Изменить будущее

Глава шестнадцать

Только я успел отправить Элли домой, как пришло срочное «радио» от куратора.

— Вот посмотри, — сказала Джессика, показав бумажку факса с контрольной цифрой в углу.

Она не знала кодировку сигналов и была просто почтальоном.

— Рабочий стандарт, — сказал я. — Надо лететь за грузом.

Факс с «коммерческим предложением» пришёл Джессике на служебный номер из Стамбула и касался сферы деятельности её фирмы, где подрабатывал и я. А я понял, что мне нужно срочно добираться до Москвы. Быстро и срочно.

Я понял, что что-то случилось, но что, я даже представить себе не мог. Я, конечно, опасался, что «куратор» уже сидит в «кутузке», и меня могут взять прямо в аэропорту, но не вылететь в Москву не мог.

— Мне в Стамбул по делу, срочно, — сказал я.

— В Стамбул? Сейчас свяжусь с агентом…

Она набрала номер телефона билетного агента, запросила информацию…

— Рейс через два часа.

— Успеем.

В Стамбуле у меня было «окно».

— И сообщи Рафику, пусть, пока я лечу, подготовит документы на груз по форме 2-а, но чтобы я его сначала лично посмотрел.

— Хорошо…

— Я полетел, мам.

— Лети, сынок.

Никакого Рафика у нас в Стамбуле не было. Нужные мне документы представителя Одесского морского пароходства с загранпаспортом и служебной краткосрочной визой я забрал в тайнике, совсем недалеко от аэропорта Ататюрка. Уже через два часа я сидел в самолёте, летевшем в Москву. Как я понимал, мой дублёр, въехавший в Турцию, из Стамбула будет выбираться иными способами.

— Как добрался не спрашиваю. Всё шло под контролем.

Куратор был суров. Мрачным, я его никогда не видел. На его губах постоянно, нет-нет, да и мелькала тень улыбки, но сейчас эта тень просто время от времени выравнивала его лицо от озабоченности. Он старался внешне оставаться прежним, но получалось это у него плохо.

— Спасибо. Окно было чистым.

— Как твоё самочувствие? Вопрос не праздный.

— В норме.

— Что ощущаешь?

— Небольшой дискомфорт. Но я себя и в самолёте загружал задачками по сетевым процессам и коммуникациям. Лингвистическая деструкция речевых центров намечается. А так ничего.

— Ты прямо чувствуешь деструкцию центров?

— Чувствую, — Юрий Иванович.

Куратор покачал головой.

— Ни у кого такого не замечалось, — задумчиво произнёс он. — Чем это грозит?

— Не знаю… Подтормаживаю при разговоре на русском. Приходится мысленно переводить на английский, чтобы понимать.

— Надо же… Но такое мы замечали. Это не страшно… И всё?

— Прохладно, — соврал я.

— Ну ничего, когда холодно, одеться можно. Это когда жарко, до гола не разденешься…

Юрий Иванович, улыбнулся.

— Надо, Миша, тут поработать. Кроме тебя мне некому довериться… До такой степени… А самолично действовать тоже не получается. У каждого в системе своё место и свои функции… Это, как Штирлиц и Борман… Только случай позволил Штирлицу начать диалог с Борманом. Так и у нас. Члены Политбюро — такие же небожители. Извини за подобные сравнения… Полагаю, сообщить, хотя бы Григорию Васильевичу Романову о том, чтобы он был поближе к Кремлю.

— А я то как подберусь к нему, — усмехнулся я. — Я, даже не Штирлиц, а радистка Кэт…

Куратор улыбнулся. У него была хорошая и добрая улыбка.

— Есть кое-какие соображения, Миша. Он собирается в отпуск в Палангу… Перед отъездом Григорий Васильевич обычно собирается с семьёй на даче. Вот туда ты и приедешь под видом инструктора ЦК и вызовешь его в Кремль. Только волосы немного прибери, но не слишком коротко. Документы мы тебе дадим, в аппарат общего отдела ЦК ввели.

Я удивился.

— Полагаете, Романов поедет в Кремль с каким-то инструктором общего отдела ЦК?

— Во-первых, не с каким-то, а инструктором из аппарата завотделом Боголюбова Клавдия Михайловича. А его аппарат, — это контрразведка ЦК. Они следят за чистотой кадров, а не комитет. Это повелось с 1956 года. Там у них штат в тысячу человек. Всё есть: и технический отдел, и седьмой. С завтрашнего дня с восьми ноль-ноль работаешь на Старой площади. Утром сразу к Клавдию Михайловичу.

Я знал, что под лозунгом «исключить возможность возврата к 1937 году» органам госбезопасности было запрещено проводить оперативные мероприятия в отношении представителей партийно-советской и профсоюзной номенклатуры.

Это решение привело к росту коррупции и способствовало облегчению оперативного подхода зарубежных спецслужб к источникам секретной информации, так как руководящая элита страны оказалась без контрразведывательного прикрытия.

Я слышал про Комитет Партийного Контроля, который, вроде бы имел свою разведку и контрразведку, но чтобы такие же структуры имел «обычный» Общий ЦК… Это для меня стало открытием.

24 декабря 1984 года (месяц назад).

— Надо же! Угораздило Устинова умереть двадцатого декабря, в день чекиста! — Цинично сокрушался Ивашутин. — Все торжества насмарку. Да ещё как уйти! Ты в курсе, что Мартин Дзур тоже заболел? Плохо себя чувствует как раз после совместных учений, на которых присутствовал и Устинов.

— Может быть, совпадение? — Юрий Иванович пожал плечами и, помолчав, предложил. — Надо к Боголюбову сейчас пробиться и нашего человека ему предложить в «его» аппарат. Удобный момент. Пробрался бы ты к нему, а, Пётр Иванович. Ты ж говорил, у тебя есть аргументы для убеждения… И не надо будет тебе с ним в его кабинете разговаривать. Кто его знает, что у него там? А здесь, в колонном зале, точно ничего нет.

— Не уверен, — помотал головой Ивашутин. — Но… Надо попробовать. Я подставлю тебя… Скажу, что это твой парень. Что ему надо пересидеть какое-то время под крышей ЦК, чтобы потом перетечь за кордон и стать приманкой для ЦРУ.

— Не слишком мудрёно? Всё это здесь говорить…

— Всё-то нет, конечно… Сейчас намекну на его должок, а остальное завтра. Приходить в кабинет всё равно придётся, но второй разговор — не первый. Тем паче, надо будет обсудить его взаимодействие с новым министром обороны и попытаться расставить новые приоритеты в промышленности. Наши средства доставки задвинули хрен знает куда…

Утром двадцать второго января я входил в здание Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза. Никогда бы в жизни не подумал, что это возможно. Дом на Старой Площади партаппаратчики боялись больше, чем здание на Лубянке.

Авторитет его сильно вырос именно при Леониде Ильиче, когда международный статус Генерального Секретаря сравнился со статусами премьер министров и президентов западных стран. И усилия в этом приложил товарищ Громыко, упорно разъяснявший, что такое «генеральный секретарь» в СССР. В благодарность за это Леонид Ильич переподчинил Министерство Иностранных Дел лично себе, выведя Громыко из подчинения премьер министра Косыгина.

Меня, мои паспорт и партийный билет охранник рассматривал пристально и тщательно около пяти минут. Потом полистал отпечатанные на машинке списки и внёс меня в журнал посетителей.

— Вам на второй этаж. Покажете пропуск дежурному по этажу.

Он выдал мне пропуск и сказал:

— Следующий.

Дежурный, сидящий за столом в центре вестибюля второго этажа, показал мне рукой направо. Там я и увидел огромную, мне показалось, в четверть двери, бронзовую табличку «Боголюбов Клавдий Михайлович — заведующий Общим Отделом ЦК КПСС».

В приёмной завотделом уже присутствовало несколько посетителей и мне пришлось присесть на стул и немного, по просьбе секретаря, подождать, но сразу же после вышедшего из кабинета Боголюбова человека, впустили меня.

Клавдий Михайлович был суров, статен и лыс. Чёрный костюм безукоризненно сидел на его грузноватом теле. Такой же безукоризненной белизной сверкала его шёлковая рубашка.

— Надолго к нам, молодой человек?

— Здравствуйте, Клавдий Михайлович. Не знаю. Возможно, до марта.

— Не спрашиваю, что будет в марте… Что умеете? Слышал, закончили школу Поляковой?

«О, бля», — подумал я, — «Неужто Ивашутин проговорился?»

— Не готов распространяться, Клавдий Михайлович, о том где, и чему учился, но умею многое.

— Ну и хорошо. У нас имеется вакантное место в седьмом секторе. Вам же всё равно, где сидеть? Архивной пыли не боитесь?

Боголюбов черканул на пропуске несколько букв и цифр и отдал пропуск мне.

— Отдайте Петру Константиновичу, — он показал пальцем на, незнамо, как появившегося, стоящего в дверях секретаря.

Я отдал розовый листок и вышел из кабинета.

Работа моя заключалась в проведении выписок из архивных документов по заявкам лиц и организаций, заверенных санкциями и допусками. Согласно заявке я шёл в архив, получал документ и там же выписывал необходимую информацию в рабочий блокнот. Из блокнота я переносил с помощью печатной машинки текст на лист формата А-4, заверял его у архивариуса, который сверялся с оригиналом и отправлял адресату. Заявок было много. Чего касались заявки сказать не могу. Всё было секретно, секретно и ещё раз секретно.

Несколько раз лица приходили в архив лично и знакомились с документом в моём присутствии, прочитывая его и сразу возвращая его обратно. Тогда он просто расписывался в формуляре документа и в моём журнале.

Я не вникал в содержание документов, но они ложились и ложились в мою память, как в надёжное хранилище.

Через две недели работы в архиве меня вызвали к заведующему отделом.

— Как вам работа? — Спросил Боголюбов.

— Как работа, — ответил я.

— Не скучная?

Я промолчал, ожидая продолжения.

— Что вы можете сказать про документ 216587 дробь 38 дробь 4 тире «Н» большая тире «пд» маленькие.

Я помолчал, раздумывая, что нужно говорить, а что не желательно.

— Товарищи обратили внимание, что вы печатаете документ по памяти, не глядя в текст. Вы помните его сейчас?

— Помню, — сказал я.

— Можете изложить?

— Дословно?

Боголюбов вздёрнул брови.

— Попробуйте…

Я попробовал. Зав. Отделом сверился с текстом, лежащим на столе, и мотнул головой.

— Идите работайте, — сказал он.

Я пошёл работать.

Ещё через месяц меня пригласили на совещание начальников секторов.

— Стенографию знаете? — Спросил Пётр Константинович.

— Знаю.

— Вот и посидите с нашим стенографистом. Он в том углу, вы в этом.

После совещания Пётр Константинович забрал у меня блокнот и передал его моему коллеге. Тот посмотрел и удовлетворённо кивнул.

— Оформите протокол совещания, пожалуйста, Александр Сергеевич, а вы, Игорь Львович, — сказал он мне, останьтесь пожалуйста.

Мы остались с Боголюбовым наедине. Он недовольно жевал губами, вероятно не зная, как начать.

— Вы можете пересказать дословно, стенограмму совещания?

— Могу, — сказал я.

— И я, почему-то, вам верю, — сказал Клавдий Михайлович. — Не знаю, в каких школах вы учились, Игорь Львович, но отпускать мне вас из этого здания, почему-то, не хочется… Не скажете, почему?

Я молчал.

— Вот подкузьмил Ивашутин! «Пересидеть мальчику»!

Он помолчал.

— Тебя уже сейчас, даже за порог, выпускать опасно. Мы специально тестируем и выбираем на такую работу людей с ограниченными умственными возможностями.

Я удивился.

— Ну… Не дураков, конечно, — замахал руками Боголюбов, но и не с такой памятью, как у тебя. Я то думал — «костолом» очередной с двумя максимум извилинами, а они… Ну, Юрий Иванович…

— Да… Вы не переживайте, — тихо сказал я, чтобы он не взорвался. — Я как помню, так могу и забыть. На раз и, два и.

Боголюбов хмуро посмотрел на меня и спросил:

— И что, уже забыл?

Я улыбнулся.

— А надо?

Он засмеялся.

— Вот жук!

Он смеялся долго и по-доброму, потом отпил из большого фарфорового бокала, вытащил ложечкой и сжевал четвертинку кружка лимона.

«Хороший дядька», — подумал я.

— А то, что вокруг говорят, запоминаешь так же хорошо?

— В принципе, да, — сказал я.

— Только, где тот магазин «Принцип», — усмехнулся он и посмотрел на меня. — Знаешь такой анекдот, про «Принцип».

— Нет, — соврал я.

Боголюбов прищурился.

— Одна сволочь говорит другой сволочи: «В СССР, в принципе, есть всё: и мясо, и молоко, и икра… Только, где этот магазин „Принцип“ никто не знает».

Я не засмеялся.

— Ну, да… Не смешно. Не заложишь меня?

— Обязательно заложу, Клавдий Михайлович.

Он снова рассмеялся и снова смеялся долго. Потом в дверях появился Пётр Константинович.

— Этого, — он показал пальцем на меня, — гоните прочь. Пусть сидит дома. Отправьте его в командировку в….

— В Казахстан, — подсказал я.

Он поперхнулся.

— Почему в Казахстан? — Спросил Боголюбов, сильно удивившись.

— Я там не был, а выпадет ли ещё когда-нибудь случай? Заодно проверю товарищей. И… Желательно с открытыми датами.

— Под литерой «И», что ли? — Спросил секретарь.

— Хоть под литерой «Н». Пусть катится куда подальше! — Замахал руками заведующий общим отделом ЦК КПСС.

Литера «Н» означала «неограниченные полномочия».

«Сговорились они, заранее, что ли» — размышлял я, сидя в кресле самолёта и летя в Алма-Ату.

Куратор искренне удивился, увидев командировочное удостоверение за номером 95, выданное товарищу Казакову Игорю Львовичу, командированному в ЦК КП Казахской ССР, по вопросу «Н». Срок командировки — по 10 марта 1985 года. Основание — решение Заведующего общим отделом ЦК КПСС СССР Боголюбова К.М. от 12 февраля 1985 года. Действительно по предъявлении паспорта серия, номер. Генеральный секретарь ЦК КПСС СССР (Подпись) Черненко К. У. Печать.

— Ты что ему сказал? — Спросил он меня.

— Ничего…

Я описал ход событий моего последнего рабочего дня в общем отделе ЦК.

— Так сам и сказал: «Хоть литеру „Н“»?

— Хоть под литерой «Н»…

Юрий Иванович усмехнулся и покачал головой.

— Почувствовал, старый лис. Или что-то знает. Навёл справки в институте, наверное. Всего Полякова сказать не могла, потому что всего и не знает, но реперные точки… Слушай… — куратор взволновался. — Ты же по плану должен в Австралии быть. Точка контроля уже вот-вот… А если Боголюбов её про тебя расспрашивал, то она знает, что тебя там нет. Она может поднять шум. Её график исследований ломается… Так-так-так…

— Может послать её? — Спросил я.

— Не понял, — удивился куратор.

— План мы уже перечеркнули. И даже если сейчас я вернусь в Австралию, посчитают, что мы что-то затеваем. Я понимаю, что у вас, наверняка, бумагами моё нахождение в Союзе обосновано, но… Как, если не секрет?

Куратор посмотрел на меня с добрым прищуром и чуть улыбнулся.

— Матереешь, Мишаня. Основание простое — корректировка плана внедрения в связи с возникшими обстоятельствами…

Он улыбнулся шире.

— Беременность ближайшего объекта. Я тебя за такое «самоуправство» вообще от операции должен отстранить и под трибунал отдать. Вступил, понимаешь, в половую связь с дочерью Лорда Гамильтона, прокурора Шотландии, между прочим. Вообще-то тебя уже по всей Австралии с собаками ищут.

Я обмяк и уселся на диванчик, переваривая сказанное куратором.

— А ты, как думал, Мишаня?! Сунул, дунул и пошёл?! Не-е-е, брат. У лордов так не пройдёт. Папа лорд неделю как назад прибыл в Мельбурн решив спросить с тебя лично, потому что твоя девушка, вероятно, не собирается отказываться от ребёнка. Он хотел посмотреть в глаза тому парню, что поломал его далеко идущие планы.

Джессика вынуждена была обратиться в полицию по поводу розыска пропавшего в Турции сына. Почитай, дружок, Австралийскую прессу…

Я сидел и обтекал. Меня бросало, то в жар, то в холод. За местными перипетиями я как-то позабыл, что мы с Элли действительно старались отдохнуть не по детски и, видимо, значительно преуспели во взрослых играх.

Я сглотнул комок и с трудом откашлялся.

— Ни фига себе, — только и смог сказать я.

— Так что ты хотел мне предложить, Мишаня? Чем обосновать твоё здесь присутствие?

Я вздохнул и, с трудом сдерживая вдруг набежавшие слёзы, махнул рукой.

— Ну, ничего-ничего-ничего, — продолжая посмеиваться, проговорил куратор. — Вот, дай Бог, пройдём десятое марта и поедем выручать тебя из лап турецких террористов.