Изменить будущее

Глава девятнадцатая

Виктор Васильевич Гришин четыре раза надрезал огурец вдоль, но не до конца, и потом, пошинковал его поперёк, так, чтобы ломтики не были сильно тонкими. Кожицу Виктор Васильевич предварительно снял специальным импортным ножом. Зато лук генеральный секретарь нарезал очень мелко, а помидоры крупно.

Присыпав овощной салат мелкой солью и полив подсолнечным маслом, кулинар взял две столовые ложки, и аккуратно приподнимая ингредиенты, перемешал содержимое небольшого тазика.

Соль, овощи и масло создали насыщенный аромат и вызвали такое обильное слюноотделение, что Виктор Васильевич не удержался, зачерпнул ложкой смесь и отправил её в рот. Он любил, чтобы салата было много, и иногда ел его прямо из таза, но сегодня он ждал гостей.

Отварная молодая картошка, присыпанная зелёным лучком и укропом, стояла в кастрюле закрытой крышкой и накрытой специальной стёганной «бабой», как кстати, и заварник с чёрным цейлонским чаем, чтобы не остывали.

На столе уже стояла, тоже прикрытая крышкой, чтобы продукт не заветривался, селёдочница с разделанной и нарезанной на кусочки тихоокеанской сельдью. Покрытый изморосью графин истекал слезами.

— Ирочка, как наша солянка?

Ирина Михайловна подошла сзади тихо и приобняла мужа.

— Солянка готова. А ты как? Давай давление посмотрим? Как себя чувствуешь?

— Вроде бы получше… Ну… Давай померяем.

Он сел на стул и положил левую руку вдоль кромки стола. Она принесла тонометр и стетоскоп, и присела рядом. Процедура была отработанной.

— Почти нормально, — сказала жена. — Но снижение ровное.

Ирина Михайловна долгие годы работала в поликлиниках Москвы и имела огромный врачебный опыт и практику. И, что главное, муж не сопротивлялся её заботе, а всецело доверял ей и исполнял её «предписания».

Зато у себя в Московском горкоме партии товарищ Гришин слыл «цербером». Он очень жестоко карал провинившихся.

В его огромном кабинете не имелось стульев для посетителей. Вызванный на экзекуцию вынужден был выслушивать претензии стоя. И претензии не от Первого секретаря горкома, а от одного или двух, присутствовавших тут же, референтов.

Референты излагали «дело» вызванного, поднимая «грязь» едва ли не с детских пелёнок с такими подробностями, что когда они доходили до сути вопроса, провинившийся часто хватался за сердце, и его увозила неотложка, всегда дежурившая, кстати, во время «приёма».

Виктор Васильевич не позволял себе вопросов и замечаний. Он просто зачитывал решение, заранее изложенное на бумаге: объявить выговор, рекомендовать исключить из партии, снять с должности.

У Виктора Васильевича не было другой жизни, кроме работы, кроме заботы о Москве.

До Московского городского комитета КПСС Гришин возглавлял Советские Профсоюзы, и добился перехода на, привычный для нас, сорокачасовой и пятидневный режим труда.

Благодаря Виктору Васильевичу государство повернулось к трудящимся лицом. Но профсоюзы не только распределяли жильё, направляли граждан в санатории и дома отдыха, детей — в пионерские лагеря, но и взаимодействовали с международным профсоюзным движением. А это, после «закрытия» Коминтерна, позволило ВЦСПС стать одним из органов политического влияния и распространения коммунистических идей по всему миру.

Гришин привык не замечать государственных границ и передвигался по глобусу легко, часто встречаясь с мировыми политиками и общественными деятелями.

Коротко звякнул звонок открывшихся коттеджных ворот и Виктор Васильевич, взглянув в окно, накинул на плечи пальто и вышел на крыльцо.

Из подъехавших к коттеджу четырёх машин вылезли, не считая охраны, пять человек в чёрных пальто, прошли по уложенной песчаником дорожке и поднялись по ступенькам.

Пожав хозяину руки, все вошли в дом.

Застолье было сдержанным. Кроме перечисленных продуктов на столе появились: икра двух видов, три вида паштетов, три вида хлебов, морсы, компоты и минеральные воды. Из горячего на столе стояла сборная солянка, жаренные гребешки и крабы, трубач в кляре, несколько видов гарнира и соусов.

Все пили водку. Кто-то больше, кто-то меньше.

Сильно молодых здесь не присутствовало, а возраст от пятидесяти и старше излишествовать в излияниях не позволял.

К делу перешли только после горячего. Хозяин стола заговорил по существу первым.

— По Евгению Максимовичу проверку провели?

— Провели, Виктор Васильевич, — ответил Боголюбов. — Факты не подтвердились.

— Они и не могли подтвердиться. Обвинить такого человека в сионизме… А с «писателями» проведена беседа?

— Да. Коммунистов проработали на бюро, беспартийных в институтском профкоме. Евгений Максимович уже оправился и выздоравливает. Он готов принять Министерство Иностранных дел.

— Хорошо. Громыко подготовили отставку?

— Да. Он написал заявление.

— При мне и написал, голубчик.

Все про себя усмехнулись, так как знали, что слово «голубчик» произнесённое Гришиным, означало, что тому, к кому оно обращено, лучше было собственноручно и срочно писать заявление об увольнении.

— Эх, жаль не дожил товарищ Косыгин, до этого дня, — с искренним сожалением произнёс Ивашутин.

— Давайте, товарищи, как говорят на востоке, не будем пинать раненных львов. Это не особо красиво и не очень безопасно, — сказал Кунаев. — Ещё ничего не сделано. А паровоз наш «вперёд летит», и где у него кончатся рельсы нам не известно. Шпалы кое-где прогнили, а костыли и гайки потихоньку растаскиваются на грузила, как писал классик.

— Степан Алексеевич, удалось связаться с товарищами на местах?

— Удалось, Виктор Васильевич. С помощью месткомов провели собрания коллективов, — ответил председатель ВЦСПС Шалаев.

— Хорошо, а как товарищи за рубежом восприняли моё избрание?

— Товарищей больше интересует преемственность в международной политике и в поддержке профсоюзного движения. В Польше «Солидарность» проявляет себя листовками и несанкционированными митингами.

— Юрий Иванович, вам не кажется, что с «Солидарности» начинается распад коммунизма в странах ОВД?

— Нисколько не кажется, товарищ генеральный секретарь… Мы наметили с польскими коллегами мероприятия по дискредитации движения. Лидер «Солидарности» Лех Валенса оказался бывшим сотрудником Польской Службы Безопасности. Они говорят, что бывшим. Мы нашли у нас в комитете рукописные агентурные сообщения, подписанные псевдонимом «Болек» и расписки в получении денег, относящиеся к периоду с 1979 по 1983 годы. Экспертиза доказала, что сообщения написаны рукой Валенсы.

— Вот даже как? — Удивился Гришин. — Получается, сами выкормили?

— Получается, что не только мы, — поправил Дроздов. — В том же обезличенном досье имеются документы контроля «Болека», в которых зафиксированы его встречи с представителями Британской разведки.

— Почему-то я не удивлён, — проговорил Гришин. — Совместные интересы?

Дроздов пожал плечами.

— Досье лежало в запечатанном конверте, а конверт сейфе руководителя комитета. Виктор Михайлович Чебриков, говорит, что его не вскрывал и получил от польских товарищей.

— Приняли дела?

— Принял, — вздохнул Юрий Иванович.

— Почему вздыхаете? — Удивился Гришин.

— У англичан есть поговорка: «Хвост виляет собакой».

— Это вы к чему? — Переспросил генсек.

— Сотрудники партии, правительства и наши резиденты, возвращаясь в Союз из-за границы, видят его отличие от капитализма и пытаются его перестроить. Вольно или невольно. Это я больше про аппарат комитета. Ну ведь не начинать же репрессии?

— Аппарат у вас, прямо скажем, разросся… Но… — Гришин остановил порыв председателя КГБ. — Но… Я не настаиваю на его огульном сокращении, но чистку рядов желательно бы провести. Более пятисот тысяч человек, это, по моему, перебор.

— Я разберусь, но, на сколько мне известно, численность значительно выросла из-за привлечения вышедших в отставку пенсионеров на должности внутренней резидентуры и штатных негласных сотрудников. Плюс подготовка кадрового состава на случай чрезвычайных ситуаций.

— Вы разберитесь, Юрий Иванович, разберитесь. И займитесь вплотную нашими любимыми Любимовыми и иже с ними. Диссиденты уже скоро по головам нашим ходить станут, а мы не чешемся. Пора, товарищи, нам менять нашу внешнюю политику на многовекторную. Что мы всё на запад, да на запад смотрим. Боимся чего-то их обидеть… Мы с министром обороны определились, Клавдий Михайлович?

— Нет ещё.

— А с начальником общего отдела центрального комитета?

— Тоже нет. Была у меня кандидатура, так наши товарищи упустили его… Найти не могут…

Боголюбов недовольно посмотрел на Ивашутина и Дроздова.

— Вы про того молодого паренька? — Спросил Гришин. — Да, ну, Клавдий Михайлович, это не серьёзно. Ему же чуть больше двадцати… Ни опыта ни стажа партийного…

— Если бы вы посмотрели ему в глаза, вы бы так не говорили, — тихо произнёс Кунаев. — Но он ведь… Э-э-э… Что-то вроде диверсанта? А, Юрий Иванович? Это ведь ваш протеже?

— Он специалист широкого профиля, — дёрнул плечами Дроздов. — Но я тоже против таких выдвижений. Резких выдвижений. Да и на своём профессиональном поприще он принесёт нам больше пользы. Я надеюсь.

— Мы надеемся, — слегка хохотнул Ивашутин.

— Вы нашли его? — Спросил Гришин. — Он же сбежал от вас? За кордон?!

— Да кто бы ему дал сбежать? — Сказал Дроздов, чуть скривив губы. — Тихо ушёл, а мы вслед за ним. Сейчас он официантом в Лондоне, как говорит наш юморист Жванецкий. Жалеет страшно…

— Уже жалеет? — Рассмеялся Гришин.

— Это я так шучу, Виктор Васильевич. Этот паразит женился на дочери пятнадцатого герцога Гамильтона, двенадцатого герцога Брэндона, графа Ангуса.

— Это который шериф Шотландии? Я читал досье… — спросил Гришин.

— Нет. Тот, который шериф — её дядя. Мы перепутали.

— Ничего себе вы путаете! — Возмутился Боголюбов. — Сравнили жопу с пальцем! Лорд лорду рознь.

— Торопились, — вздохнул новый руководитель КГБ. — Перепроверять было опасно. Опасались привлечь внимание. Как своих, так и британцев.

— И что он в Шотландии делает? Коров пасёт? — Спросил Кунаев.

— Почти, — вздохнул куратор.