Изменить будущее

Глава девятая

В самом конце лета съездили в деревню, собрали картошку. До этого года я ездил к бабушке с дедушкой на всё лето, сначала, чтобы они за мной приглядывали, потом помогать по хозяйству. Это лето у меня у меня так заполнилось, что я и не вспомнил про деревню.

Уборка картошки прошла быстро и весело. Кроме нас с мамой приехала тётка Галина с мужем, дядя Гена с женой. Управились за три дня и устроили застолье с живущими рядом родственниками, соседями, песнями и плясками.

Ох как пели наши предки! Даже без гармошек и баянов! В три, четыре голоса… И украинские и русские песни. У бабушки был высокий, приятный голос. Я и в детстве любил эти песни, а сейчас я сидел за столом и «таял».

Естественно, я пробежался по «старым» местам, которые сейчас были действительно теми, которые я помнил, а не такими, какими они стали в последствии.

Всё течёт и всё меняется. Деревня тоже, начиная с девяностых, стала меняться, как внешне, так и внутренне. Стали запирать замки, уходя из дома, потому что появились воры. Раньше, почти все, друг друга знали и домов не запирали. Палочку вставят в петлю для навесного замка и пошёл на огород или в магазин. А в девяностых везде появились «наркоманы». Слово то какое дикое… И пошло-поехало.

А сейчас я бродил по деревне и чуть не плакал от умиления и жалости к ней, той молодёжи, что ещё только родилась и которая сопьётся, скурится и скурвится, не выдержав перестройки умов. Я остро почувствовал, что наше поколение — последнее счастливое поколение СССР. Но в девяностых на нас ляжет вся тяжесть последствий государственного переворота.

Вечером перед отъездом домой я подсел к дяде Гене, курившем на скамейке под тополем.

— Дядь Ген, а что будет, когда умрёт Брежнев?

— Да… Ничего не будет. Выберут кого-нибудь…

— В едином порыве? — Спросил я.

Геннадий Николаевич отставил сигарету и посмотрел на меня. Он стал членом партии и парткома Приморского Морского Пароходства.

— Генерального секретаря выбирает политбюро. Там всё несколько сложнее. А что вдруг тебя это озаботило? — Усмехнулся он.

— Да так… Озаботился сохранением «линии партии». Партия наш рулевой? Вдруг повернут не туда…

— О, как? Сомневаешься в разумности руководства?

Он загасил сигарету и посмотрел на меня с удивлением. Он был умный и грамотный. Сейчас он возглавлял вычислительный центр пароходства, а впоследствии возглавит отдел кадров и партком. Он, вероятно, уже сейчас знал, понимал и осуществлял свою карьерную линию.

— Колебания линии были? — Спросил я и сам ответил. — Были. Никита Сергеевич…

— Миша-а-а… — он предостерегающе поднял палец. — Запомни раз и на всегда заповедь из библии: «Не поминай всуе!». Что это значит, знаешь?

— Знаю. Я и не поминаю. Я просто понимаю, что всё вдруг может измениться в любую сторону. Или к закручиванию гаек, или к НЭПу. Второе реальнее.

Дядя Гена рассмеялся.

— Ну, ты брат, даёшь… К НЭПу… Это вряд ли. Первое вероятней, если уж на то пошло. Но об этом не говори никому. Не надо, — сказал он, подражая голосу Саида из «Белого солнца…»

Потрепав меня по голове, он сказал:

— Взрослеешь.

Потом помолчал и добавил.

— Всё имеет две стороны, или конца. А то и три… Жизнь многогранна. А ты к чему этот разговор затеял?

Чуть подумав, я сказал:

— Представим… Есть несколько вариантов движения: вперёд, назад, в право, влево, вверх, вниз.

— Трёхмерное пространство? Ты о нём? — Засмеялся дядя.

— Именно. Задачка на пространственное мышление. Человека, вне зависимости от его желания перемещает по какому-то направлению. Что делать человеку?

— Приспосабливаться.

— Вот и я о том. Мне хотелось бы приспособиться к возможным, — я сделал ударение на последнем слове, — изменениям нашего строя.

— Ни хрена себе… Это на какой же, позволь спросить?

— На капиталистический.

— Тебе, что, сон плохой приснился? — Усмехнулся дядя Гена.

— Можно сказать и так, — вздохнул я.

— И что же ты от меня хочешь? Чтобы я тебя научил капитализму? — Спросил он тихо. — Ты не за кордон намылился бежать? Тогда я тебе не помощник. Это без меня. Мне и тут хорошо. Да и тебе там будет кисло.

— Не-нет, дядя Гена. Я совсем не о том. Мне тоже здесь хорошо.

— Так о чём же, чёрт возьми?

— Я хотел бы работать заграницей. Причём, не «ходить за границу», а именно работать. Например, в компании «ВьетСовПетро», — сказал я и прикусил язык.

«Мля… Её же ещё нет…» — вспомнил я.

— Какая Вьетсовпетро? Нет такой.

— Ну… В смысле, — «Зарубежнефть».

Дядя Гена покачал головой.

— Это же Московская организация. И пароходство к ней сбоку припёку. Ну да, Вьетнам мы обрабатываем. Но никакой Вьетсовпетро нет. Вьетпетро они собираются организовывать, чтобы договоры на транспортировку подписывать напрямую, а не через государства. Это да… Только год назад север и юг объединились… Там ещё наши тральщики мины собирают… В газетах же пишут. Какое «Вьетсовпетро»?

«Вот же ж… Ведь я об этом знал, но забыл», — подумал я, скривившись.

— И ещё… — Дядя Гена достал из пачки ещё одну сигарету и щёлкнул пьезозажигалкой. — Всё, что касается заграницы… — Он затянулся дымом. — Ты уже мальчик взрослый… Все кадры проходят серьёзную проверку.

— В КаГэБэ? — Спросил я.

— Кто это тут… — Пробасил дядя Саша заинтересованно и удивлённо, но не закончил.

— Вот видишь? — Сказал дядя Гена. — Не поминай всуе.

Дядя Саша присел на стоящую на траве табуретку и тоже закурил.

— Что это вы тут?

Да, вот, Мишка хочет нефтедобычей заняться. Спрашивает где потом работать можно, чтобы заграницей.

— Нефть? Заграницей? На Кубе только… Но там америкосы… Расхерачат они эту Кубу. И даже мы не пикнем.

— Са-а-аша, — раздался голос тётки. — Иди сюда.

— Молчу-молчу, Галочка.

Дядя Саша ушёл в темноту.

— Ты, Миша, делай всё сам. Тихо. И ни с кем не советуйся. Но помни, нефть, это геология, а геология, это разведка недр, а разведка, это тайна. Геологи дают подписку о неразглашении. Ты можешь стать не выездным.

Он потрепал меня по волосам.

— Хочешь заграницу посмотреть, иди в ДВИМУ на штурманский или механический. И опять… Вьетнам очень бедная страна. Представляешь, что там осталось после американских бомбёжек. Да и вообще… Вся Юго-Восточная Азия, — такая дыра… Даже Сингапур. И везде жарко, Миша. Жарища-а-а…

— Зато комаров нет, — усмехнулся я.

— Ну да, комары там похилее будут.

Он пошевелил ногой ведро с «дымокуром», без которого на улице вечером находиться было невозможно.

— Докладывайте, полковник.

— Особо докладывать нечего, товарищ генерал. Как говориться, до седьмого колена… Парень, как парень. Учится хорошо, но может учиться лучше. Настойчивый. Английский в восьмом классе с двойки вытянул на четвёрку. Сейчас лучший в классе.

— Что так вдруг? Сам?

— Пришла новая преподаватель и понаставила двоек. Заинтересовала в общем…

— Понятно. Контакты проверили?

— Нет контактов. Сам по себе. Домосед. Школа, тренировки, дом. Любит книги. Записан в трёх библиотеках города. С третьего класса.

— Чего? — Удивился генерал.

— Нашли карточку в библиотеке на Баляева. Первая прочитанная книга — «Голова профессора Доуэля» Беляева. В 1970 — ом году.

— Уникум. Фантазёр?

— Именно так. Всё, как у всех. Очень любит борьбу, но опять же, не побеждать, а выдумывает приёмы и контрприёмы. В восьмом классе посещал одновременно с САМБО секцию классической борьбы. Я говорил с тренером. Перспективно боролся, но остаться в секции отказался. Зато в САМБО использовал приёмы из классики.

— Интересно. Говорят, он особый стиль борьбы преподаёт?

— Тут не понятно. Его стиль похож на симбиоз восточных стилей и САМБО в его изначальном виде, только у кого он это почерпнул, непонятно. Возможно у Полукарова в Динамо, но наши консультировались с ним… Показывали съёмку тренировки Михаила, и Анатолий Александрович не увидел там «своей» техники. И даже не вспомнил его. Тренер Городецкий, возможно, мог показать что-то из практического САМБо, но это далеко не то, что мы видим.

— Самородок? Это не реально. И не возможно.

— По вечерам у Городецкого тренирует группу Ибраев Валерий Николаевич, но Шелеста туда не взяли, а он просился.

— У Ибраева упор на ударную технику, у Шелеста борьба.

— Скорее всего, не только борьба. Видны элементы… Ударной, но он их умышленно не показывает молодёжи.

— Так пригласите к нам, пусть нам покажет. Скажите, заинтересовал. Ему лестно будет, что такая служба заинтересовалась его… тьфу ты… опытом… Какой опыт в семнадцать лет?

— Пригласим, товарищ генерал.

Мне не хватало ударной техники. Тело легко воспроизводило бросковые наработки и с трудом переключалось на удары. Помогало самбо. Я активнее и резче стал проводить захваты, используя кистевые вращения, но обычного бокса мне не хватало. И тут как-то после тренировки пришёл Валерий Николаевич Ибраев, который набрал небольшую группу ребят для, как я узнал потом, реализации его идей в рукопашном бое.

Мы знали, что его ребята отрабатывают что-то «боевое», но к себе он больше никого не брал. Я как-то остался после тренировки и хотел посмотреть, чем они занимаются, но они ничего не показали.

Уже в восьмидесятых, когда все «каратисты» вышли из подполья и «ибраевцы» тренировались на стадионе ТОФ, я приходил к ним и увидел, чем они занимались.

Здесь и сейчас Валерий Николаевич остановил меня, когда я уходил в раздевалку.

— Михаил, кажется? — Спросил он.

Я остановился.

— Ты хотел у меня заниматься?

— Я хотел посмотреть, чем вы занимаетесь, — ответил я. — Не факт, что я захочу у вас тренироваться.

Он не показал, что удивился, а продолжил:

— Если хочешь, останься. Ты на нас посмотришь, мы на тебя.

— С чего вдруг такая милость? — Усмехнулся я.

— Всему своё время. Не каждому подойдёт наша техника. А ты, говорят, способный.

— Хорошо, — сказал я. — Останусь. Посмотрю.

И я остался. Мне нужны были спарринги, а эти ребята двигались быстро. Основа этого стиля были челночные перемещения ногами с редкими смещениями в стороны, уклоны, круговые блоки «вращения шара» и быстрая контратака после ухода от одиночной атаки.

Когда я поймал так одного из парней на простую двойку, он тоже перешёл на банальный бокс с ногами. Я стал встречать его ноги «щитами» и пробил пару «лоукиков». Парень стал убирать переднюю ногу. Тогда я от «лоукика» перешёл на «ёко» и он снова пропустил. Главное было быстро от него уходить, но парень ускорился и сблизился. Тогда я включил липкость, локти и пару раз уронил его.

— Непонятная школа, — сказал Валерий Николаевич. — Очень похожа на нашу, но не наша.

— Это не ваша, и не моя школа. Она ничья, потому что это солянка. И я не стал бы драться против ваших бойцов в вашем стиле. Вопросов нет, нарабатывать скорость, выносливость, уклоны в таком темпе полезно, но… Зачем я буду делать так как вы меня просите? Я не буду расходовать силы, а буду просто уклоняться и ловить момент.

— Ну… Так и надо, — засмеялся Ибраев. — Ты правильно сказал, это тренировка динамики. Снятие зажима в фазе отхода и наработка рефлекса атаки. Контратаки.

— Тогда у вас нет того, что японцы называют «кимэ» — импульса.

— Походи, может увидишь, — усмехнулся Валерий Николаевич.

— Спасибо. Мне у вас понравилось. Позвольте, я немного своё покручу.

— Да пожалуйста.

— Я похожее видел у Жирикова в Артёме. У него быстрые и чёткие удары, как в каратэ, но это не каратэ. Или не то каратэ. Те растягивают стойки… Мои тоже этим злоупотребляют. У твоего Михаила много от бокса, но это точно не бокс. Руки двигаются по-другому. Но ноги… очень похоже. И взрыв! Какой у него взрыв! Очень экономный отход и атака, представляешь, в руку. В оставленную руку и с этой же рукой он проводит атаку.

— Где он этого набрался, стервец, — спросил Городецкий. — Ведь не было у него этого ещё недавно. Или я не замечал?

Я не собирался учить Валерия Николаевича, тем паче, кто я такой. Я не претендовал на наличие оригинальных знаний. У меня не было своей школы или стиля, а была та солянка, которая была моя и только моя. Эта солянка очень походила на стиль Кадочникова, но очень чуть-чуть. Всё же я шёл от «Шотокана» через «Тайци» и айкидо. И мне нравилось «Годзю Рю», но частями.

Японцы, всё же, те ещё шарлатаны! Каждый сэнсэй зарабатывал на своём кусочке целого. Как на части разбитой мозаики. Додумывая сам картинку, которую нарисовал древний учитель. У одного получался дракон, у другого — змея, у третьего — цапля, у четвёртого — обезьяна.

Я тоже не знал, что нарисовано на этой картине. И не собирался учить тому, чего я не знал.