Изгой Высшего Ранга II

Глава 9

Я сидел на заднем сиденье автомобиля и листал новости в телефоне. Новенький смартфон работал отлично: не глючил, не тормозил, не перегревался. После той развалюхи, что была раньше, это казалось каким-то чудом техники.

Моё интервью вышло сегодня утром. «Россия без компромиссов» выложила полную версию на сайт ровно в восемь ноль-ноль, как и обещали. Журналисты сохранили максимальную точность, оформив всё в виде вопросов и ответов. Никаких искажений, никакой отсебятины.

Дружинин не ошибся в этих людях, когда порекомендовал их для интервью. Они и правда оказались профессионалами своего дела, справились с оформлением и выпуском репортажа довольно быстро. Позавчера вечером мы общались, а сегодня уже всё готово.

Я открыл статью и начал перечитывать. Утром не было времени досконально всё проанализировать.

«Как вы сами считаете, Глеб Викторович, справедливо ли то, что Дар Громова выбрал именно вас?»

Помню этот момент. Борманов начал с самого каверзного вопроса, какой только можно придумать в моей ситуации. Проверял на прочность и наверняка хотел посмотреть, как я отреагирую.

Но я ответил честно, без увиливаний:

«Да. Считаю, что справедливо. Раз Дар меня выбрал, значит, я достоин. Всем нам прекрасно известно, что Дары не выбирают носителей просто так. Они должны идеально подходить своему владельцу. И в моём случае произошло то же самое».

Возможно, это звучало самоуверенно. Но это правда. Дар Громова мог достаться кому угодно из тысяч магов. Бывает, что Дары преодолевают в поисках половину планеты, пока не найдут подходящего носителя.

Но Дар тогда выбрал меня. Пустого. Того, кого все считали никем.

Значит, была причина.

«Как сильно изменилось отношение к вам после получения Дара?»

Следующий вопрос тоже оказался с подвохом.

«Кардинально. Кого-то восхищает такая перемена — из грязи в князи, как говорится. Кому-то кажется это несправедливым. Ведь многие, когда видят успехи других людей, уверены, что они больше их достойны».

Я усмехнулся, перечитывая собственные слова. Тогда, на интервью, журналисты переглянулись. Видимо, не ожидали такой откровенности и разборчивости в людях.

«Если раньше меня многие просто ненавидели как Пустого, то теперь ненавидят как Пустого, который чего-то добился. Вот и вся разница. Но помимо них большинство — это адекватные люди, с которыми я сейчас учусь и работаю».

Борманов тогда хмыкнул. А Марина Сергеевна посмотрела на меня с интересом. Журналисты к тому моменту уже явно сделали какие-то выводы обо мне. Однако своё мнение они в интервью не озвучили. Но мне кажется, я произвёл на них хорошее впечатление.

Дальше шли вопросы попроще. Про обучение в Академии. Про планы на будущее. Про практику с командой Громова.

На большинство я отвечал уклончиво. Не потому, что скрывал что-то, а потому, что сам толком не знал.

Какие у меня планы на будущее? Выжить. Стать сильнее. Разобраться с Системой. Понять, к чему готовил меня Громов. Но журналистам такое не расскажешь.

«Хотите ли вы сказать что-нибудь нашим читателям напоследок?»

Это спросила Марина Сергеевна. Финальный вопрос. Формальность, по сути.

Но я ждал именно его.

«Да. Очень хочу».

Ради этого я и назначил встречу. Ради этих нескольких абзацев в конце.

«В нашей стране существует чёткое классовое разделение. Маги, Профессионалы и Пустые. И так уж сложилось, что Пустых считают никем. Отбросами общества. Людьми второго сорта».

Я помнил, как напряглись журналисты. Они явно опасались, что я скажу что-нибудь лишнее. Что начну настраивать Пустых против всех остальных. Или же буду угрожать многочисленным обидчикам, которые есть у каждого Пустого.

«Но это неправда. Вы видите на моём примере, что Пустые могут добиться успеха. Да, мне в какой-то степени повезло получить Дар. Но даже без него Пустые — это обычные люди. Они могут освоить профессию, могут работать, могут приносить пользу. Просто им это будет чуть сложнее, чем тем, кто имел предрасположенность. Но ничем другим они от вас не отличаются».

Помню, когда я это сказал, в комнате воцарилась тишина. Все с опасением ждали завершающих слов. Возможно, уже думали, как мне объяснить, что эту часть они опубликовать не смогут.

Но в итоге я смог удивить и журналистов, и Дружинина своим спокойным ответом:

«И в следующий раз, когда вы увидите Пустого и косо посмотрите ему вслед, подумайте — хотели бы вы, чтобы к вам относились так же?»

На этом интервью закончилось. Журналисты тогда с облегчением выдохнули, искренне поблагодарили меня за встречу и обозначили, когда выйдет интервью. А также добавили, что хотели бы повторить, когда у читателей их издания накопятся другие вопросы.

Кстати, «Россия без компромиссов» выходила и в бумаге в качестве ежедневного издания, и в электронном виде. В наше время второе пользовалось куда большим спросом, поэтому интервью получило хороший охват аудитории.

Я закрыл статью и убрал телефон в карман.

— Ну что, довольны? — спросил Дружинин, сидевший рядом.

Он тоже читал интервью. Со своего телефона, при этом искоса поглядывая на меня.

— Вполне, — кивнул я.

— И чего вы этим добились? — прямо спросил он о моих намерениях.

— Зерно сомнения посеяно. Большего мне и не нужно было.

— Зерно сомнения? — куратор приподнял бровь.

— Если бы я начал агрессивно убеждать — например, не трогайте Пустых, иначе вам будет плохо, это привело бы к ещё большей ненависти, — я откинулся на спинку сиденья. — Люди не любят, когда им указывают. А так я просто попросил задуматься. Кто-то прислушается, кто-то нет. Но в любом случае это лучше, чем ничего.

Дружинин помолчал. Обдумывал мои слова.

— Если честно, — сказал он наконец, — я ожидал от вас чего-то худшего.

— Чего именно? — я повернулся к нему. — Что я скажу: «Пустые, берём вилы и лопаты, восстаём против угнетателей»?

А другого «оружия» у Пустых бы попросту не нашлось.

— Не совсем, — он поморщился. — Но близко к тому.

— Всё-таки я в своём уме, — усмехнулся я.

— Знаете, Глеб Викторович… — Дружинин повернулся ко мне. — С каждым днём я узнаю вас всё больше. И вы не кажетесь мне обычным студентом.

Странное заявление.

— А каким кажусь?

— Не знаю, — он покачал головой. — У меня сын вашего возраста. Я понимаю, что творится в головах у восемнадцатилетних парней. Девушки, тусовки, глупости всякие. А вы…

— А я бывший Пустой, — закончил я за него. — Жизнь заставила повзрослеть рано.

— В этом я вам сочувствую.

— Не стоит.

— Не терпите жалости к себе? — он удивлённо посмотрел на меня.

— А вы заделались психологом? — я улыбнулся, смягчая саркастические слова. — Нет, всё гораздо проще. Всё, через что я прошёл, сделало меня таким, какой я есть. Другой Глеб, возможно, не смог бы добиться тех же результатов.

— Мудрые слова, — заметил куратор. Дружинин явно напрягся. От меня не скрылось, как помрачнело его лицо.

— Хотите ещё что-то сказать? — поинтересовался я.

Дружинин вздохнул. И на этот раз выдал всю правду:

— Да. Хочу уточнить, почему ваше рациональное мышление не распространяется на поездку в общину Пустых?

А, так вот о чём он. Мы сейчас как раз ехали в ту самую общину, о которой рассказывала Вероника. Она находилась на другом конце Москвы, в промышленном районе.

Как мы с Дружининым и договаривались, поехали вместе. Я вообще хотел добраться на метро, так дешевле и быстрее. Но куратор настоял взять служебную машину от ФСМБ. Аргументировал это тем, что так комфортнее и безопаснее.

Я думал, пришлют какую-нибудь развалюху. А приехал вполне приличный седан бизнес-класса. Чёрный, с тонированными стёклами. Ещё и с водителем.

Непривычно. К хорошему, наверное, привыкаешь не сразу.

— Если хотите знать моё мнение, Глеб Викторович, — продолжил Дружинин, — то мне кажется, что в этой общине нас не ждёт ничего хорошего.

— Возможно, — я не стал отрицать. — Но я не хочу отказывать людям, которые увидели во мне надежду.

— Надежду на что? — он скептически приподнял бровь.

— На то, что приговор, вынесенный в десять лет, не окончательный. На то, что жизнь может измениться. На то, что они — не мусор.

Дружинин нахмурился и промолчал. Ему вообще не нравилось, что я продолжаю поддерживать связь с Пустыми. Ещё бы, так у него гораздо больше проблем.

— И если мне удастся сделать их жизнь хоть чуточку лучше… — я смотрел в окно на проносящиеся мимо дома. — Если их будут оскорблять на улице не пять раз в день, а три, это уже будет достижением.

— И снова говорите складно, — куратор покачал головой. — Но мне все равно это не нравится.

Дальше мы ехали молча. Не стали спорить друг с другом, ведь каждый понимал, что это бесполезно.

Я тоже заметил, что с появлением Системы стал куда более рассудительным. Стал замечать то, на что раньше не обратил бы внимание. На что-то стал менее эмоционально реагировать. Словно Система вкладывает в меня недюжинную долю опыта помимо силы.

Но чьего опыта? Пока этот момент также оставался непонятен. Хотя помню, что Система говорила про коллективный опыт, однако до девяностого уровня я ещё не дошел…

Снова всё сводилось к тому, что ради ответов нужно повышать уровни и становиться сильнее.

Я снова достал телефон и обменялся парой сообщений с Дашей. Она спрашивала про интервью, тоже его читала. Сказала, что делу поможет, если я покажу миру не только на своем примере, что Пустые чего-то стоят.

И я над этим задумался. Идея вполне хорошая. Может, в общине я придумаю, как её реализовать, когда увижу реальную жизнь Пустых в столице.

Кстати, Даша до сих пор была в Москве. Уже больше недели. А ведь у неё учёба в колледже, в другом городе. Даже не знаю, как она объясняет своё отсутствие.

Подозревал, что она осталась ради меня. Хотела встретиться, потом уехать. Но спрашивать напрямую не хотелось, поэтому решил уточнить лично, когда увидимся.

Зная её, даже если я попрошу не жертвовать учебой, она всё равно не согласится. Всё-таки упёртая. С обострённым чувством справедливости, что мне не раз доводилось наблюдать.

Вскоре мы приехали. Пришлось больше часа добираться от Академии.

Когда машина остановилась, я вышел и огляделся.

Предо мной предстала четырёхэтажная коробка из серого кирпича. Окна были частично заколочены, частично забраны решётками. Штукатурка облупилась и местами отвалилась, обнажая кладку. Крыша просела с одного края. Водосточные трубы проржавели насквозь.

Здание, которое давно пора снести. Но здесь жили люди.

— Впечатляет, — с сарказмом заметил Дружинин, выходя следом.

Но я не стал комментировать его слова. Всё равно мы отсюда не уедем, пока я не осмотрюсь и не пообщаюсь с Пустыми.

На входе нас встретила Вероника. Она стояла у ржавой железной двери и улыбалась. Но я заметил: что-то её тревожило. Глаза бегали, пальцы нервно теребили край рукава.

— Глеб Викторович! — она шагнула навстречу. — Спасибо, что приехали. Я вам здесь всё покажу. Всем уже не терпится с вами познакомиться.

— Это меня и пугает, — тихо пробормотал Дружинин.

Достаточно тихо, чтобы услышал только я.

Мы вошли внутрь следом за Вероникой.

Если снаружи здание выглядело плохо, то внутри было не лучше. Обшарпанные стены, покрытые трещинами и потёками. Линолеум на полу, вытертый до дыр, местами вздувшийся.

По сути, это была огромная коммуналка на всё здание. Длинные коридоры с дверями по обеим сторонам. Общие кухни, общие душевые, общие туалеты. Только вместо нескольких семей здесь жили больше ста человек.

А всего в общине состояло около трёхсот. Но, как говорила Вероника, у них есть какое-то своё жилье, и они приходят только на собрания.

— Сколько всего людей здесь живёт? — спросил я, оглядываясь.

— Сто двадцать три на данный момент, — ответила Вероника, ведя нас по коридору. — Число постоянно меняется. Кто-то уходит, кто-то приходит.

От общего числа Пустых в Москве — это капля в море. Однако не будь этой общины, все проживающие здесь оказались бы на улице.

— И в вашем распоряжении только одно здание? — Дружинин скептически осмотрел потрескавшийся потолок.

— Да, его нам выделило государство ещё тридцать лет назад, — она кивнула. — На первом этаже у нас общие помещения: кухня, столовая, комната отдыха. На втором и третьем располагаются жилые комнаты. На четвёртом — хозяйственные.

Судя по состоянию крыши, на последнем этаже жить невозможно. Поэтому там сделали что-то вроде склада.

Вероника решила начать экскурсию с жилых зон. В коридоре второго этажа было много людей.

Они стояли вдоль стен, сидели на подоконниках, выглядывали из дверей. Разных возрастов — от молодых до стариков. Одеты все бедно, но чисто. И все смотрели на меня.

Я слышал их шепотки:

— Неужели он и правда приехал?

— Думаешь, он нам поможет?

— Сомневаюсь… Нам никто не поможет. Зря Вероника его пригласила. Он же больше не Пустой, — проворчала какая-то старушка. — Веронике давно пора смириться с нашим положением.

— Тихо ты! Он же слышит!

Последняя реплика принадлежала пожилой женщине. Она шикнула на соседку и виновато посмотрела на меня, словно извиняясь за чужие слова.

Я кивнул ей. Она расплылась в улыбке.

Подходить ко мне люди не решались. Держались на расстоянии, словно боялись спугнуть.

— Здесь в основном живут те, кто ищет работу, — пояснила Вероника, заметив мой взгляд. — Или те, кто не может работать по состоянию здоровья. Инвалиды, пожилые, люди с хроническими заболеваниями.

— Пустым настолько сложно найти работу? — уточнил Дружинин.

— Очень сложно, — она кивнула. — Большинство работодателей отказывают сразу, как только видят в документах отметку о статусе. Даже если человек подходит по всем параметрам.

— Но ведь это незаконно, — заметил куратор. Он явно не понимал реального положения вещей.

Вероника горько усмехнулась.

— Формально — да. На практике всегда находится причина для отказа. Недостаточно опыта, не подходит по возрасту, вакансия уже закрыта. Доказать дискриминацию почти невозможно.

Знакомая история. Я сам с этим не раз сталкивался, когда искал подработку в колледже. Когда меня уволили из кафе, я прошёл тридцать собеседований, и везде мне отказывали сразу, стоило лишь заикнуться о пустоте.

Мы прошли дальше по коридору. Вероника показывала двери, объясняла планировку.

— Здесь комнаты на двух-трёх человек. Семейные живут отдельно, если есть возможность. Одиноких подселяем друг к другу.

Пустые чаще всего находят пару среди своих, очень редко с кем-то другим. Вместе куда проще выживать в этом жестоком мире.

— На самом деле куда большее число Пустых нуждается в помощи, но у нас попросту нет мест для размещения. В очереди на заселение и вступление в общину стоит больше тысячи заявок. Это те люди, которые находятся в поисках работы и постоянного жилья. Но к сожалению, сейчас мы можем помочь лишь в поисках работы. Хотя и с этим есть сложности, ведь количество вакансий для Пустых ограничено даже в столице.

Дела у Пустых в столице явно обстояли не очень. Видимо, те, кто не смог попасть в общину, ютятся в ночлежках, приютах или вовсе на улице. А всё из-за сложностей с работой.

Мне крайне не нравилось такое положение вещей в стране.

Я заметил парня примерно моего возраста. Он сидел на подоконнике в конце коридора и читал книгу. Потёртые джинсы, растянутая толстовка, стоптанные кроссовки. Тёмные волосы падали на лоб, закрывая глаза.

— Минуту, — сказал я Веронике и подошёл к нему.

Парень поднял голову. Увидел меня, и в глазах мелькнул испуг.

— П-простите! — он вскочил на ноги, едва не уронив книгу. — Я вам помешал?

Причём он реально так считал. В голосе звучала искренняя вина. Словно само его присутствие здесь было чем-то неправильным.

— Нет, — я улыбнулся. — Меня зовут Глеб.

— Я… я знаю, — он сглотнул. — Вы единственный Пустой, который смог получить Дар. Причём S-класса.

— А тебя как зовут?

— Максим.

— Что читаешь, Максим?

Он замялся. Посмотрел на книгу в своих руках, словно решал, стоит показывать или нет.

— Да я понимаю, что это бесполезно, — пробормотал он. — Но есть у меня мечта…

Он протянул мне книгу.

«Основы робототехники и мехатроники». Учебник для технических вузов. Потрёпанный, с загнутыми углами страниц. Видно, что читали много раз.

— Хочу стать инженером, — тихо сказал Максим. — Изобретать что-нибудь полезное. Знаю, что глупо звучит для Пустого, но…

— Почему глупо? — я вернул ему книгу.

Он удивлённо посмотрел на меня.

— Ну… все так говорят. Что Пустым это недоступно. Что я зря трачу время.

— И как успехи?

— Вы поиздеваться решили? — нахмурился Максим. Он не воспринял мои слова всерьёз.

— Совсем нет, — я покачал головой. — Я полностью серьёзен.

Он смотрел на меня несколько мгновений. Искал подвох. Или же ждал насмешки.

Я его понимал. Когда я читал книжки в приюте, мне тоже говорили: «Глеб, на фига ты это делаешь? Ты же Пустой, ты ничего не понимаешь». Хотя я всё прекрасно понимал. Может, не с первого раза, и бывало, что приходилось перечитывать по три раза. Но я усваивал информацию.

Максим, видимо, сталкивался с тем же самым.

— Ну… — он снова замялся. — Я могу показать. Если хотите.

— Давай.

— Моя комната вон там, — он кивнул в сторону одной из дверей. — Если вы не против отвлечься от экскурсии…

Я посмотрел на Веронику. Она кивнула и улыбчиво ответила:

— Конечно, идите. Я подожду.

Парень направился к двери, слегка прихрамывая на левую ногу. Видимо, давала о себе знать старая травма, отчего у него и были проблемы с работой.

Комната Максима оказалась совсем крошечной. Четыре шага в длину, три в ширину. Кровать у стены, стол под окном, колченогий стул, шкаф с отломанной дверцей. Всё старое, разномастное, явно собранное с миру по нитке.

На столе царил организованный хаос. Куча проводов, инструментов, каких-то деталей. Паяльник, мультиметр, пинцеты разных размеров. Схемы, нарисованные от руки на тетрадных листах.

И дрон… Небольшой квадрокоптер размером с две моих ладони. Я присмотрелся к нему внимательнее.

Корпус был необычным. Он состоял из тёмного металла с матовым отливом, покрытый тонкой сеткой гравировки. На нём были переплетающиеся линии, чем-то напоминающие руны.

— Это что за материал? — я указал на корпус.

— Сплав на основе вольфрама, — Максим осторожно взял дрон в руки. Голос стал увереннее — он говорил о том, что знал и любил. — С добавлением серебра и ещё кое-чего. Я три года подбирал пропорции.

— А узор?

— Это не просто узор, — он повернул дрон, показывая со всех сторон. — Это структура. Видите, как линии пересекаются? Каждое пересечение — это точка рассеивания. Когда магическое излучение попадает на корпус, оно не проникает внутрь, а распределяется по поверхности и гасится.

— Сам придумал? — с уважением спросил я.

В Питере я не так много общался с Пустыми, но среди своих знакомых никогда не видел похожего энтузиазма.

— Взял за основу принцип защитных артефактов, — Максим оживился ещё больше. Глаза загорелись азартом. — Тех, которые используют рядом с техникой у разломов, чтобы она не перегорала. Но артефакты делают маги, они дорогие. А я попытался найти технологическую альтернативу.

— И получилось?

— Почти, — он чуть смутился. — В теории, да. Сплав с такой структурой должен экранировать до семидесяти процентов магического излучения. Этого хватит, чтобы электроника работала вблизи разлома D или даже C-класса.

— В теории, — повторил я.

— Да, — Максим вздохнул. — Проблема в том, что я не могу проверить. Пустых не пускают к разломам ближе чем на три километра.

— Сколько ты над этим работал?

— Шесть лет.

Причём без образования, без оборудования, без денег. Собирал материалы где придётся, учился по книгам и статьям в интернете, экспериментировал методом проб и ошибок.

Человек с предрасположенностью к профессии справился бы в десять раз быстрее. А Максим потратил шесть лет.

И не сдался. А это дорогого стоит.

— Сам по себе он работает? — спросил я.

— В обычных условиях, да, — он погладил корпус дрона. — Летает, управляется, камера снимает. Но главное — это экранирование. Я проверял с обычными источниками магического излучения. Учебными артефактами, которые удалось достать. Работает.

Я посмотрел на дрон. На этот маленький квадрокоптер, в который парень вложил несколько лет жизни и всю душу.

— Если хочешь, — сказал я, — могу попробовать протестировать.

Максим замер. Уставился на меня, словно не веря своим ушам.

— Правда?

— Не могу сказать точно, когда мне удастся попасть к разлому, — я пожал плечами. — Но при первой возможности — проверю.

— Это… это было бы… — он не мог подобрать слов. Глаза заблестели пуще прежнего. — Спасибо! Спасибо вам огромное!

— Покажи только, как им управлять.

Следующие десять минут Максим объяснял. Установил мне приложение на телефон, обеспечил подключение по защищённому каналу и запустил управление через виртуальный джойстик. Всё оказалось интуитивно понятно.

— Я его заберу, — сказал я, убирая дрон в рюкзак. — Верну после теста. С полным отчётом.

— Конечно! — Максим чуть не подпрыгивал от радости. — Конечно, Глеб Викторович! Буду ждать!

Мы вышли из комнаты.

Вероника и Дружинин ждали в коридоре. Куратор стоял, прислонившись к стене, и о чём-то думал.

— Я давно не видела, чтобы Максим так улыбался, — тихо сказала Вероника. — Если честно, его настроение становилось хуже день за днём. С тех пор, как его отчислили из колледжа.

— За что отчислили? — спросил я.

Навряд ли это произошло просто так.

— Как я понимаю, на него напали, — она вздохнула. — Он стал защищаться. В итоге сломал нос одному из нападавших. А они потом оклеветали его: сказали, что он напал первым, проявил агрессию без причины.

— И директор не стал разбираться?

— Нет, — Вероника покачала головой. — Просто лишил его квоты. Пустому проще не поверить, чем разбираться в ситуации.

Знакомая история. У меня в колледже были похожие проблемы с Маратом. Поэтому я и избегал конфликтов с ним.

Приятно осознавать, что теперь Марат кусает локти. Он по статусу ниже меня. И мне нет смысла мстить за прошлые обиды. Всё решилось само собой.

Экскурсия продолжалась.

— А здесь у нас кухня, — Вероника открыла дверь в большое помещение.

Длинные столы, древние газовые плиты, раковины с облупившейся эмалью. Пахло варёной картошкой и чем-то мясным.

Несколько женщин хлопотали у плит. Гремели кастрюлями, резали овощи, помешивали что-то в огромных котлах.

— Готовим централизованно, — пояснила Вероника. — Три раза в день. Так дешевле и проще.

— На какие средства живёт община? — спросил я.

— Пятьдесят процентов выделяет государство. Остальное это пожертвования.

— Кто жертвует деньги Пустым? — Дружинин снова скептически приподнял бровь.

— Обычно родственники, — ответила Вероника. — Но у нас есть правило, что нельзя пожертвовать на содержание кого-то одного.

— Почему? — недоумевал куратор.

— Потому что очень многие отказываются от Пустых, — она немного помолчала. — В раннем или зрелом возрасте. У нас много людей из приютов. Если кто-то хочет помочь конкретному человеку, то пусть придёт и отдаст деньги лично. А анонимные пожертвования идут в общий фонд.

— Странное правило, — хмыкнул Дружинин.

— Зато так удаётся сохранить хоть какие-то отношения с родственниками, — Вероника пожала плечами. — Не у всех, но у многих. Когда человек приходит лично, он видит, как мы живём. Иногда это меняет отношение.

В этот момент две миниатюрные девушки попытались поднять мешок с картошкой. Тяжёлый, килограммов на шестьдесят. Мешок не поддавался.

Я уж было хотел помочь, но меня опередили. Дружинин первый шагнул к ним.

— Позвольте, — он легко подхватил мешок одной рукой. — Куда нести?

Девушки захлопали глазами. Одна молча показала на дверь в конце кухни.

— Сейчас вернусь, — бросил куратор и ушёл.

А девушки пошли за куратором, смотря ему в спину с восхищёнными взглядами. Конечно, у магов сил априори больше, чем у простых людей.

Я же остался с Вероникой.

— В последний месяц пожертвований стало больше, — продолжила она, когда мы вышли из кухни. — Почти в два раза. Благодаря этому смогли закупить лекарства и починить отопление.

— Откуда такой рост? — поинтересовался я.

— Появился новый спонсор, — Вероника повела нас дальше по коридору. — Из какого-то научного центра. Переводит крупные суммы каждую неделю.

Я напрягся. Поскольку мне уже доводилась сталкиваться с экспериментами над Пустыми.

— Не подскажете, кто именно?

— Думаете, это как-то связано с вами? — она посмотрела на меня с любопытством.

— Возможно, — уклончиво ответил я.

Пока не хотел рассказывать о своих подозрениях и тревожить Веронику раньше времени.

— Что ж, это не тайна, — Вероника пожала плечами. — Жертвователя зовут Анна Евгеньевна. Фамилию не помню, но могу уточнить.

Вот это поворот. Судя по всему, жертвователем оказалась моя мать. Та, что отказалась от меня в детстве, когда из-за неудачного эксперимента я стал Пустым.

И теперь выясняется, что она содержит общину Пустых. Зачем? Может, пытается загладить чувство вины за то, что отказалась от собственного ребёнка. Или же за то, что превратила многих детей в подопытных крыс.

Или же она ищет новых жертв. Хотя маловероятно. Тогда бы она делала это в приютах. Здесь же все совершеннолетние.

А может, ищет не жертв, а всех тех участников эксперимента. Вполне возможно, что власти хотят проверить, смогут ли они тоже принять Дар. Ведь это логично. Но негуманно. Хотя кого это волнует?

Этот вариант мне совсем не нравился.

— Глеб Викторович? — Вероника посмотрела на меня. — С вами всё в порядке?

Она заметила, как я задумался. И почему-то это её встревожило.

— Да, — я заставил себя улыбнуться. — Всё нормально. Продолжим?

— Конечно. Здесь у нас склад. Один из трёх на этом этаже.

Она открыла дверь в конце коридора. Дружинин всё ещё не вернулся — видимо, девушки нашли ему ещё работу. А он поди и рад, учитывая, как они на него смотрели.

Помещение было небольшим. Стеллажи шли вдоль стен, рядом лежали коробки и всякие мешки. Тусклая лампочка горела под потолком.

Еды здесь оказалось немного. Самая простая: мешки с картошкой, мукой, крупами. Сахар, соль. Консервы на нижних полках. Холодильника вовсе не было.

Вероника прошла вглубь, к дальним стеллажам. Я направился следом.

— Глеб Викторович, — она повернулась ко мне. Улыбка стала шире. — Я очень ценю, что вы нашли время приехать в нашу общину. Даже само ваше присутствие подбадривает людей. Даёт им надежду…

Её голова странно дёрнулась, словно это был нервный тик. Выглядело крайне странно.

— Всё в порядке? — уточнил я.

Но вместо ответа Вероника потянулась к полке и достала оттуда кухонный нож.

Большой, с широким лезвием. И явно неслучайно оказавшийся здесь среди мешков с крупой.

— Зря вы сюда пришли, — её улыбка изменилась. Стала какой-то безумной. — У вас есть куда более важные дела, чем разбираться с какими-то Пустыми.

Она подняла нож. И направила остриё себе в грудь.