Инженер Петра Великого – 8

Глава 12

Интерлюдия.

Инсбрук, лето 1707 г.

В кабинете Инсбрукского замка уже второй час фельдмаршал, принц Евгений Савойский, стоял у высокого стрельчатого окна, за которым серая пелена скрывала горы. Перед его мысленным взором был залив Тулона.

Провал. Короткое, рубленое слово. Его лучшая в Империи армия отступила, оставив под стенами твердыни тысячи убитых и раненых. Перед геометрией фортов маршала Вобана оказался бессилен гений маневра. Его кавалерия бесполезно гарцевала вне досягаемости вражеских ядер, а прославленная пехота, раз за разом бросавшаяся на штурм, таяла под огнем артиллерии. Но главным врагом оказались проклятые французские дороги, раскисшие от дождей, стали непреодолимой трясиной, в которой застряли обозы, увязли пушки и растворились все его стратегические замыслы. Он проиграл проиграл инженерам, каменотесам и дорожным рабочим. Эта мысль была невыносима.

Почти беззвучно отворилась дверь. Вошел канцлер Вратислав, и по одной лишь его осторожной поступи принц понял, что вести дурные. В руках канцлер держал документы с донесениями с востока, вид у него был такой, словно он нес урну с прахом.

— Ваша Светлость, — голос Вратислава был тих, — прибыли сведения от наших людей из Саксонии и Порты. Касательно дел московитов. Боюсь, они лишь добавят горечи.

Евгений не обернулся.

— Читайте, граф. После Тулона меня уже ничем не удивить.

Однако канцлер ошибся. Каждое слово из доклада подбрасывало крупинки соли в незажившую рану фельдмаршала.

— Наши наблюдатели при шведском короле подтверждают: русская пехота теперь вооружена ружьями с невиданной скорострельностью. Капрал фон Штольц описывает это как «сплошную стену свинца, которую невозможно преодолеть». Лучшая в Европе шведская кавалерия во время недавних стычек, была уничтожена, не успев даже обнажить палаши. Русские решили проблему плотности огня.

Принц сжал кулаки. Перед его глазами вставали собственные кирасиры, тщетно пытавшиеся прорваться к французским редутам, и то, как их сметала картечь. А русские добились того же эффекта простой пехотой.

— Далее. Инженерный штурм, — Вратислав перевернул страницу. — После анализа допросов пленных турок и свидетельств шведских офицеров из-под Евле мы можем говорить о применении московитами нового вида оружия. Они называют его «Дыханием Дьявола». Это не порох и не селитра. Нечто, создающее объемный огненный взрыв, который буквально выжигает воздух и обрушивает любые укрепления. Осады, которые должны длиться месяцами, они завершают за считанные дни.

Прикрыв глаза, Евгений задался вопросом: сколько его солдат полегло под стенами Тулона в попытках пробить брешь? Сколько недель ушло на то, чтобы вскрыть скорлупу этого орешка? А эти варвары просто сжигают крепости, как старые сараи.

— Третий пункт, Ваша Светлость. Логистика. Их главный инженер барон Смирнов создал самодвижущиеся повозки. Машины по отчетам способны тащить двенадцатифунтовое орудие по осенней распутице. Более того, они форсируют строительство какой-то необычной дороги в южные пределы. Если они ее завершат, то смогут перебрасывать полки из Петербурга на границу с османами за две-три недели.

Этот удар оказался самым жестоким. В памяти принца тут же всплыли колонны телег, застрявших в прованской грязи, голодные солдаты, проклятия интендантов. Его, великого стратега, победила грязь. Одолело расстояние. А какой-то русский инженер запряг телегу маханизмом, посрамив все законы военной науки.

— И последнее, — почти прошептал Вратислав. — Они летают. Наши лазутчики в Яссах подтверждают: у русских есть управляемые, как их назвали местные, «воздушные шары». Они видят все. Расположение лагеря, маршруты движения, слабые места в обороне.

Канцлер замолчал. Евгений Савойский медленно повернулся. Лицо его было пепельно-серым. Перед ним разворачивался отчет о победах далекого царя, детальный, безжалостный разбор его собственного поражения. Русские, один за другим, решили все те проклятые вопросы, что стоили ему Тулона и славы. Они превратили войну из поединка доблести в холодный промышленный процесс. И руководил этим процессом один человек, чье имя уже вызывало у принца иррациональную, почти личную ненависть.

— Этот Смирнов, — глухо произнес Евгений, — производит победы, как на мануфактуре.

— Боюсь, Ваша Светлость, вы правы. И эта мануфактура работает на полную мощность. Последнее донесение: на Дону, в самом сердце Московии, вспыхнуло восстание. Некий Кондратий Булавин разбил царские войска и грозит отрезать юг. Страна погружается в гражданскую войну.

Подойдя к карте, Евгений прочертил пальцем линию от Тулона до далекого Дона. Два очага пожара. Один — его личный, другой — русский. Но причина у обоих была одна.

— Это интересно, Вратислав, — сказал он, довольно задумчиво. — Это наша единственная возможность сломать их машину, пока она не набрала полную мощь. Пока ее создатель отвлечен.

На лице величайшего полководца Европы, потерпевшего самое унизительное поражение в своей карьере, медленно проступила усмешка.

За несколько дней похоронная атмосфера в кабинете фельдмаршала рассеялась. Карты Франции исчезли со стола; их место заняла огромная, испещренная пометками карта Восточной Европы — от разоренной Саксонии, где униженный шведский король зализывал раны, до диких, охваченных пламенем степей Дона. Склонившись над пергаментом, Евгений Савойский и граф Вратислав искали рычаг, способный сдвинуть политическую обстановку.

— Финансировать Булавина напрямую — не лучшая затея, — отрезал канцлер, постукивая ногтем по области, обозначенной как «Земли Войска Донского». — Все равно что бросать золото в костер. Казачья голытьба пропьет его, а их атаманы передерутся за остатки. Они неуправляемы.

— Нужен кто-то, кого мы сможем контролировать, — не отрывая взгляда от карты, добавил Евгений. — И который имеет реальную силу на месте. Кто-то, кто стоит между этим пожаром и нами.

На губах Вратислава мелькнула легкая, всезнающая улыбка.

— Ваша Светлость, такой человек сам ищет нашей помощи. Неделю назад в Вену, под видом закупки церковной утвари, прибыл тайный эмиссар. Он просит аудиенции от имени гетмана Войска Запорожского, Ивана Степановича Мазепы.

Принц медленно поднял голову. Имя гетмана было хорошо известно в Европе: старый, хитрый лис, уже тридцать лет правящий Гетманщиной и умудрявшийся лавировать между Москвой, Варшавой и Стамбулом. Верный вассал царя Петра. Слишком верный.

— Мазепа? — в голосе Евгения сквозило недоверие. — Вернейший пес московского царя думает вдруг отвязаться от цепи? Теперь, когда его швед разбит, а царь провозгласил себя Императором? Поздновато спохватился. Что ему нужно?

— То же, что и любому правителю, чье государство медленно пожирается более сильным соседом, — ответил Вратислав, раскладывая на столе другой свиток — аналитическую записку своей канцелярии. — Спасения. Царь Петр, теперь уже Император, выжимает из Гетманщины все соки. Казачьи полки истекают кровью в Прибалтике, их руками строят новую имперскую столицу на болотах. Царские воеводы хозяйничают в их городах, а Москва планомерно урезает старые казачьи вольности. Мазепа понимает, что в новой Империи, которую строит Петр, для казацкой вольности места не останется. Он зажат в угол. Бунт Булавина для него — подарок небес.

Евгений слушал с легкой усмешкой на губах. Мазепа был идеален. Земли гетмана — Гетманщина — клином врезались между Речью Посполитой и Доном, создавая идеальный коридор. В его распоряжении была дисциплинированная армия, а не разбойничья ватага Булавина, регулярные казачьи полки. И главное — у него был мощный мотив.

— Он хочет гарантий, — произнес принц, уже просчитывая ходы. — И хочет знать, что мы не бросим его на растерзание этому новоявленному Императору.

— Именно, — подтвердил Вратислав. — Его посланник, генеральный писарь Пилип Орлик, добрался сюда, он здесь, в Инсбруке. Ждет вашего решения.

— Пригласите его, граф.

В вошедшем Пилипе Орлике Евгений сразу признал равного. Высокий, с умными, проницательными глазами, одетый в дорогой кунтуш, генеральный писарь держался с достоинством европейского дипломата, а не степного атамана. Говорил он на безупречной латыни, речь его была образованна.

Орлик начал с тонкой лести, поздравив фельдмаршала с успехами в войне против Франции, и лишь затем перешел к делу. Он говорил о «нестабильности» на восточных границах Империи, о том, что разгром Швеции создал опасное явление — отсутствие силы на территории. Это все стремительно заполняет Москва. Он тонко намекал, что гетман Мазепа, как мудрый правитель, озабочен сохранением «равновесия сил» и готов содействовать Вене в этом, если получит определенные гарантии…

Нетерпеливым жестом Евгений прервал его на полуслове.

— Оставим дипломатические экивоки, пан Орлик. Равновесие сил уже нарушено. И сломал его не царь Петр, а его инженер. Давайте говорить о настоящей угрозе.

Принц пододвинул к посланнику донесения своих шпионов, что не давали ему спать по ночам.

— Прочтите это. Это сведения, подтвержденные десятками свидетелей. Данные о том, во что превращается Московия.

Орлик взял бумаги. С каждой строкой о «стене свинца», «огненных облаках» и летающих машинах лицо его мрачнело. Он-то, как никто другой, знал, о чем идет речь. Слухи о переменах в русской армии и до него доходили, но лишь теперь он осознал весь масштаб технологической пропасти.

— Ваш гетман боится, что император отнимет у вас вольности, — продолжил Евгений, когда Орлик отложил бумаги. — Он боится напрасно. Император не отнимет их. Он сотрет их в порошок вместе со всей вашей Гетманщиной, как только разберется с бунтовщиками на Дону. С помощью вот этого, — он постучал пальцем по докладу. — Против этого у ваших казаков нет ни единого шанса. Ваша доблесть бесполезна против их мануфактур. Ваша храбрость бессильна против их инженеров.

В кабинете стало тихо. Удар Евгения достиг цели. Дипломатическая игра Орлика рассыпалась в прах. Он приехал говорить о политике, а его заставили смотреть в лицо технологическому апокалипсису.

— Что вы предлагаете, Ваша Светлость? — голос Орлика был тих.

— Я предлагаю вашему гетману то, что сделает его равным европейским монархам. И защитит его лучше любой армии. Я предлагаю ему будущее, — Евгений Савойский подался вперед. — Мы готовы помочь ему обрести независимость. Да, цена будет высока. Он должен будет стать нашим мечом, который нанесет удар по самому источнику их силы. По их барону-демону и его адским мастерским.

Принц умолк. На его глазах просьба о союзе превращалась в посвящение в заговор.

Ночь опустилась на Инсбрук. В кабинете фельдмаршала горела одна свеча, ее неровный свет выхватывал из полумрака напряженное лицо Пилипа Орлика и неподвижный профиль Евгения Савойского.

— Ваш гетман стар, пан Орлик. Он добился всего, чего может добиться подданный: богатства, власти, уважения своего государя. История запомнит его как верного слугу московского царя. А что останется после него? Его племянник, Войнаровский? Думаете, император Петр позволит ему унаследовать булаву? Нет. После смерти вашего гетмана Гетманщина перестанет существовать. Станет просто еще одной губернией новой Российской Империи.

Орлик молчал. Фельдмаршал озвучивал потаенные страхи Мазепы о которых знал Орлик.

— Я же предлагаю ему войти в историю как создатель, — Евгений чуть подался вперед, пламя свечи отразилось в его глазах. — Его Величество Император Священной Римской Империи, Иосиф I, высоко ценит роль Войска Запорожского как оплота христианства на востоке. Мы готовы признать заслуги вашего господина. Мы готовы пожаловать пану Ивану Мазепе титул Князя Империи.

Орлик вздрогнул. Подобное предложение выходило за рамки всего мыслимого. Титул имперского князя! Он ставил своего носителя в один ряд с курфюрстами Саксонии и Баварии, выводил из разряда вассалов в круг европейских суверенов. Это же почесть и легитимация в глазах всего цивилизованного мира. Русский император мог даровать земли и золото, но не мог дать того, что предлагала Вена, — место в истории.

— Это выведет его из-под власти Москвы, — продолжил принц, видя, что наживка проглочена. — Вена негласно поддержит создание на землях Гетманщины наследного княжества под протекторатом Империи. Оно станет местом, которое защитит и вас от непредсказуемой России, и нас от ее растущей мощи. Ваш гетман станет основателем династии.

Пилип Орлик с трудом сглотнул. В его воображении уже проносились картины будущего: герб князей Мазеп, признанный всеми дворами Европы, независимое государство, наследственная власть… Это было то, о чем старый гетман мог лишь мечтать в самые смелые минуты. Но Орлик был и прагматиком.

— Столь щедрый дар, Ваша Светлость, несомненно, требует ответной благодарности, — осторожно произнес он, возвращая разговор на землю. — Чем Войско Запорожское может служить Священной Римской Империи?

— Не служить, пан Орлик. А действовать в общих интересах, — поправил Евгений и подошел к карте. — Восстание на Дону — пожар, который угрожает поглотить и ваши земли. Царские полки, которые придут его тушить, не уйдут. Они останутся, чтобы выжечь любую мысль о вольности. Мы должны погасить этот пожар, прчем так, чтобы не обжечься самим.

— Мы не можем послать вам армию, война с Францией связывает нам руки. Но можем дать инструмент. Мы сформируем «Силезский добровольческий корпус». Пять сотен отборных бойцов, специалистов по «малой войне»: хорватские граничары, привыкшие сражаться с турками в горах, и богемские рудокопы, мастера подрывного дела. Официально, ваш гетман наймет их на свои личные средства для «защиты границ».

Орлик нахмурился. Пять сотен наемников — сила, недостаточная для войны с Россией, однако слишком заметная, чтобы укрыться от царских шпионов.

— И какова же истинная задача этого корпуса? — спросил он прямо.

— Нанести удар, который всё изменит, — ответил Евгений. — Пока русская армия увязла на Дону, а их инженер Смирнов занят борьбой с Булавиным, вы обеспечите этому отряду коридор. Цель отряда — промышленный тыл московитов.

Евгений не назвал Игнатовское. И не упомянул об убийстве инженеров. Как опытный интриган, он давал своему инструменту ровно столько информации, сколько было необходимо для дела, и ни словом больше.

— Я говорю о литейных заводах, пороховых мануфактурах, о строящейся дороге. Обо всем, что дает русской армии ее дьявольскую силу. Ваши казаки — превосходная легкая кавалерия, но они не умеют разрушать промышленные объекты. Зато мои богемцы умеют. Они превратят их мануфактуры в груду камней. Сожгут их склады. Парализуют их логистику.

Для Мазепы это выглядело как простой набег по ослаблению врага. Евгений не просил гетмана воевать с русской армией — он просил пропустить отряд специалистов, которые сделают за него всю грязную работу.

— Мы лишим их армию клыков и когтей, — продолжил Евгений, глядя на Орлика. — И тогда, когда их полки на Дону останутся без пороха и ядер, когда их хваленые «самоходные повозки» встанут, вот тогда и наступит час вашего гетмана. Он сможет выступить в роли «миротворца», спасти Империю от хаоса, и за эту услугу потребовать у ослабленного царя всё, что ему причитается. Включая признание его нового, княжеского статуса.

Евгений Савойский подошел к Орлику вплотную; их лица разделяли считаные дюймы.

— Ваш гетман всю жизнь ходил по лезвию ножа. Сейчас ему предстоит сделать последний шаг. Он может остаться в истории верным слугой, чьи заслуги забудут на следующий день после его смерти. Или рискнуть и стать основателем нового государства. Скажите вашему господину, что это единственный путь, на котором его не ждет забвение. Для него.

Пилип Орлик стоял неподвижно. Масштаб интриги был чудовищен. Риск — запредельным. Провал означал казнь, полное уничтожение Гетманщины, выжженную землю и стертую из истории память. Но и награда была велика. И главное, фельдмаршал был прав: технологии Смирнова делали любое политическое соглашение с Россией временным и бессмысленным. С этой силой нельзя было договориться. Ее можно было только уничтожить, ударив по самому источнику.

Медленно, осознавая тяжесть выбора, генеральный писарь склонил голову.

— Я передам ваши слова гетману, Ваша Светлость. Я думаю… он согласится. У нас нет иного пути.

Едва за Пилипом Орликом закрылась дверь, кабинет фельдмаршала превратился в штаб тайной войны. Завертелся гигантский, неповоротливый механизм австрийской дипломатии. Словно паук, граф Вратислав начал плести свою сеть. В государственную канцелярию полетели депеши, запускающие сложный процесс подготовки документов о даровании Мазепе княжеского титула — приманки, неумолимо тянущей старого лиса вперед. Одновременно в Варшаву и Стокгольм понеслись другие гонцы с искусно составленными письмами, полными туманных намеков и заверений в нейтралитете, призванными усыпить бдительность всех игроков в этой сложной партии.

Тем временем вдали от блеска венских дворцов, в суровых предгорьях Силезии, начиналась настоящая работа. В уединенном, окруженном лесами замке, под вывеской «Горнорудной компании барона фон Штаремберга» ковалось сердце корпуса. Во главе корпуса встал барон Гюнтер фон Штаремберг — человек, чье имя вызывало суеверный трепет даже у ветеранов Балканских войн. Худощавый, с лицом, изрезанным шрамами и выдубленным ветрами, полная противоположность придворным генералам, Штаремберг не признавал линейной тактики и барабанного боя. Его стихией была «малая война»: засады, ночные рейды, диверсии и террор в тылу врага. Эдакий охотник на людей.

Под его началом собирались специалисты, каждого из которых Штаремберг отбирал лично. Из Богемии прибыли хмурые, немногословные рудокопы, чьи руки привыкли к кайлу и пороховому заряду; они умели читать камень, находить уязвимые места в любой конструкции и превращать мосты и плотины в груду обломков. Из Тироля явились стрелки-охотники, способные с двухсот шагов попасть в глаз белке, — идеальные стрелки и разведчики. Из оружейных мастерских Штайра приехали мастера-слесари — люди, способные по нескольким обломкам восстановить любой механизм или, наоборот, вывести его из строя, добавив всего одну лишнюю деталь. Это была элитная группа.

Австрийская разведка тем временем затеяла тонкую и циничную игру. Ее агенты вместо того чтобы мешать французам, стали их невидимыми помощниками. Шевалье де Вуазен, эмиссар Людовика XIV, искал безопасные пути для переправки золота Булавину — и «случайно» находился сговорчивый проводник, указывавший на единственную дорогу, свободную от русских разъездов. Требовались французским офицерам, спешившим на Дон, лошади — и тут же «неожиданно» предлагал свои услуги обедневший дворянин, готовый за скромную плату предоставить лучших скакунов.

Французы были уверены, что ведут свою собственную игру, не подозревая, что каждый их шаг контролируется и направляется из Вены. Евгений Савойский с холодным расчетом поощрял их тратить силы на поддержку обреченного бунта, зная: чем громче будет полыхать на Дону, тем меньше внимания русские обратят на тихую угрозу, ползущую к ним с запада.

Месяц спустя в том же инсбрукском кабинете, на огромной карте Восточной Европы застыли флажки, обозначая диспозицию невидимой войны.

Евгений Савойский и граф Вратислав смотрели на безмолвную панораму своих замыслов.

— Французский караван с золотом для Булавина пересек Днепр, — доложил канцлер, передвигая красный флажок. — Наши люди сопроводили их до самых степей. Де Вуазен уверен, что одержал первую победу.

— Пусть тешится, — безразлично бросил Евгений. Его взгляд был прикован к другому флажку.

— Гетман Мазепа официально обратился к царю с просьбой разрешить наем «вольных рот» для защиты от татарских набегов, — Вратислав передвинул синий флажок, разместив его в самом сердце Гетманщины. — Петр явно хочет быстрее заключить мир на своих условиях, поэтому не отвлекается и дает согласие. Путь для корпуса Штаремберга открыт.

Принц медленно подошел к карте. Три смертельные язвы расползались по телу Российской Империи. Красная — явная и кровавая — бунт на Дону, раздуваемый французами. Синяя — скрытая, гноящаяся — предательство Мазепы, зреющее под маской верности. И черная — маленький, почти незаметный флажок, который Вратислав только что поставил на границе Силезии. Смертельная угроза, о которой не знал никто, кроме них двоих. Отряд барона фон Штаремберга начал свой путь.

Евгений Савойский кончиком пальца коснулся черного флажка.

— Булавин и французы — это громкая, яростная буря, которая заставит русского медведя смотреть на юг. Они закроют ему глаза и заткнут уши. А в это время, в полной тишине, — его голос стал почти шепотом, — наш маленький отряд вонзит ему кинжал прямо в сердце.

Конец интерлюдии.