, это просто забавный ролик про одного малыша.
Любопытство заставило его заглянуть через её обнажённое плечо. Экран мерцал в полумраке, отблескивая светом на её коже. На видео маленький ребёнок, не старше трёх лет, сосредоточенно садился за гранатомет. Щёчки у него пухлые, взгляд серьёзный, почти взрослый. Мальчуган нажимал спуск — и вдалеке, с оглушительным грохотом, разлетается в клочья бронемашина. Вспышка, ударная волна, и огненный гриб резко взмывает в небо над полигоном.
Комар прищурился, не сразу понимая увиденное.
— Это что, карлик? Или какая-то постановка?
Русалка рассмеялась, запрокинув голову.
— Нет, Комар, это самый настоящий малыш. Посмотри, какой он миленький, сладенький… Какие у него пухленькие щёчки…. — Она провела длинным, узким пальцем по пухлым губам, а в её глазах вспыхнуло мечтательное выражение. — Представляю, как бы он надувал их, если бы я топила его в ванне…
Её голос прозвучал нежно, почти ласково.
Комар лишь пренебрежительно фыркает, а вот Невеста вспыхивает от возмущения, резко взмахивая изящным чёрным кружевным веером. На её худых щеках проступает лёгкий румянец, из-под маски глаза сверкают недовольным блеском.
— В ванне⁈ Какое расточительство! — восклицает она. — Ты разве не видишь, Русалка? Этот малыш — один из нас! По духу он такой же! Посмотри, как он улыбается при стрельбе! Как счастлив! Представь, как чудесно было бы, если бы он запустил гранату в автобус с детишками…
Комар кивком поддерживает Невесту, его тонкие губы изгибаются в задумчивой полуулыбке.
— Думаю, я бы словил вайб, — медленно произносит он. — Хотя мой профиль — обескровливание и распиливание… Но понаблюдать за таким хотя бы раз было бы, безусловно, интересно.
Невеста продолжает с мечтательным лицом:
— А если мы его вырастим? Признаюсь, эта идея не даёт мне покоя… Представь, что бы он мог устроить, если бы его направили. Если бы помогли развить его талант.
Комар молча любуется её раскрасневшимся лицом. Свет ламп играет на её фарфоровой маске, а изящные черты, скрытые за ней, угадываются по тонким изгибам губ и трепетному дыханию. Он давно сватается к Невесте. Она совершенна — грациозна, красива, и у них общее хобби. Но, несмотря на все его ухаживания, она не дает согласия на его предложение.
Русалка поднимает взгляд:
— А откуда он? Что это за страна и город?
Невеста чуть отстраняется, голос её звучит с лёгкой усмешкой:
— Рязань, Русское Царство, — отвечает она. — А сам малыш — младший княжич Опаснов.
Комар не удерживается:
— Так заинтригована им, что уже пробила?
— Издеваешься? — опасно сужает глаза Невеста.
— Отнюдь, мне тоже интересно. Как один из спонсоров наших банкетов, могу предложить организаторам провести следующую встречу в Рязани, — торопливо произносит он. — Заодно и познакомимся с этим малышом.
— Это было бы замечательно! — загорается Невеста.
Вдруг громкий голос по микрофону отвлекает их:
— Господа и дамы, прошу к столу.
В зале звенят бокалы, перекатываются лёгкие аплодисменты. Клуб убийц неспешно двигается к накрытым блюдам, как ни в чём не бывало продолжая светские беседы.
За час Ильина так ничего из меня и не выбила. А к Ксюне я княжну и подпустил — пусть любуется издалека. Да и у неё своих дел было по горло: телефон разрывался от звонков встревоженных родителей, да и некоторые особо активные уже приехали лично разбираться. Детский сад, как положено, сразу сообщил об инциденте, так что теперь мамы и папы донимают директрису с требованиями немедленных объяснений.
Так что мы с Ксюней вполне себе спокойно идём в раздевалку, ждём, когда нас заберет Семен. Вокруг полно дрожащих «лучиков» — с ними уже успели пообщаться лекари, пытались успокоить, но проблема-то не в физическом состоянии, а в общем потрясении. Судя по их лицам, до сих пор не отпускает. Вот даже Катька всё еще трясётся… Кажется, у неё седина появилась? Хотя нет, просто свет так падает на её золотые кудри. Но в целом зрелище так себе: «лучики» бледные, забившиеся в кучку, сидят, жмутся друг к другу, как воробьи перед бурей.
Мы с Артёмом и Ксюней стоим в раздевалке, наблюдаем за последствиями моего, кхм, творчества. Детишки вокруг шепчутся, таращат глаза и продолжают заливаться слезами, лепеча что-то про гигантского каменного паука, который был размером с дом. Знали бы они, что этот гигант уместился в кармане Артёма.
И тут за Артёмом приходит его сестра — прямо влетает в раздевалку, в облаке распущенных каштановых волос, подхватывает его в объятия, чуть ли не плачет:
— Господи, как хорошо, что ты в порядке, братик! Попрощайся с друзьями, мы поедем!
— Пока, Сава! Пока, Ксю! — выдает Артём, пока его стремительно одевают и буквально на руках выносят из садика.
Я машу ему на прощание.
— Пока, Тём!
— Пока! — машет и Ксюня, сидя рядом со мной.
— Сава! Иглушку убелегу! — кидает напоследок Тёмчик уже с порога и ещё подмигивает сверху, ну ё-моё, мог бы и не палиться так, а то его сестра уже вопросительно на него глянула.
Следом приезжают и за нами. И тут — небольшой сюрприз: в дверь входит не только Семён, но и мама.
— Слава, Ксюня, всё в порядке? — мама сразу окидывает нас встревоженным взглядом, внимательно проверяя, целы ли головы и конечности. — Позвонили из садика, сказали, что произошёл какой-то инцидент.
— Да всё в полядке, мам, — лениво пожимаю плечами. — Так, фигня.
Всего-то, знаешь, второй раз сокрушил систему «Юных нобилей».
Мама оглядывается по сторонам:
— А где госпожа директор?
И тут, как по заказу, в дверях появляется княжна Матрена Степановна Ильина. Легка на помине.
— Ирина Дмитриевна, поздравляю! Вы воспитали настоящих храбрецов! — с порога заявляет она. — Княжич Вячеслав вместе с Ксенией Тимофеевной совсем не испытали шока во время инцидента.
Ох, вы мне льстите, госпожа директор. Ещё был Артём, да и «работяшкам» почти не досталось.
Мама улыбается, погладив меня по голове:
— Да, они у меня очень храбрые. А что случилось?
Ильина устало вздыхает, как человек, которому уже десятки раз пришлось объяснять одно и то же:
— Ой, случилось много чего, Ирина Дмитриевна. В столовой неожиданно полопались лампочки, и в тот же момент в связи с затмением в помещении стало кромешно темно. А затем кто-то, будь он неладен, подкинул дымовую шашку с алхимическим дымом. Газ вызвал галлюциногенный шок у части детей.
Мама зависает, бегло окидывает раздевалку и только теперь замечает, что часть детей в совершенно разобранном состоянии: кто-то всхлипывает, кто-то забился в угол, а Денис Миронов вообще сидит на полу, утирая слёзы рукавом.
— Это… паюююк! — всхлипывает он. — Он боююююююзный… стасьный… ОГЛООООМНЫЙ!
— Паук… лампочки… говорите? — бормочет мама, причём голос у неё становится подозрительным. Она переводит взгляд на меня.
Ну а я что? Я тут же вспоминаю, что шнурки-то, оказывается, завязаны недостаточно крепко. На улице ведь тёмно, затмение, сами понимаете. Не хотелось бы навернуться. Безопасность — превыше всего. Сосредоточенно наклоняюсь и начинаю их перешнуровывать, делая вид, что вообще не в курсе, о чём тут речь и при чём тут паук.
— Что вы сказали, Ирина Дмитриевна? — переспрашивает княжна Ильнина, не сводя с мамы взгляда.
— Произошедшее ужасно, — тяжело вздыхает княгиня Опаснова, трагически качая головой. — Бедные детки. Даже не представляю, кто это мог устроить.
Ну, с мамой в разведку хоть сейчас — не сдаст, проверено.
— Не беспокойтесь, Ирина Дмитриевна. Инцидент уже урегулирован, — произносит Ильина, делая вид, что всё под контролем, хотя по глазам видно — ещё чуть-чуть, и заорёт в потолок. Выдержка у княжны всё же железная.
— Хорошо, что всё в порядке… — медленно произносит мама.
— Да, Слава Богу, что никто не пострадал, — подхватывает Ильина, а затем добавляет, прищурив подведенные глаза: — Кстати, а вы как Алхимик не могли бы предположить, какой галлюциноген мог быть использован в дыме? Возможно, это был «Небесный туман»? Или «Миражная дымка»? Или что-то еще?
Мама качает головой:
— К сожалению, не могу так сходу сказать…
Ильина многозначительно смотрит на меня. Прямо сверлит взглядом, будто бы уже сложила картину, но не хочет озвучивать вслух.
— Это явно чей-то розыгрыш. Уверена, что наши следователи выяснят, что это был за галлюциноген и выйдут на виновника. Чистосердечное признание сильно бы облегчило ему жизнь. Вы согласны, Ирина Дмитриевна?
Слишком уж сильно она надеется, что я подниму руку и во всём признаюсь. Шиш тебе, княжна. Контору я не сполю и друзей не подведу. А галлюциноген можете искать сколько угодно. Его все равно там не было, хех.
Мама рассеянно кивает:
— Да… наверное…
Ну, всё достаточно с нас Ильиной.
— Ма, пашли уже! — решительно беру княгиню Опаснову за руку, другой — хватаю за ладонь Ксюню, и веду своих женщин к выходу.
— Пака, гаспажа дилектол, — напоследок бросаю я.
Семён послушно двигается следом, его могучая спина заслоняет нас от змеиного взгляда Ильиной.
Мама облегчённо выдыхает:
— Да-да, Слава.
Прежде чем уйти, она оборачивается и с вежливой небрежностью добавляет:
— Правда, мы пойдём тогда. Матрёна Степановна, до свидания. Сообщите, когда завершится расследование инцидента.
— Непременно, Ирина Дмитриевна, — отвечает Ильина, провожая нас долгим, задумчивым взглядом, который обещают, что мы ещё об этом поговорим. Очень буду рад.
Стоит нам только сесть в машину, как мама тут же разворачивается ко мне с Ксюней и в голосе у неё появляется то самое инквизиторское «ну-ка признавайся»:
— Что ты смешал в дымовой шашке, Слава⁈
Я невозмутимо пожимаю плечами, будто и правда ничего особенного не произошло, и выдаю:
— Сахал и зпички. Еще Лупа.
Мама моргает. Потом с облегчением выдыхает и откидывается на сиденье.
— Фух. Значит, зелье никто не определит.
Ну да. Лупа — это раствор, который абсолютно безобиден. Его состав — не уникален, а сам он выветривается через полчаса. Ни одно расследование, никакие анализы не смогут точно установить, что это было. Будет куча версий, но ничего конкретного.
— Слава, но как же твои взрывы! Никто не должен знать, что ты Разрушитель! — всплескивает руками мама.
— Ма! Кода я ласбивал лампи, нико не видел! — отвечаю я с полнейшей уверенностью в том, что не оставил улик. Пусть я не тёмник, но и не световик, чтобы палиться так глупо. — А так как у мя ядло Алкимика, нико и не подюмает, что я умею их збивать!
Мама смотрит на меня с выражением «это утешение или мне пора волноваться ещё больше?».
— Нико не поймаит и Дена, он сщас у Атёма в штанах, — добавляю я, вспоминая про паучка. — Кстати-и, мам, нано ево заблать!
В принципе в раздевалке я уже мог бы забрать Дена у Артема, но не стал рисковать. Вдруг бы Ильина нашла повод провести осмотр моей одежды. Вот бы было попадалово. Сейчас княжна ищет галлюциноген в остатках шашки, а всё дело-то в «Лупе» и Дене.
Мама устало качает головой, массируя пальцами висок.
— Час от часа не легче…
Почему она волнуется? Всё же сработало. Система разрушена. Я гордо расправляю плечи:
— Я не папался!
Мама явно не обрадовалась:
— Что значит, «не попался»? Не о том ты думаешь, Слава. Ты зачем это вообще устроил?
Ах, точно. Мама же не знает про систему и ее козни. Ну, да с ее стороны я выгляжу мелковозрастным вандалом и хулиганом.
— Сядик обижяял Ксюню.
Мама моргает. Один раз. Второй.
— Что?
Поворачиваюсь к Ксюне, требовательно киваю, ожидая подтверждения.
— Ксю, плавда же?
Ксюня тут же утвердительно кивает, её пухленькие губы поджимаются в обиженную складочку, а щёчки слегка раздуваются от негодования:
— Плавда! Сааадик плохой!
Мама резко меняется в лице. Её взгляд темнеет, во всём облике появляется угрожающая собранность.
— В смысле, обижал? Что случилось?
Ох, мама закипела. Я хотел избежать жалоб. Но уже можно… Система уже получила нокаут, а в глазах родной мамы никак не хочется выглядеть плохишом. Даже Безумный Генерал.
— Нас зделяли «исплавляшками, а Катю Илину и Дюниса Милонова — 'лучиками». Но нечесдно. Им дяли лёгкие тести, а нам — сложные, — обстоятельно разъясняю.
Ксюня кивает, топает ножкой и шлёпает маленькими ладошками по своим коленкам, прикрытым платьицем, выражая максимальное негодование:
— Дааа! Нам даяли оооочень сложные тести! Мы их люлююююяе решяли, чем «ляботяшки»! А у «ляботяшок» они ваще лёгкие! Но мы всё рамно были «исплавляшками»! У-а-а-а!!
И Ксюня разрыдалась, не выдержав, и бросилась к маме, вцепившись в неё ручонками. А я застыл. Даже не подозревал, какой стресс это было для подруги. Хотя должен был догадаться. Ксюня не переселенец с запасом выдержки и памятью взрослого. Она просто маленький ребёнок.
Мама тут же подхватывает её на руки, прижимает к себе, утешающе гладит по волосам. Но в глазах княгини уже плещется огонь.
— И почему мне не рассказали? Слава?
— А зашэм? — искренне не понимаю.
Ну, правда, зачем? Я ведь мужчина! Я должен сам решать свои пяоблемы…тьфу ты, проблемы! Это мама должна мне рассказывать, а я её защищать!
Мама грозно выдыхает:
— Затем, чтобы я разнесла этот садик к чертям… — она резко замолкает, осекается, а потом, поморщившись, поправляется: — Чтобы я поговорила с директором и решила эту проблему.
Мама растерянно замолкает, смотрит на меня, продолжая машинально поглаживать Ксюню по спине. Потом медленно качает головой, и на лице у неё странная каша из эмоций: то ли досада, то ли недоумение… а где-то в глубине, кажется, даже что-то похожее на гордость.
— Понятно… — протягивает она наконец.
Ксюня быстро успокаивается, уткнувшись носом в маму. А я тем временем болтаю ногами в детском кресле, размеренно покачиваясь.
Ну да, наш садик — это действительно школа жизни. Где еще тебе дадут возможность потренироваться в подрывной деятельности?
Я не зол на княжну Ильину. Даже благодарен. Вот честно. Она пробудила во мне азарт, дала повод развиваться в разрушении системы. Ну а что? Всё-таки враг лёгкого уровня, мини-босс. Садик не может реально навредить моей жизни, зато дал стимул качаться в Разрушении.
Ильина мне здорово помогла, но радоваться рано — она ещё не добита. А загнанная в угол змея может и ужалить. Уже потрёпана, но не до конца.
По дороге домой я, поразмыслив, попросил маму позвонить семье Артёма и договориться, чтобы они вернули «игрушку»-Дена.
Артём взял его с собой, так что в курсе, что «игрушка» — кодовое слово. Не дурак. Поэтому сразу сказал, что да, отдаст.
Мама кивнула и сказала, что дружинники из усадьбы уже выехали к дому Артёма. Она тоже не хочет спалить Дена — всё-таки это эхозверь Разрушения, мой. Если Дена засветим, дальше и до моей настоящей Атрибутики докопаются. А это уже начнется совсем другая история…