Изменить будущее

Глава двадцать восьмая

«Ну, ничего-ничего», — успокаивал я сам себя. — «Не всё это, наверное, действительно, рабочие технологии. Что-то из этого вороха должно же быть „дезой“? И вот, как бы эту „дезу“ не отсеять».

То, что я увидел, получив доступ к разведданным, вызвало у меня шок. Кипы материалов по разным направлениям науки и техники… Кипы… И это только из свежего. А когда я увидел «несвежее», стоящее рядами на архивных полках, у меня помутилось в голове.

Я не стал смотреть полки с маркировкой, допустим, «1935 год». Естественно, я начал перебирать папки с «конца».

Я не вникал в суть изобретений, а, основном, запоминал темы исследований и немного текста. Лишь некоторые просматривал до конца, не вникая в смысл, а просто «фотографируя». По какому избирательному принципу действовал мой мозг, было непонятно. Я не задумывался. Не было времени. Через два месяца я заметил, что мои способности запоминать иссякли. К тому времени в голове скопилось семьсот двадцать три тысячи сто двадцать две записи.

Я пытался хранить информацию не только в голове, но и ещё на двух носителях, но вскоре я понял, что физически не смогу перенести информацию куда-либо. А храня в голове, заодно решил проверить её ёмкость. Ёмкость одной ячейки…

Моя голова… Вернее, — память, да… Моя память была физически отформатирована на сектора, как жёсткий диск компьютера.

В «той» жизни я экспериментировал со своей головой сам, а потом её «мучила» Полякова. Спасибо ей… Я уже в детстве экспериментировал с гипнозом и медитациями. И у меня получалось. Я зачитывался Владимиром Леви. Библиотечную «Искусство быть собой», я зачитал до дыр, потом с помощью дяди Гены сделал светокопию и самостоятельно переплёл. Владение техниками самогипноза очень сильно помогало мне в учёбе.

Ещё в восьмом классе средней школы, когда я пытался наверстать отставание в английском, с помощью методик Леви я создал в голове «полочки», на которых хранил правила, «топики», запас слов.

Институт Поляковой добивался других целей. Они создавали ящички в ящичках и закрывали их на ключики. В основном — от меня, но и от тех, кто попытался бы меня «вскрыть».

Тогда я не знал, сколько во мне лежало матриц, и на каких уровнях хранилась информация. Я видел только первый уровень и немного второго.

Сейчас все процессы вкладывания в меня матриц проходили под моим контролем, потому что я сразу, при первом же пробном облучении вложил свою матрицу, прописанную мной скрупулёзно и тщательно. Я разработал свою методику перехода на разные уровни сознания.

Порка коллеги Поляковой при пробном контакте контролировали мои реакции на облучение, я прописывал себе алгоритм распределения информации и доступы к ней, ну и приоритеты команд, конечно.

К моменту моего перехода в 1976 год я знал несколько языков программирования и при прописке регламентов «учёта и контроля информации» использовал их логические принципы.

И вот, одна ячейка для хранения оперативной информации заполнилась. Я мысленно пробежался по записям, лежащим в «ящичке», удовлетворённо закрыл «сейф» на ключ и задвинул его подальше.

С чертежами и схемами было сложнее. У меня для каждого «изделия» имелась персональная ячейка, а то и несколько. Запомнить целиком в объёме, как в Автокаде, например, никак не получалось.

Через три месяца я не взял под свой контроль ещё два сектора производственно-технологического комплекса «Фарнборо», как было оговорено на совещании, потому что я отказался. «Одной рукой не закроешь голову и зад», — подумал я, предполагая, к тому же, что это может быть проверкой на «вшивость».

Посему, к контролю над этими двумя направлениями («Электронные системы», «Кибернетика и разведка») привлекли ещё двух представителей «высшего» британского класса: Артура Чарльза Валентина Уэлсли (его жена была сестрой матери моей Элли), и Джеральда Кавендиша Гровенора, тридцатилетнего герцога Вестминстерского. Он был самый молодой, из нашей пятёрки. После меня, конечно.

Морскими делами руководил адмирал Джон Филдхаус — первый морской лорд империи и председатель военно-морского штаба Великобритании. Он курировал восстановление флота слегка сократившегося после Фолклендской войны в 1982 году, был сильно занят, и не посещал наши совещания.

Наш совет собирался один раз в квартал, и каждый из нас докладывал о движении партнёров по блоку НАТО, сателлитов, противников и неприсоединившихся стран. Каждый по своему направлению.

Примерно через полгода моего участия в «совете пяти», я почувствовал, что пора «рвать когти». Я уже сейчас обладал таким объёмом информации, что мог бы оправдать всё потраченное на меня время стократно. Однако… Ох, уж это «однако»…

Дело в том, что если я сейчас выложу всю информацию по линии контрразведки, меня мои «коллеги» по МИ-5 вычислят «влёт». Каналы утечки определяются обычным морфологическим анализом текстов. А я столько их «накачал» себе в мозг, что долго анализировать не придётся. Поэтому мои коллеги по Советской разведке легко каналы утечки выявят и перекроют. И к кому вектора внимания приведут? Ко мне! А не вскрыть шпионов я не мог. Совесть гражданская не позволяла.

Да и Алану я, честно говоря, не доверял. Кто я для него? Никто. Выскочка — пош, не более. Имя «отца» своему внуку он сделал. Я больше ему был не нужен, и даже, по-моему, опасен.

Что случилось с Югославией в девяностых, я, конечно, помнил, но не понимал причины. Она взорвалась этническим противостоянием как-то вдруг. А потом подверглась бомбардировке ВВС НАТО. Я сейчас много читал, имея доступ к архивам публикаций мировой прессы, и вскоре понял, почему развалилась первой именно Югославия. «Друзей» «демократы» кидают в костёр войны первыми.

В наше время в Советских средствах массовой информации редко писали про Югославию и Албанию. Потому, что Югославия с 1953 года встала «на рельсы» самоуправленческого социализма, а Албания сделала вид, что «обиделась» на СССР после нападок Хрущёва на Сталина, потому, что текла в русле Югославии. Они продолжили совместно строить «ленинский» социализм, обвинив СССР в уклонизме, но на самом деле это был совершенно другой социализм. Да и социализм ли?

Так вот, о причинах распада Югославии…

Югославия, приняв в 1953 году Конституционный закон «Об основах общественного и политического устройства Федеративной Народной Республики Югославии, и о союзных органах власти», определялась с основными принципами самоуправления, ставшими основой политической и хозяйственной системы.

Это были первые шаги по ослаблению государственного власти, целью которых, как я сейчас понимал, было упразднение государства.

В 1953 году федеральные органы власти были упразднены и функции управления были переданы в республики.

В дальнейшем конституция менялась всё больше. К 1971 году республикам и краям были переданы многие права и материальные фонды, а сами республики превратились в государства, основанные на суверенитете.

В 1975 году Конституцией был поставлен вопрос об отмирании государства и его аппарата, что воспринялось как необходимое условие построения социалистического общества на базе самоуправления.

Югославия из государства превратилась в конфедерацию.

Тем временем росло национальное самосознание, и возникли конфликты в Косово, между албанцами и сербами. Которые и взорвали в итоге Югославию, гак государство.

Я раздумывал о странностях изменчивой политики Броз Тито, так как меня всегда интересовал этот вопрос. Ответ на него я получил неожиданно для себя от Алана.

— Ты много читаешь, — сказал как-то Алан. — И я удивлён направлением твоего поиска. Тебя интересует политика, а не техника.

Я удивился, но не сильно. История моих сетевых запросов, скорее всего, не была тайной ни для Алана, ни для МИ-5. Я не строил иллюзий.

— Ты же, не спросив меня, заставил меня работать на разведку, вот я и стал изучать социалистический лагерь.

— Югославия — странный выбор для изучения «соцлагеря». Это единственная не социалистическая страна… Объясни свой выбор объекта изучения…

— Разведчику для работы, как я понимаю, нужны три вещи: память, аналитические способности и агенты. Первое и второе у меня есть, а третье легче всего приобрести в не совсем социалистической стране.

Алан хмыкнул.

— Логика твоя понятна, но не всё так просто… Ты про термин «подмена понятия» слышал?

— Это что-то из разряда демагогии?

Алан кивнул головой.

— В Югославии целенаправленно идёт подмена идей коммунизма анархизмом. Знаешь, что это такое?

Я кивнул. Алан удивлённо дёрнул головой и хмыкнул.

— Пришлось почитать, — сказал я.

— Так вот… Мы заранее договорились с бывшим руководителем Югославии Броз Тито о том, что после войны с Германией они не сблизятся с Советским Союзом. В обмен на эти обещания Британия и США активно помогали партизанскому движению и лично Тито. Это стало возможным после того, как в 1943 году мы освободили Италию от Германии. На Балканах не только сербы сопротивлялись гитлеровцам. Там была такая каша из националистических отрядов… В общей сложности около пятисот тысяч повстанцев бегали по горам. Мы помогали всем. А Советы долго не могли наладить помощь Тито, потому, что он был их человеком, сотрудником Коминтерна. Их самолётам банально не хватало топлива долететь, найти правильно место выброски и вернуться. Ты знаешь, что такое точка невозврата… Их пилоты не могли разобраться, где какой отряд жжёт костры, так их было много. Иногда они возвращались с грузом. В зачёт русским пилотам шёл только тот вылет, когда от Тито приходило подтверждение, что груз получен. — Алан рассмеялся. — А Тито скакал по горам, как заяц.

Алан немного помолчал и продолжил.

— После войны по нашей инициативе Тито пригласил в Косово албанцев и дал им автономию. И это мы помогли написать им свою программу движения к социализму, «своим путём», поставив во главу угла «народное вече», фактически разрушив их государство. Экономика без государственного управления рушится. Однако возвращение сейчас к федеральному государству уже невозможно. Любой «откат» от самоуправления вызовет революцию суверенитетов. Это и было нашей целью. Создание точки напряжения на Балканах.

— С Югославией понятно. Ответь вот на что… Ты говоришь, «экономика без государственного управления рушится», но в Британии нет государственного управления экономикой.

Алан усмехнулся.

— Это так только кажется. Мы с тобой, чем занимаемся в открытом акционерном обществе?

Я пожал плечами.

— Разведкой?

— Государственным контролем. И таких, как мы, поверь, много.

— То есть, мы с тобой стоим на страже интересов государства?

— Стоим, да… Только, что по-твоему, такое — Британское государство?

Я снова пожал плачами, понимая, что простой ответ здесь не пройдёт.

— Государство, — это мы с тобой, Джон. Мы с тобой и ещё тысяч пятьдесят человек, которые защищают наши интересы. Это выскочки из среднего класса. А, по сути, нас, аристократов, около тысячи. И всё… Мы с тобой защищаем наши интересы. Интересы только нашего класса. Этому учат во всех «правильных» колледжах. Вот почему я сожалел, что ты не учился в наших школах. Твоя публичная школа в Саутхоле, это не «та школа». Поэтому тебе будет сложно меня понять. Каждого Британского аристократа с детства учат стоять на страже своих интересов, а значит интересов своего класса. Где бы он ни находился. Так же учат создавать и разрушать коалиции. Потому, что попав в возрасте шести лет в закрытый мужской коллектив, мальчик вынужден приспосабливаться к очень жёсткой, а иногда и жестокой иерархии, привыкать и учиться подчиняться и подчинять своей воле других.

Я многое понял после беседы с Аланом. То-то меня удивляло, как по телевизору в 2020 году в новостях говорили о том, что в Британии каждую зиму от холода в своих собственных домах умирают британцы. Спокойно так говорили.

Премьер министр Великобритании Джонсон, не сетуя, а спокойно объяснял, что отсутствие у населения денег на газ и уголь, это выбор каждого индивидуально. «Значит, они так захотели», — сказал он. — «Они потратили деньги на что-то другое».

Я понял, что настоящего английского аристократа, каким несомненно был Джонсон — отдалённый потомок короля Георга II, не волнуют эти проблемы. Он просто не понимает, почему он должен об этом думать. Средние классы должны сами решать свои проблемы.

Мысленно скривившись, я подумал, что меня уж точно не беспокоят ни проблемы простых британцев, хоть я и не аристократ, ни самих аристократов. Меня заботили нарастающий кризис в СССР.

— Ничего себе! Семь миллиардов! Это же почти тридцать процентов от всего экспорта нефти… Придётся сокращать импорт? — Спросил сам себя, почесав затылок обеими руками, Юрий Иванович Дроздов. — Так-так-так… А что наши аналитики по поводу импорта-экспорта. Что-то было… Что-то было…

Он полистал папку…

— Вот… Комплектующие устройства, узлы и блоки электронно-вычислительных машин… Полтора миллиарда… Та-а-ак… Суда и судовое оборудование Два миллиарда… Это, в основном, ГДР и Польша… Потерпят… Грузовые автомобили два… ага, вот ссылка…

Он перекинул несколько листов и ткнул пальцем в текст.

— Твою, ж… Утрачено буровой техники, грузового автотранспорта, тягачей и бульдозеров… за 1985 год… на сумму… Ешкин кот! Пятнадцать миллиардов триста… Млять… Утопили в летом в «мерзлоте» пятнадцать…

Юрий Иванович потянулся к селектору.

— Саша, позови… — он посмотрел на подпись в конце меморандума и назвал фамилию.

— Так вот, товарищи, — продолжил Юрий Дроздов, — по причине несвоевременной поставкой техники, материалов, финансирования и…

Начальник Комитета Государственной Безопасности скривился и брезгливо произнёс:

— Не побоюсь этого слова — «вредительства». Мы ежегодно теряем на севере и в Сибири в топях и болотах технику на миллиарды рублей… Только потому, что кому-то проще отчитаться, что техника ушла в район добычи, или разведки, а то, что она тут же утонет, никого не волнует! Ещё, сука, пришлют!

Члены Политбюро ЦК и приглашённые министры вздрогнули.

— Прошу извинить, товарищи, но это «раздолбайство» пора прекращать. Неужели нельзя выехать по зимнику? Где наш партийный и народный контроль, товарищи?! И так по всем отраслям. Закупаем технику за валюту, тут же гробим или зарываем в землю. Статью 69 УК СССР никто не отменял. Вредительство, напомню, это действие или бездействие, направленное к подрыву промышленности, транспорта, сельского хозяйства, денежной системы, торговли или иных отраслей народного хозяйства… От восьми до пятнадцати с конфискацией… Будем карать, товарищи…