Инженер Петра Великого – 3

Глава 16

Май расцвел — красота, зелень кругом, как будто и нет никакой войны, и кровь на западных границах не льется рекой. Для меня этот месяц запомнился первыми, и надо сказать, очень даже ощутимыми, результатами нашей с Брюсом хитроумной затеи. Наша дезинформация о «супер-порохе» и таинственном «стабилизаторе», который якобы у меня в Игнатовском запрятан, сработала. Шведы, если верить донесениям Якова Вилимовича, клюнули, вернее — они наживку целиком проглотили, вместе с крючком, леской и, похоже, частью удилища. Их разведка просто стояла на ушах.

— Петр Алексеич, донесения из Стокгольма для короля Карла не самые утешительные, — сообщил мне как-то Брюс, с заметной усмешкой рассматривая очередной трофейный чертеж. — Их соглядатаям дан приказ чрезвычайной важности: добыть секрет твоего «зелья адского» и тех самых «лапландских изумрудов», что, по слухам, цвет огню придают невиданный. Любой ценой, заметь. Указание от самого короля.

— Любой ценой? — я отложил свои расчеты по новому лафету. — Это, может, и нашу задачу облегчит, а может, и крови больше прольется. Когда противник в отчаянии, он способен на самые непредсказуемые поступки.

И лучше всего это отчаяние иллюстрировала Мария Гамильтон. Эта женщина… Ох, если бы не подозрения Брюса, от которых я сам до последнего отмахивался, я бы ею просто любовался. Красива — да что там, дьявольски красива! Фигурка точеная, волосы цвета воронова крыла, глаза способные заворожить и утянуть в омут. И умна, хитра, как лисица. Настоящая Миледи Винтер петровского разлива. И вот эта самая Миледи теперь металась. Ее нервозность была настолько очевидной, что, кажется, даже слепой бы заметил. Чем еще больше выдавала себя. На ассамблеях она смеялась невпопад, руки ее мелко подрагивали, когда она брала бокал с вином, а в глазах то и дело мелькал какой-то затравленный огонек. Яков Вилимович докладывал, что она уже несколько раз через подставных лиц пыталась разведать обстановку вокруг Игнатовского. Наша легенда о слабой охране и несметных запасах «стабилизатора» явно пришлась по вкусу ее шведским кураторам.

— Фрейлина сия на грани душевного расстройства, — хмуро констатировал Яков Вилимович однажды вечером, когда мы, уединившись в его кабинете, обсуждали последние донесения. — Наши люди, что за ней наблюдают, доносят: встречается с личностями весьма сомнительными, передает некие свертки, получает указания. Ищет способ проникнуть в твою вотчину. Готова на крайние меры, лишь бы исполнить приказ. А возможно, и давно уже перешла черту. Вот только не понятно, почему такая спешка?

— Может, она поняла, что ее раскрыли? — предположил я.

Брюс нахмурился.

Во мне боролись два чувства. С одной стороны — холодный расчет инженера-попаданца, чей план начал приносить плоды. А с другой, какое-то горькое разочарование. Ну не хотелось верить, что именно эта чарующая женщина, оказалась главным связующим звеном шведской резидентуры. Может, ее просто используют? Может, она пешка в чужой игре? Но факты, которые Брюс методично выкладывал, были упрямы. И чем дальше, тем меньше оставалось места для сомнений.

Развязка этой части интриги, впрочем, не заставила себя слишком долго ждать. Буквально через пару дней, после очередного утомительного заседания в Военной Коллегии, ко мне, мило улыбаясь, подошла Марта Скавронская. Она всегда появлялась в нужное время и в нужном месте.

— Петр Алексеевич, душенька, — проворковала она своим обволакивающим голоском, — тут Мария Гамильтон слезно просила передать… У нее к вам, говорит, дело государственной важности, неотложное и весьма деликатное. Не могли бы вы уделить ей толику вашего драгоценного времени для беседы с глазу на глаз? Уверяет, что все это для блага нашего любезного Отечества. Мне не говорит ничего.

Я посмотрел на Марту, пытаясь уловить в ее глазах хоть намек на истинные мотивы, но там, как всегда, плескалась лишь показная простота. Затем перевел взгляд на саму Гамильтон, которая скромно маячила в нескольких шагах поодаль, делая вид, что с невероятным интересом разглядывает портрет какого-то давно почившего вельможи. Она была чуть бледна, от того ее красота казалась еще более утонченной. И на мгновение мне стало ее почти жаль. Но когда наши глаза встретились, жалость улетучилась. В ее чуть прищуренных глазах неприкрыто горел хищный огонь. Ни тени заботы о «благе Отечества». Только расчет и звериный азарт охотника, учуявшего добычу.

Ну, здравствуй, Миледи. Кажется, ты окончательно созрела, чтобы клюнуть на мою особую приманку. И наживка эта может оказаться для тебя последней. А мне остается лишь констатировать, что даже самые красивые цветы иногда скрывают смертельный яд. Я сказал Марте, что чуть позже назначу ей аудиенцию и ретировался.

Пока Гамильтон расставляла шпионские сети, а мы с Брюсом готовили ей «сюрприз», жизнь в моей Инженерной Палате и мастерских в Игнатовском, само собой, не замерла. Май выдался по-настоящему горячим — и в прямом, и в переносном смысле. Работа над СМ-0.1Ф, велась полным ходом. Это была реально адская работа. Десятки, если не сотни, испорченных стволов, которые новый порох просто рвал на части. Бесчисленное количество затворов, которые, то намертво клинило, то, наоборот, гуляли во все стороны. Мои «академики» и старые мастера, Федька с Гришкой во главе, буквально дневали и ночевали в мастерских, черные от копоти и металлической стружки, с красными от недосыпа глазами. Сколько раз я видел, как они, отчаявшись, готовы были все бросить, но потом снова, упрямо, брались за дело. Кровью и потом — это не для красного словца, это была наша ежедневная реальность.

Гришку с Федькой пора переводить из мастеров куда повыше. Кажется они уже созрели быть руководителями проектов при должностях.

К середине мая первая опытная партия СМ-0.1Ф (с исправленными «детскими» болячками) — полсотни штук — была готова. Я смотрел на эти фузеи со смешанными чувствами. С одной стороны, это был прорыв. Они реально стреляли! Причем стреляли без этого чертового густого дыма, который на поле боя превращал солдат в слепых кутят. И осечек, благодаря капсюлю, было в разы меньше, чем у этих допотопных кремневых ружей. Но с другой стороны… Качество. По моим меркам, инженера из двадцать первого века, качество было просто отвратным. Люфты, зазоры, местами обработка топорная. Это «сырой» продукт, собранный на коленке, в дикой спешке, но это было лучшее, что мы могли выжать на тот момент.

Государь, которого Брюс тут же известил о завершении этого этапа, долго ждать себя не заставил. Примчался в Игнатовское пулей, будто на пожар, в сопровождении только Меньшикова да пары офицеров. Я ему устроил показательные стрельбы. Сам взял одну из фузей, показал, как быстро заряжается — патрон в ствол, затвор закрыл, курок взвел.

Бах! Еще раз! И еще!

Никакого дыма, только легкое, едва заметное облачко. Солдаты из моей «опытной команды», уже наловчившиеся с новым оружием, такой частый огонь дали, что бывалые гвардейцы из свиты Петра только челюсти поотвешивали.

— Ай да Смирнов! Ай да голова! — Государь эмоций не сдерживал. Впрочем, он всегда такой. Подошел, взял фузею, сам пару раз пальнул. — Без дыма… И палит-то как часто! Да с таким ружьишком мы этому Карлуше хвост-то знатно прищемим!

Восторг его был неподдельным, но за ним последовал приказ, от которого у меня внутри все аж похолодело.

— Немедля! — отрезал он, сверкая глазами. — Всю эту партию — на самый горячий участок фронта! Пусть наши солдатушки шведа подивуют! А ты, Петр, готовь следующую. Да поболе!

Я попытался было заикнуться, что оружие еще сырое, до ума доводить надо.

— Государь, фузеи сии… — начал я осторожно.

— Что «фузеи»? — перебил он нетерпеливо. — Стреляют? Стреляют! Шведа бить можно? Можно! Прочее — не важно! Война не ждет, Смирнов!

Спорить с Петром было бесполезно, да и опасно. Приказ есть приказ. Скрепя сердце, я распорядился готовить фузеи к отправке. Провожал этот первый «боевой» транспорт с тяжелым сердцем. Понимал, что отправляю на смерть, возможно, и своих людей, если оружие подведет в самый неподходящий момент. Это был огромный риск.

Прошли две недели, которые показались мне вечностью. И вот, наконец, прискакал гонец с фронта. Депеша от генерала, который командовал тем самым «горячим участком». Я вскрывал пакет, и руки у меня ходили ходуном. Первые строки заставили сердце подпрыгнуть от радости: «…новые фузеи вашего изобретения, Петр Алексеевич, произвели на неприятеля эффект неописуемый. Внезапный частый еще и бездымный огонь поверг шведские роты в смятение, граничащее с паникой… Солдаты наши, воодушевленные сим преимуществом, потеснили врага со значимых позиций…»

Но дальше шли слова, от которых вся радость улетучилась, сменившись тревогой, а потом и вовсе разочарованием. «…однако, должен с прискорбием доложить, что по прошествии нескольких десятков выстрелов у значительной части фузей (почти у половины!) наблюдается раздутие стволов, а у некоторых и вовсе заклинивание затворов, что делает их непригодными к дальнейшему бою… Прошу ваших указаний и, по возможности, скорейшего исправления недостатков…»

Я несколько раз перечитал эти строки. Паника у шведов — это хорошо. Но половина фузей к чертям вышла из строя! Это что вообще? Катастрофа, которая ставит крест на всей моей затее? Нужно форсировать улучшение оружия.

Июнь принес паршивые новостями с фронта. Наши несли потери, Карл XII, оклемавшись от первого шока после появления СМ-0.1Ф, теперь пер как танк. Мои «бездымные» фузеи давали какое-то преимущество, вот только их было слишком мало, а проблемы с качеством требовали срочного вмешательства. Я метался как ошпаренный между Игнатовским, где мы как проклятые пытались укрепить стволы и допилить затворы, и Инженерной Палатой, где шла работа над новыми партиями и другими, не менее важными, проектами. А в это же время, в редкие свободные минуты, мы с Брюсом шлифовали наш план поимки Марии Гамильтон. «День хэ», как я его прозвал, неумолимо приближался.

Яков Вилимович был дока в таких делах — тихих, тайных операциях, где один неверный шаг мог стоить всего. Он сразу зарубил мою первоначальную идею просто втюхать Гамильтон через подставное лицо левые чертежи «супер-пороха» и банку с какой-нибудь безобидной краской вместо «стабилизатора».

— Слишком неправдоподобно, капитан, — покачал он головой. — Она, конечно, готова на многое, но не дура. И над головой у нее тоже тертые калачи. Нам нужно нечто большее. Нам нужно, чтобы она сама вывела нас на всю шведскую сеть здесь, в Петербурге. Или хотя бы на ее ключевые фигуры.

И тогда родился план «двойной ловушки». Идея была рисковая. Мы решили, что наш «продавец» — тип, которого люди Брюса муштровали для этой роли несколько месяцев, бывший мелкий чинуша, якобы затаивший обиду на Государя и готовый на измену, — предложит Гамильтон вожделенный «стабилизатор» и «чертежи пороха» (естественно, липовые от и до, и с такой дезой, чтобы шведские оружейники еще долго репу чесали). Главной наживкой должны были стать якобы стыренные им списки агентов Брюса, внедренных в шведскую резидентуру в России. Это была бомба. Инфа такой ценности должна была заставить Гамильтон клюнуть, действовать немедленно и, возможно, наломать дров, выдав своих непосредственных связных и каналы утечки.

— Ежели она поверит в подлинность сих списков, — рассуждал Брюс, постукивая пальцами по карте города, — она будет готова на все, дабы заполучить их. Она попытается связаться со своим главным представителем шведской короны здесь.

Подготовка шла полным ходом. «Продавец», некто Афанасий Попов, был проинструктирован от и до. Место встречи, условные знаки — все было продумано. Я лично сидел ночами над фальшивыми чертежами, пытаясь сделать их максимально похожими на настоящие, но с «сюрпризами», которые отправили бы шведов в технологический нокаут. Напряжение росло с каждым днем. Сводки с фронта тоже не радовали. Каждая новость о потерях отдавалась во мне чувством вины — успей я раньше, дай армии нормальное оружие, и, может, этих жертв было бы меньше.

И вот, за неделю до предполагаемого «Дня хэ», когда, казалось, все уже было на мази, грянул гром. Помощник Брюса влетел ко мне в кабинет.

— Петр Алексеич… Беда, — выдохнул он, еле дыша. — Попова нашли.

— Что значит «нашли»? Где нашли?

— В Неве… Утром рыбаки вытащили. Со следами… Его пытали. Долго и со знанием дела.

Наш «продавец». Мертв. Это могло означать только одно: Гамильтон или ее покровители что-то пронюхали. Или у них есть свой «стукач» в окружении Брюса, который слил инфу о готовящейся операции. Двойная ловушка захлопнулась, но не для той дичи, на которую мы рассчитывали. И теперь уже мы оказались в положении тех, кто должен судорожно искать выход, пока сеть не затянулась окончательно. План накрылся медным тазом, так и не начавшись. И главный вопрос, который повис в душном июньском воздухе: кто следующий? И что, черт возьми, теперь делать?

Смерть Попова для нас с Брюсом — это был реально удар ниже пояса. План, который мы так старательно лепили, рассыпался, как будто его и не было. Времени на разборки, кто виноват и что делать, не было. Гамильтон, если это ее рук дело, могла в любой момент слинять или, что еще хуже, ударить снова. Надо было действовать жестко.

— Я пойду, — сказал я Брюсу тем же вечером.

Мы заперлись у него в кабинете и пытались хоть за какую-то ниточку в этом клубке ухватиться.

— Куда это ты собрался, Петр Алексеевич? — он поднял на меня усталые глаза. Гибель Попова, его расшатала.

— На встречу с Гамильтон. Сам. В роли «продавца». Тем более она сама просила встречи со мной через Марту.

Брюс сначала зыркнул на меня, как на полного психа. Потом взгляд у него стал тяжелым.

— Исключено. Ты для шведов — главная цель. Они с тобой миндальничать не станут. Если Попова пытали, то тебя…

— А какие у нас варианты, Яков Вилимович? Ждать, пока они всех наших поодиночке переловят? Или пока Гамильтон, почуяв неладное, смоется к своим? Нет уж. Мы должны ударить первыми. И лучшая наживка для нее сейчас — это я сам. Легенда? «Отчаявшийся изобретатель Смирнов, чьи гениальные идеи тупой царь и его замшелые генералы в упор не видят. Готовый из мести и за хороший куш продать самые сокровенные секреты русского оружия». Поверьте, на такое она клюнет. Да так клюнет, что про всякую осторожность забудет.

Уламывать Брюса долго не пришлось. Он был мужик практичный и понимал, что в такой ситуации мой план, хоть и рискованный донельзя, был чуть ли не единственным шансом перехватить инициативу. Мы начали как угорелые готовить новую операцию. Через одну из доверенных дам Марты Скавронской, которую Брюс давно «пас», мы закинули Марии Гамильтон удочку. Дескать, Петр Алексеевич Смирнов, доведенный до ручки интригами завистников и непониманием Государя, готов встретиться и обсудить условия передачи «кое-каких интересных материалов». Место встречи выбрали нейтральное — заброшенный трактир на окраине, на Выборгской стороне. Время — поздний вечер.

Липовые чертежи «супер-пороха» были слегка подшаманены — я добавил туда пару деталей, которые должны были выглядеть еще заманчивее для шведов, но на деле завели бы их в еще больший технологический тупик. «Стабилизатор» — пузырек с безобидным, но ярко окрашенным порошком — тоже был наготове. Все эти дни я жил как на иголках. Днем — работа на заводе, испытания, совещания, попытки выбить из казначейства бабки на новую партию стали. А ночами — репетировал свою роль «обиженного гения», продумывал каждое слово, каждый жест. Я должен был выглядеть убедительно. От этого зависел успех всей операции. Брюс тем временем собирал группу захвата — самых надежных ребят Орлова и своих собственных агентов. Они должны были незаметно взять трактир в кольцо и вмешаться в тот момент, когда сделка состоится, или если что-то пойдет не по плану.

Напряжение достигло апогея в день встречи. Небо затянуло свинцовыми тучами, заморосил мелкий, пакостный дождь. Нервы были натянуты струной. Я пытался отвлечься работой, но мысли то и дело возвращались к предстоящей встрече. А что, если Гамильтон не одна придет? А что, если это ловушка для меня?

За час до назначенного времени я уже был на конспиративной квартире Брюса, переодеваясь в какую-то невзрачную одежонку. Яков Вилимович был чернее тучи. Он молча сунул мне пару пистолетов — моих же, «смирновских», с улучшенным замком.

— Береги себя, Петр, — сказал он непривычно тихо.

И тут в комнату влетел запыхавшийся адъютант Брюса.

— Ваше сиятельство! Донесение! — он протянул графу небольшой, запечатанный пакет.

Брюс быстро вскрыл его, пробежал глазами по строчкам. Лицо его стало еще более каменным.

— Ну что ж, Петр Алексеевич, — он медленно поднял на меня сочуствующий взгляд. — Похоже, наша игра становится еще интереснее. Мария Гамильтон будет на встрече не одна. С ней прибудет полковник Эрик фон Штальберг. Личный посланник Карла. Известен своей исключительной жестокостью и дьявольским умом. Похоже, шведы решили не размениваться по мелочам.

Замечательно. Теперь это была дуэль с одним из лучших агентов Карла XII.