Изменить будущее

Глава двенадцатая

Всё шло не так, как я предполагал.

Изменив своё отношение к жизни, я изменил круг друзей и единомышленников. Приятельские отношения с одногруппниками вели к знакомству с их друзьями и некоторые из них стали потом моими друзьями. Настоящими друзьями. А сейчас этого не происходило.

Я знал, что где-то живёт мой будущий друг Олег Выходцев, но он про меня ещё и знать не знал, потому что с его другом Баскаковым Александром, мы не находили общий язык. Слишком разные у нас с ним были темпераменты.

Раньше Сашка дал мне первые уроки игры на гитаре, а сейчас мне это было ненужно. Я и сам играл и пел неплохо. Мы даже с ним неожиданно для меня стали соперниками.

Сашка отлично играл на гитаре и пел песни Битлз, и когда на первом Шикотане он привлекал всех своим исполнением, я играл и пел более лирические песни из репертуара групп: «Воскресение», «Машина Времени», Юрия Антонова. Некоторые ещё и не вышедшие, но я не собирался присваивать их. Я честно говорил, чья песня, а на вопрос, почему не слышали, разводил руки.

И получилось так, что девушек вокруг меня собиралось всё больше и больше. Всё-таки, Битлз слышали все, а те песни которые пел я, нет. Сашку это бесило. У него имелся, я знал это, комплекс неполноценности из-за его не очень симпатичной внешности, а я и «тогда» был комплекцией «ничего себе», а сейчас я раскачался «о-го-го себе», и в свои восемнадцать тянул на все двадцать. Да и внешне был не урод. Вот он и ревновал. У него, действительно не клеилось с девушками. В отличие от меня.

И вот как-то на втором курсе, я подошёл к Сашке и спросил:

— Слышал, у тебя есть друг сапожник. Не познакомишь? Шузы хотел бы сшить.

Сашка окинул меня несколько вызывающим взглядом.

— Он не всем шьёт, но тебе… Ты, вроде как карате преподаёшь?

Я кивнул.

— Научишь его? Он сильно хочет, но в секцию стесняется идти. У него лёгкие слабые.

— Да без проблем. Пусть приходит… Вы вместе приходите. Я в школе тренирую.

И Олег пришёл, и я был очень рад, что мы снова подружились. Он всегда пенял мне, что я не тем его тренировал, что он не мог применить каратековские навыки в драках. Я внял его просьбам, которые он ко мне ещё не обращал, и стал тренировать его, нарабатывая одну связку, на обе стороны, и силу ударов. И через год он смог навалять своим обоим дружкам сразу: Эдику Загородневу и Сашке Баскакову. Я был доволен, потому что был доволен Олег.

В той жизни мне не где было тренироваться, и я организовывал группы «здоровья» в институте. Мы потихоньку тренировались за закрытыми дверями.

Сейчас же я был загружен спортом по самую маковку, и не собирался идти по тому же пути. Однако я почувствовал, что могу потерять тех друзей, с которыми прошёл жизнь. Другие тоже, наверное появились бы, но и тех терять, ещё не приобретя, я не хотел. Казуистика…

Как-то само собой получилось, что бывшие школьники, становясь взрослыми, продолжали ходить ко мне на секцию «Самбо».

В 1981 году запретили карате, но учредили «ОКОД» — оперативный комсомольский отряд народных дружин. Вот под эгидой ОКОДА мы и начали тренироваться более усиленно, беря на себя охрану общественного порядка на торжественных и развлекательных мероприятиях института.

Как-то незаметно я стал командиром районного ОКОДА и взялся за организацию отрядов по крупным предприятиям района, а Первомайский район был промышленным и насчитывал около двухсот тысяч жителей.

Общаясь в райкоме ВЛКСМ с секретарями я как-то спросил:

— Вы знаете, товарищи, что в Калининграде ещё в 1971 году построили молодёжный жилой комплекс?

— Это как? — Спросил кто-то из секретарей.

— Молодёжь сами себе построили дома с комплексом учреждений: детским садиком, библиотекой, магазинами, аптекой. Мы ведь тоже можем построить сами себе жильё.

И я рассказал, как мы в 1989 году построили себе дом. Как мы ходили на субботники на КПД и ЖБИ и выпускали продукцию сверх плана, зарабатывая «фонды», как соревновались за выход в стройотряд, как сами строили дом, и сколько полезного за это время сделали комсомольцы и молодёжь.

К тому времени у нас с женой было уже двое детей и мы получили трёхкомнатную квартиру.

Комсомольцы потащили меня к первому секретарю райкома партии Юрию Михайловичу Копылову, и мне пришлось уже подробно рассказывать, что и как сделали комсомольцы в Калининграде и что можно сделать здесь.

Дело в том, что деньги на капитальное строительство у многих крупных предприятий имелись, имелись и планы, не имелось фондов на строительство, то есть — строительных материалов и строительных бригад.

Юрий Михайлович заинтересовался и попросил нас составить план мероприятий. Я посмеялся «про себя». «Ну как же партия или комсомол без „плана мероприятий“?» Но тут я был с ним солидарен. Подписанный план — это уже документ.

Примерно через месяц в спортзал вечером зашла директор школы и сказала, что звонили из крайкома партии и просили меня зайти к третьему секретарю.

Павел Николаевич встретил меня озабоченным, но поднялся и поздоровался за руку. Мы не виделись с ним два года, и он с любопытством рассматривал моё окрепшее тело.

— Силён ты брат, закручивать народ, — сказал он наконец. — Ты в курсе, что сейчас твориться в комсомольских рядах?

Я был в курсе, но пожал плечами.

— Молодёжь кипит, просит в руки лопаты. Они готовы в рукопашную сровнять горы под строительство нового дома.

— Но это же хорошо… — сказал я, — или нет?

— Хорошо-то хорошо, но где столько взять лопат? У нас же плановое хозяйство, Михаил.

— Всё просто, Павел Николаевич, — сказал я.

— Да? — Удивился третий секретарь.

— Надо создать молодёжные жилищные кооперативы и дать им возможность копать и строить.

— У молодёжи нет денег, — возразил Чернышов.

— Пусть предприятия выдадут займы, под гарантию отработки. Текучести кадров не будет.

— А строительные фонды? — Грустно спросил третий секретарь.

— Пусть молодёжь вырабатывает дополнительные материалы, и простые работы строительные работы выполняет сама. В нашем плане всё это есть.

— Но это же… Организовать как-то надо…

Я усмехнулся.

— Уж кто-кто, а организаторы у нас найдутся.

— Так ты и займись! — Предложил Чернышов.

— Я районным ОКОДом командую.

— Вот этим, точно найдётся кому покомандовать, а в молодёжном строительстве, в широком понимании этого слова, мало кто из комсомольцев понимает… А ты, вроде как, в струе, так сказать… передовых идей. При крайкоме ВЛКСМ решено создать штаб. Ты как узнал про Калининградский МЖК, кстати?

— Мама рассказывала. Она в Калининград в командировку ездила…

— И когда это было? В семьдесят втором, когда тебе одиннадцать лет стукнуло? — Чернышов покачал головой. — Темнишь ты Михаил. Ну да ладно. Ты мне одно скажи… Если можешь, конечно…У тебя план расписан до 1986 года, а потом стоит ссылка на развитие кооперативного движения, какие-то «малые предприятия». Это откуда информация?

— Это моё предположение. Молодёжные экономические программы без самофинансирования заглохнут. Поэтому…

— Понятно… Будем иметь ввиду… Ну так как?

— Я Павел Николаевич, ещё не женат и на улучшение жилплощади претендовать не могу, какой мне интерес и какой из меня командир Штаба МЖК?

— Вот и я себя спрашиваю, Михаил: «Какой ему интерес заваривать такую кашу, когда прямого интереса у него нет?»

Я посмотрел на третьего секретаря и сказал:

— Мне за державу обидно.

Чернышов хмыкнул.

— Это понятно… Мне не понятно откуда возьмутся дополнительные панели для домов?

— Всё очень просто…

Чернышов снова хмыкнул.

— Ну, действительно, Павел Николаевич. Ведь мощности КПД и ЖБИ стоят недогруженные… Вот справка. Недокомплект рабочих шестьдесят процентов! А мы станем выходить на «субботники». Работа там не сложная.

— Действительно, всё просто, — сказал секретарь крайкома, поднимая голову от листа бумаги. — В партию вступать думаешь?

— Думаю.

— Готовься, дам рекомендацию.

В моё время мы очень долго спорили. Как всегда, хохлы, затесавшиеся в наши ряды и пробившиеся в командиры, требовали самостийности и не могли поделить власть и деньги. В конце концов один хохол замкнул финансы на себя и один дом был наконец-то построен, но вдруг нагрянула перестройка.

Сейчас я изначально замкнул финансовые потоки крупных предприятий на одного человека, проверенного жизнью, а сам остался в стороне. Я рекомендовал Краевому Комитету ВЛКСМ Марченко Виктора, и в моё время проявившим себя хорошим организатором.

В ноябре 1982 года умер Леонид Ильич Брежнев, но это не повлияло на общее настроение масс. Все ожидали конца генсека со «дня на день» и восприняли его уход с юмором. Как на грех кто-то из «вышестоящих» на трибуне мавзолея пошутил словами героя из «Кавказской пленницы»: «Шляпу сними…», а при опускании ящика с телом в землю, ящик не удержали и телезрителям, смотревшими прямую трансляцию, послышался характерный деревянный стук. Короче, похороны генсека прошли с юморком, как и остаток его жизни.

Зато Юрий Владимирович гайки народу закрутил сразу и до предела. Штрафы за опоздания на работу, за прогулки в рабочее время по магазинам, но во Владивостоке это проходило не так болезненно. Периферия-с…

Диплом я защитил на пятёрку, взяв ту же самую тему: «Линия разделки трубача на судах типа СТ». И руководитель у меня был тот же, но я знал его выкрутасы и обсчитал техническую часть со всех сторон, и со стороны мощности, и со стороны производительности. И экономику производства я понимал в пример лучше прошлого раза. А как иначе? У меня были и знания, и опыт. «Если бы каждому давали две жизни», — думал я, возвращаясь с защиты домой.

В той жизни я получил на защите трояк, только за то, что не нашёл общего языка с руководителем диплома, точившего, оказывается, на меня зуб с третьего курса. Это он мне сказал честно в глаза, за день до защиты перечёркивая мою работу, и требуя пересчитать от производительности. Он, явно получал моральное удовлетворение, глядя в мои испуганные глаза. За какие грехи, я так и не понял, но, видимо, было за что…

В этот раз, опасаясь, «санкций» я сразу в своей работе предложил несколько вариантов расчётов и рацпредложений, и диплом приняли на «ура».

При большом выборе организаций распределения я также выбрал Владивостокскую базу тралового и рефрижераторного флота. Всё-таки — знакомые и люди, и порядки, и структура.

Будучи молодым коммунистом, я встал на партийный учёт в парторганизацию и ушёл на пассажирском теплоходе в район промысла. Надо было отрабатывать три года и формировать свою историю. Всё шло своим чередом, как по рельсам, теперь уже точно по «старому сценарию», и я не трепыхался.

— И всё-таки я не уверена, что его мозг соответствует параметрам, требуемым работе с матрицами. Попробовать, конечно, можно.

— Сколько можно пробовать, Марина Петровна? Ведь нормальные же реакции и адекватное исполнение задач. Практически сто процентное исполнение.

— Мне не нравятся вот эти пики, — Полякова передала ленту энцефалограммы куратору.

— Про эти «пики» вы мне три года талдычите, а он даёт и даёт нужные нам результаты. Никто такие результаты не даёт.

— Вот…

— Что, Марина Петровна, «вот»?! Может быть он за счёт этих пиков и выделяется из всех курсантов.

— Эти пики — сигналы центра самоконтроля и они показывают, что центр работает при полной его блокировке.

— Но так же не бывает, Марина Петровна. Вы мне сами сколько раз говорили это. Мы или блокируем самоконтроль, или нет. Раз он выполняет все поставленные перед ним задачи, значит центр блокируется. Не будет нормальный организм самостоятельно подвергать себя такому риску и боли. Я даже вспоминать это не хочу. Ведь в обычном состоянии его болевые реакции адекватны?

— Адекватны, — вздохнула Полякова. — И с матрицей, адекватны, только…

— Вре-е-мя-я… — Куратор постучал указательным пальцем по часам. — Пора его в полевых условиях прокатать. Готовьте программу.

— Всё будет готово в нужное время. Матрица не храниться долго. К какому сроку? Нам нужно знать дату ввода за месяц.

— Договорились. Готовьте документы о введении объекта в эксплуатацию.

Плавбаза вернулась на перестой через три месяца и меня отозвали в распоряжение отдела кадров и парткома. Второй механик, к цеху которого я был приписан, матерился шестиэтажным, когда узнал, то придётся остаться на борту.

— Вот, млять, стажёра бог послал! — Ругался Толик Шистеров. — Повезло же…

— Толик, ты извини. Не виноватая я… Хрен их знает, что этим кадрам надо. Я откуплюсь… Ты же знаешь, мне дома делать нечего…

— Без литра коньяка можешь не появляться! — Прорычал Толик и послал меня подальше.

Военный аэродром Кневичи встретил меня туманом.

— Ждать будем, — буркнул подполковник, оглядывая меня с головы до ног.

Из вещей у меня был самосшитый рюкзак из брезента на молниях и тёплая кожанка, перешитая мной из старого тулупа. Тоже на молнии.

Лётчик пнул мой рюкзак и скривился, не услышав перезвона.

— Не уж то пустой летишь? — Спросил с тоской он.

— Обижаете, товарищ командир.

— А что ж не звякает? — Спросил он, а потом продолжил шёпотом, — разведка?

— Не-е-е… — так же шёпотом сказал я.

— Да похер. Доставай.

Я вскрыл рюкзак и вынул бутылку «Плиски», вставленную в шерстяной носок.

— Грамотно, — оценил подполковник и крикнул: — Витя, а ну ка подгребай. Пассажир угощает. И фужеры захвати.

— У меня есть, — сказал я и вынул сложенные один в другой картонные стаканчики, сделанные из углов молочного пирамидального пакета. Четыре вершины — четыре стакана.

Подполковник взял один и усмехнулся.

— Грамотно… И не поставишь полный.

— А зачем полный ставить? — Спросил я.

Лётчик поднял палец вверх, сказал:

— За туман… — и выпил.

Я тост его не понял, но тоже выпил.

— Витя! — Крикнул ещё раз командир бомбовоза.

— Я за рулём! — Отозвался второй пилот.

— Мы все за рулём.

— Анекдот? — Предложил я. — В тему.

— Давай.

— Одному предлагают выпить, а он отказывается. Его спрашивают: «Почему?», а он говорит: «По трём причинам. Во-первых — за рулём, во-вторых — бросил, в третьих — уже выпил».

Бутылку мы уговорили быстро и скоро взлетели. Командир снова вышел в «пассажирский отсек», показав глазами и пальцами цель выхода.

— Вот заметил уже… Пока, мля, не замахнёшь, хрен «добро» на вылет дают. Подглядывают они, что ли?

— Однозначно, подглядывают, — согласился я.

Глаза мои слипались.

— Ну ладно, спи, разведка. Можешь на мешки с почтой завалиться, только пристегнись к рымам, а то как-то забыли про пассажира и… Только смотри, почта грифованная.

— Да не… Я тут посижу.

— Ну смотри. Пойду, порулю.

— Задание простое, ни с чем экстремальным не связано. Обычный очень короткий контакт с объектом в очень людном месте. Документы и легенда Британская. Объект — англичанин.

— Так может без «вливания» обойдёмся? — Спросил я.

— А может, без «может» обойдёмся? — Спросил инструктор — молодой парень лет тридцати пяти.

Две недели меня пичкали «периферией», побочными сведениями, для подкрепления легенды. Две недели пичкали «химией» и облучали в резонаторах для закрепления реакций. Через месяц меня выпускали.

Я понимал, почему нельзя обойтись без матриц. Задание не ограничивалось «обычным» контактом. После контакта включалась первая матрица и моё сознание должно было отключиться. Должно было…