Изменить будущее

Глава двадцать девятая

— Вы сегодня, Юрий Иванович, были в ударе, — покачивая головой, произнёс Гришин.

Они вдвоём сидели в ореховом кабинете в здании секретариата ЦК на Старой площади.

— Да я как увидел сонные лица, меня едва «кондратий» не схватил! Думаю, или я их пошлю, или…

— Сейчас жалобщики пойдут, но… — Гришин успокоительным жестом остановил Дроздова, — всё правильно сделал, Юрий Иванович. Я бы этих голубчиков… И правильно поставил вопрос о заслушивании на ближайшем бюро Миннефти Мальцева и Минфина о выполнении плана финансирования отрасли и поставок.

— Я тут подумал… У нас с восемьдесят пятого танки Т-80 модернизированные в серию пошли. С неплохими арктическими турбореактивными двигателями. Более тысячи штук выпустили.

— Детище Устинова?! Говорят, у них были существенные недостатки… Надо бы на завод съездить… И, что, про танки? Извини, Юрий Иванович…

— Недостатки выправили… Мы с коллегами посовещались… Наши техники считают, что вместо того, чтобы топливо жечь и ресурс дизелей расходовать в круглосуточном режиме зимней эксплуатации, лучше использовать танки вместо тягачей. И вот мы подумали… А не устроить ли «арктические» учения арктическим двигателям? В Тюмени и в Сургуте? Приписать их к партиям разведочного бурения.

— А если утопят и эти? Они же дорогие…

— Если и танки утопят, то надо разгонять нашу армию и сдаваться империалистам, — сказал, глядя на Гришина исподлобья председатель КГБ СССР. — Пусть планируют рейд по-военному. Задействовать стройбат, сапёров. Пусть тренируются защищать нефтепромыслы.

— Пусть тренируются «на кошках»… — Задумчиво произнёс Гришин и легонько постучал тыльной стороной карандаша по столу.

— Что вы скажете, Юрий Иванович, если мы поручим вам надзор и контроль над нашей промышленностью?

Дроздов нахмурился, и чуть склонив направо голову, посмотрел на генерального секретаря.

— Я понимаю, Виктор Васильевич, о чём вы говорите… Но мы и так контролируем и надзираем…

— Понимаешь, Юрий Иванович… Мы с тобой уже говорили на эту тему год назад… Перед пленумом, помнишь? Прогнила система партконтроля за промышленностью и народным хозяйством. Бюрократия в ЦК жуткая. Секретариат разросся. Они вообще перестали что-либо решать. Только бумажки перекладывают. Вопросы зависают… И ответственности никакой. Ты сам мне докладывал… Двадцать процентов от поданных заявок… Приняты решения… И то… Какие решения? Забалтываются и кладутся под сукно интересные предложения. И оставлять без присмотра министерства никак нельзя. Скурвятся.

— Я понимаю, — повторил Дроздов. — И согласен, если только с надзирательными полномочиями передадутся и распорядительные.

— Это естественно. Расширяйте штат комитета…

— На всех крупных предприятиях тогда вводим должность заместителя директора по экономической безопасности с полномочиями внутреннего аудита, с созданием соответствующего управления или департамента. Без этого никак…

— Конечно, Юрий Иванович. Обязательно с подчинением «комитету».

— Передаёте «бразды правления»? — Усмехнулся Юрий Иванович.

Гришин усмехнулся.

— Я? Пока нет. Партия наш рулевой, как в песне поётся. Думаю, так она станет рулить, а не тормозить. Всё остаётся, как и прежде… За ма-а-аленьким исключением. Секретариат ЦК станет заниматься партийным контролем, и перестанет подменять собой министерства… Да и вы… Остаётесь членом ЦК партии и Политбюро. Связующее звено, так сказать…

— Шучу-шучу, Виктор Васильевич… Понятно всё. Парткомы заслушивают руководителей, совещаются, принимают решения, и направляют в ЦК. ЦК сравнивает с нашими…

— Совершенно верно. Тяжело будет. Справитесь?

— Честно говоря, не знаю, — вздохнул Дроздов. — Учиться придётся.

Я ехал на служебной машине с водителем. Шёл вечно моросящий дождь. Я дремал, когда машина вдруг стала притормаживать. Открыв глаза, я спросил:

— В чём дело?

— Впереди авария, сэр.

Через мокрое стекло проблёскивали маяки полицейских машин и аварийные сигналы впереди идущей машины. Так было положено по правилам. Мы наконец-то встали. И тут же автоблокираторы дверей щёлкнули, и все двери одновременно распахнулись, впустив ввалившиеся крепкие тела.

— Не понял, — сказал я, чувствуя, как мои руки попадают в стальные капканы наручников.

С водителем нападающие церемониться вовсе не стали. Громила спереди сразу, едва открылась дверь, двинул его кулаком в левую скулу, сопроводив удар всем весом упавшего в кресло тела.

Голова моего водителя так дёрнулась вправо, что я засомневался, что у него нет перелома шеи. Его тело мертвецки обмякло.

Сидевший справа от меня громила, закончив крепить меня к наручнику, пропущенному через карман и пристёгнутому другим концом к его поясу, прихватил водителя за голову и удержал от падения.

Передний отстегнул ремень безопасности водителя и мощным рывком перетянул водителя на пассажирское сиденье, передав его под контроль левого заднего громилы, а сам выскочил под дождь и пересел за руль.

Я успел сосчитать только до двадцати, а мы уже двигались, объезжая три, «нашедшие друг друга», автомашины. Я вскоре потерял сознание, потому что мне надели на голову мешок, дурно пахнувший химией, и я отключился.

— Судя по ротополостному сканированию и останкам, — это Джон Смит, господа, — проговорил эксперт. — Труп вашего зятя очень сильно обгорел, а от водителя вообще почти ничего не осталось. Алюминиево-магниевый сплав, из которого сварен бронекорпус автомашины, очень хорошо горит, как оказалось… При столкновении с ржавым железом… Совпали три условия, и от машины осталась горка пепла. И от Джона, сэр.

— Что за чушь? — Спросил Алан.

— По словам очевидцев, ехавших сзади, из-под капота машины Джона вдруг вылетело пламя, она вильнула и врезалась в стоящий на обочине экскаватор. Ржавый экскаватор, сэр. Алюминиевый капот не окрашен, сэр, а полирован. При ударе о ржавое железо алюминий самовозгорается, если среда горючая, сэр. Похоже, пробило бензопровод. Три фактора, сэр. Алюминиевые детали окрашивают, если предполагаются соприкосновения с железом. Алюмотермическая реакция… Температура горения достигает двух с половиной тысяч градусов, сэр. Это температура тестирования атомных реакторов. При такой температуре возгорается вода, сэр.

Алан смотрел на фотографии и на его лице был написан ужас. От машины, на которой ехал муж его дочери, ничего не осталось. Сгорел даже корпус двигателя и многие стальные детали. Не расплавились, а сгорели.

— Свидетелей допросили с пристрастием? — Спросил Алан следователя.

— Очень уважаемые люди, сэр. Семья из пяти человек. Глава семейства — вице-президент банка. Правда, жена и дети спали и ничего не видели до взрыва.

— Был взрыв?! — Удивился Алан. — Так, может быть…

Эксперт и следователь одновременно отрицательно покачали головой.

— Что я скажу, Элле? — Простонал Алан. — Бедная девочка…

Я очнулся с тем же пахнущим химией мешком на голове. Голова кружилась, но уже «не спалось». Кроме вызова сонливости препарат подавлял волю. По крайней мере, я чувствовал его влияние на мои потребности организма. Ни есть, ни пить, ни чего-либо иного мне не хотелось. Мне и так было хорошо. Однако я чувствовал, что мочевой пузырь вот-вот лопнет.

— Сейчас обоссусь, — сказал я.

— Я тебе обоссусь, — сказал кто-то и ткнул меня в бок.

— Ты дурак, что ли?! — Простонал я. — Я же сейчас лопну…

Я понял, что нахожусь в чужой машине. Да и сиденья отзывались излишней плотностью.

«Да, Шелест, к хорошему привыкаешь быстро»., — подумал я. — «А когда в „Волгу“, или в „Москвич“ пересядешь? Что скажешь? Верните меня взад?».

Я засмеялся.

— Ты смотри, Бил… Он смеётся…

— Всё, парни, кто-то сейчас поплывёт вместе со мной, — сказал я и расслабился.

Громко зажурчало… Кожаное кресло быстро превратилось в озеро.

— Сукин сын! — Вскричали оба охранника и попытались привстать, схватившись за передние сиденья. Я понял это, так как водитель возмущённо вскрикнул:

— Бил, млять, я же рулю.

Привстать с заднего сиденья без помощи рук очень проблематично, но упираться в мокрое сиденье руками кому хочется? Вот я и высчитал, что они их поднимут…

Мои руки двинулись вверх, вслед за цепями наручников, вытягивая за кольца из рукавов стальные спицы. Перевернув каждую остриём в сторону «привставших», я вогнал их каждому в сердце. Оба застонали…

В правом сердце задерживаться я не стал, а, выдернув спицу и подтянув уже мёртвого громилу к себе на колени, я сунул смазанное кровью остриё тонкой проволоки в замок левых наручников, и они ослабли.

Не снимая мешок с головы, я махнул левой рукой из-за сидящего на моих коленях мертвеца и почувствовал, как левая рука куда-то уткнулась.

Одновременно правой рукой я сдёрнул мешок и увидел, что спица торчит в левой глазнице водителя. Мне его даже стало жалко. Он ведь уже остановился на обочине, планируя меня выпустить «до ветру», а я, такая сволочь, взял и сунул ему спицу в глаз. Да глубоко так сунул… Вытащить её я не смог, поэтому взял в левую руку всё ту же правую спицу и открыл ею правый наручник. Кончики спиц были чуть приплюснуты, поэтому наручник щёлкнул привычно быстро.

В салоне автомашины было темно. Лишь отблески аварийных фонарей и лампочка красного треугольника, мигая, высвечивали молчаливую картину убийства. Особо «по-тарантиновски» смотрелся вытекший глаз с торчавшей из него спицей, со скрученным в кольцо, тупым концом.

Будь конец острым, это смотрелось бы совсем иначе, а так, кольцо напоминало «очко» пенсне, развёрнутое в мою сторону.

«Какой бред лезет в голову», — подумал я, осматривая салон.

Это был праворульный пятидверный армейский Land Rover Defender. Я на таком ещё не ездил, а давно мечтал.

«Но не сейчас, не сейчас», — успокоил я себя, оглядываясь на багажник за спиной. — «Хотя… Почему не сейчас?»

Я чуть не почесал кровавым кончиком спицы голову, но вовремя опомнился.

Обтерев спицу о соседа слева и вставив её в левый рукав куртки, я откинул спинку заднего сиденья полностью и перелез в багажный отсек.

Через какое-то время все три тела переместились назад, и лежали, прикрытые какой-то тряпицей, а я уселся на водительское сидение и, погасив аварийные огни, включил правый поворот и посмотрел в правое боковое зеркало.

— Твою мать… — Вырвалось от души.

Сзади стояла полицейская машина, и стояла, вероятно, давно.

Увидев мой манёвр, она тронулась следом и, включив маяки и сирену, замигала левым поворотом, требуя остановиться.

Снова пришлось свернуть на обочину и остановиться… Руки лежавшие на руле начали слегка подрагивать.

— «Ну ка, цыц!» — Скомандовала матрица и руки успокоились.

Полицейский приближался медленно. Его чёрный плащ, накинутый на фуражку с околышем в клетку, блестел в свете фар патрульной машины. Я сидел не шевелясь. Просто не хотел быть неправильно понятым в темноте.

Широкий луч фонаря скользнул по окнам и ощупал всё на своём пути, преломляясь сквозь капли и перетекая по креслам, по полу, по приборной доске, по мне. Потом фонарь постучал по мокрому стеклу, не переставая освещать меня.

— Откройте пожалуйста окно, сир, — произнёс приглушённо грубый голос.

— Дождь, господин полисмен, — произнёс я, и неохотно пару раз крутнул ручку, лишь слегка приоткрыв окно.

Ветер моментально сыпанул мелкими каплями в глаза.

— Почему вы так долго стояли, сир? И не вышли из машины…

— Устал, сир. Хотел вздремнуть, но не получилось.

— Будьте добры, ваши документы.

Я машинально откинул солнцезащитный козырёк и дёрнул за верёвочку от водительского и только потом понял, что это не мои документы. Глянув на фото хозяина удостоверения, я мысленно вздрогнул.

С карточки смотрела тёмная физиономия афроамериканца. Или афробританца? Негра, короче… Тут же в плёнку были вложены документы на машину. Вот млин… Лёгкая дрожь побежала по телу…

— Документы в сумке, господин полисмен. А сумка в багажнике.

Она действительно лежала там, вероятно брошенная туда похитителями.

Мне только сейчас, и очень не кстати, пришла мысль, что моя одежда была совершенно сухой. Кроме штанов, конечно. «И как они перенесли мою тушку в свою машину?»

— А это чьи? — Спросил полицейский.

— Машину на аэродроме дали, чтобы домой доехать. Наверное, водитель забыл.

— Это машина принадлежит ВВС США, сир. Как вы это объясните.

— Я пилот-испытатель и сотрудник Фарнборо, сир. Позвольте достать документы? Или свяжитесь по радио с авиадиспетчером.

— Пилот Фарнборо? Вы, сир?

— Да.

Моя усталость истекала из меня.

— У вас, сир, действительно уставший вид и вам точно нельзя никуда ехать. Позвольте, я сяду за ваш руль. Двигайтесь… Куда вам?

— Саут роуд шестнадцать, — произнесли мои губы, и тьма накрыла меня почти таким же мешком, как и ранее.

— Сир, сир, мы приехали, — послышался взволнованный голос. — Проснитесь.

Мои глаза шарили вокруг, ничего не понимая. Мерзкий химический запах словно проник в голову и растёкся по всем извилинам. Меня тошнило. Лицо, перекошенное гримасой брезгливости не нравилось полисмену.

— Вы в порядке, сир? Может в госпиталь? Вы не пьяны?

— Налетался до чёртиков… Перегрузки, господин полисмен, это хреновая хрень…

Открыв дверь и свесившись почти до земли я выплеснул содержимое желудка.

— Вам бы в госпиталь, мистер Смит… — очень неуверенно произнёс полицейский.

Они явно связались с Фарнборо, раз он знал моё имя. Моё имя… Моё имя… «А какое у меня имя?» — подумал я. — «А-а-а… Джон Смит… Он же сказал…»

— Всё, я пошёл, — сказал я и вылез под ночной дождь.

Голова кружилась и меня мотало из стороны в сторону. «Дядюшки» и «братца» дома не было. Они куда-то уехали, о чём сигнализировал выставленный на улицу горшок с засохшим деревом.

Мой мозг выхватывал окружающее вспышками.

— «Может они сканировали меня? Или „качали“» — мелькнула и погасла очередная вспышка.

— А какое сегодня… День какой? — Спросил я полисмена.

— Двадцать седьмое…

— Бля-я-ядь, — вырвалось непроизвольно.

— Что, сэр? — Переспросил полицейский, не понимая мой русский.

— Лезвия на работе забыл. Дома нету. Всё! Пошёл.

Дорога от ворот до дверей показалась вечностью. Я шёл, пытаясь собрать зрение в кучу и вспоминая, что ключи лежат в сумке, а сумка в багажнике рядом с трупами.

— Сэр! — Крикнули мне вслед. — Ваша сумка, сэр.

Сзади послышались шаги, но оборачиваться мне совершенно не хотелось и не моглось.

Почувствовав близкое присутствие сзади, я просто отправил руку за спину, схватился за сумку и потерял сознание.