Инженер Петра Великого – 3

Глава 10

Вонища и едкий дым всё никак не рассеиваются над Игнатовским. Запах въелся в одёжу, в волосы, казалось, в самую кожу въелся, и ничем его было не вывести. Я стоял на краю здоровенной чёрной проплешины Ещё недавно тут красовался наш новенький пороховой цех — моя гордость. Теперь на этом месте торчали обугленные брёвна, криво топырились оплавленные железяки от моих хитроумных приблуд, ветер гонял по земле серый пепел вперемешку с ошмётками недогоревшей целлюлозы. Картинка похлеще любого Страшного суда. Руки сами в кулаки сжимались, а в груди ворочался холодный ком — эдакая смесь опустошения, горькой досады и бессильной ярости. Всё коту под хвост! Все расчёты, бессонные ночи, рискованные эксперименты, куча перелопаченных материалов — всё это к чертям собачьим взлетело на воздух из-за…

И из-за чего⁈

Рядом, понуро шмыгая носами, топтались два главных виновника этого «торжества» — Федька и Гришка. Мои верные помощнички, первые ученики, на которых я такие надежды возлагал! Сейчас они больше походили на двух побитых щенков, все в саже, глаза красные. Федька только и делал, что всхлипывал, утирая грязным кулачищем очередную слезу, а Гришка мрачно ковырял носком сапога головешки. Тошно на них было смотреть. И жалко до одури. Сами-то чуть на тот свет не улетели — Орлов со своими ребятами их считай из самого пекла вытащил, полуживых, наглотавшихся дыма, оглушённых.

— Ну что, орлы, — буркнул я, — выкладывайте еще раз. Всё как есть. Как на духу.

Они переглянулись. Федька не выдержал первый, опять завыл в голос, да так, что вороньё на ближайшей обгорелой берёзе и то шарахнулось.

— Пётр Алексеич, родимый наш… прости ты нас, окаянных… — мычал он сквозь рёв. — Бес попутал… Мы ж как лучше хотели…

Гришка, откашлявшись, заговорил уже попонятней:

— Мы, Пётр Алексеич, покуда вы в отъезде были… ну, это… решили малёхо… того… процесс ускорить, значится. С «кислонтами-то»… Вы ж говаривали, де, ежели состав покруче заделать, да выдержать подоле, то порох злее будет… Ну мы и…

Замялся, слова подбирает. «Ускорить процесс», твою мать! Эти два балбеса, ни ухом ни рылом в химии реакций, в критических температурах и концентрациях, полезли своими ручонками шаловливыми в самое пекло! Улучшить собрались.

— Мы взяли кислонты… ну, серную да азотную… смешали их покруче, чем вы казали, — бубнил Гришка, уставясь в сторону пепелища. — И этой… травы вашей… туда от души сыпанули, чтоб пороху, значит, поболе вышло. А опосля… оно ка-ак зашипит, ка-ак забурлит… дымина попёрла жёлтая, едучая… Мы забоялись, водой плеснуть хотели, да где там… Ка-ак жахнет!..

Я слушал их путаный, полный ужаса и раскаяния лепет, и злость потихоньку отпускала, а на её место накатывала какая-то свинцовая усталость. Ну что толку сейчас орать да руками махать? Цех не вернёшь, время вспять не вертаешь. Главное — эти два «кадра» живы, хотя и наглотались всякой гадости. А ведь я им сто раз талдычил, как «Отче наш»: ни шагу от инструкции, никакой самодеятельности, чуть что не так — немедленно всё гасить и звать меня или Орлова! Так нет же, полезли, «кулибины» хреновы, хотели меня «порадовать» порохом мощным!

— Идиоты, — только и смог выдохнуть я, когда они наконец заткнулись. — Ну просто клинические идиоты. Вы хоть соображаете, что могли не только себя, но и всю усадьбу, всех людей тут к предкам отправить? Вы вообще в курсе, с какой дрянью вы игрались? Это же адская хреновина, которая ошибок не прощает! Я же сколько раз говорил! А…

Я махнул рукой. Они снова зашмыгали носами, виновато зыркая на меня.

— Мы… мы боле не будем, Пётр Алексеич… Слово даём…

«Не будем».Сказать-то легко. А толку-то с их «не будем»? До меня вдруг с какой-то пугающей ясностью дошло, что их преданности, природной смекалки, моих инструкций, которые я им неделями вдалбливал, — всего этого катастрофически мало. Нужны мозги, системные знания, нужна железная дисциплина, вбитая с пелёнок, нужно понимание, чёрт побери, сути процессов, а не тупая зубрёжка «делай раз, делай два». А откуда этому взяться? В этом времени, в этой стране, где наука только-только, как росток сквозь асфальт, лезла. Орлов-то со своими ребятами, конечно, молодец, периметр держал так, что мышь не проскочит. В этом-то я был спокоен. Вот только никакая охрана не спасёт от дурости и раздолбайства, от этого вечного нашего «авось».

Я глянул в сторону Орлова. Тот мрачно оглядывал остов здания. Еще недавно мы говорили, что поможем фронту, ускорим победу. Кстати, фронте-то тем временем дела вроде как налаживались. После Нарвы наши помаленьку шведа в Ингерманландии щемили, отгрызая пядь за пядью родную землю. Но Карлуша не из тех был, кто так просто поднимает лапки кверху. Огрызался, контратаковал, и каждый такой его «выпад» стоил нам кровищи. А значит, хорошее оружие и надёжные боеприпасы, которые я тут «колдовал», нужны были позарез.

И что делать? Кажется, начинать, похоже, придётся не с разгребания этих руин, а с куда более гиблой затеи — с перепрошивки мозгов. И своих собственных, и этим вот… «орлам».

Дня через два, когда вонь пепелища уже не так била в нос, в Игнатовское пожаловал сам Яков Вилимович. Прикатил без лишней шумихи, в обыкновенной дорожной кибитке, а с ним — всего-то пара-тройка драгун для охраны. Видок у него был не ахти, под глазами тени легли. Мы с ним облазили все, что от моего порохового цеха осталось — одни головешки. Он только головой качал да языком цокал, а так — ни словечка. Видать, и его вся эта катавасия крепко приложила, ведь он, как-никак, был главным моим человеком при дворе, кто за меня перед Государем ответ держал.

— Эх, капитан… Ну и накуролесили тут твои орлы! — выдохнул он, когда мы присели в моей конторке. Тут и Любава, тихонько шмыгнула — поставила перед нами жбан квасу и миску с сухарями. — Убытку-то, убытку сколько! А пуще всего — время упущено, оно ж нонче дороже злата всякого!

— Знаю, Яков Вилимович, знаю, — я тяжко вздохнул и хлебнул квас. Кислющий, зараза. — Федька с Гришкой, понятно, балбесы еще те, кто бы спорил. Но что-то как-то удачно все это.

Брюс внимательно посмотрел на меня, отставив кружку.

— Куда гнешь-то, Петр Алексеич? Неужто думаешь, сие…?

— А вы сами-то как считаете? — я бросил взгляд в окно. — Сами же говорили, что сведения о моих разработках к шведам текут, что вода сквозь пальцы. А тут — нате вам, такое! Вся Россия осталась без цеха, где вот-вот должны были гнать порох, который бы всю войну с ног на голову поставил. Что-то уж больно удачно все сложилось, не находите?

Яков Вилимович нахмурился, побарабанил пальцами по столешнице. В глубине души я понимал, что здесь банальный человеческий фактор. Но вдруг у меня потребуют убрать единственных толковых (инцидент все же подчеркивает их желание помогать) и преданных мне людей. Пусть лучше в своей вотчине мышей ищут. Политика, чтоб ее…

— Да уж, случаи в нашем деле — вещь редкая, особливо когда они недругу нашему так кстати приходятся. Да только ученики твои сами во всем повинились, от слов своих не отпираются. Аль думаешь, их кто… умаслил? Пристращал? Златом прельстил?

— Да кто ж знает, — я только руками развел. — Всякое может статься. Парни-то они простые, от сохи. Запросто могли на чью-то дудочку сплясать. Какой-нибудь хмырь им напел, дескать, «усовершенствуйте» процесс, так и барину угодите, и сами в героях ходить будете. А чем это «усовершенствование» на деле выйдет — у них и мысли не было. Хотя клянутся, что не было такого.

Брюс снова задумался, упершись взглядом в окно, где виднелись черные руины.

— Караул у тебя тут, спору нет, справный, Орлов — калач тертый, у него и комар носа не подточит, — протянул он задумчиво. — Стало быть, ежели кто и подгадил, то действовал хитро, не нашенскими методами. Через молву какую, через людишек пришлых, торбохватов каких, что твоим работникам на ухо нашептать могли. Либо… — он замолчал на миг, и голос его сделался глуше, — либо весть ушла из самого Питербурха, от тех, кто ведал о важности трудов твоих, о том, как далече ты в них продвинулся.

Вот-вот, искать надо мышей у себя, а здесь со своими ребятами я сам разберусь.

Он помолчал, потом добавил, будто рассуждая:

— Дошли до меня слухи, Петр Алексеич, что незадолго до сей… оказии, Государь имел беседу долгую и подробную с Мартой Скавронской. И в той беседе он, по обычаю своему, на похвалы тебе не скупился, баял и про «диковины» твои в Игнатовском, и про порох новый, и про ружья доселе не виданные… Так расписывал, что у иного бы дух перехватило.

Марта Скавронская? Будущая императрица? Что-то не туда разговор ушел. Или действительно она причастна к утечке информации? Да нет же, не может быть. Она неглупая, обаятельная, да и на Петра влияние у нее — ого-го. Только вот сама-то она из простых, в государственных делах, а уж тем более военно-технических, ни в зуб ногой.

— Стало быть, думаете, Яков Вилимович, что ноги оттуда растут? — спросил я, пытаясь разложить по полочкам новые данные. Одно дело — с явным врагом воевать, со заграничными шпионами. И совсем другое — когда крыса в своем же доме завелась, еще и под самым носом у Государя.

— Я токмо факты складываю, — Брюс опять отхлебнул из кружки. — Но то, что свеи непозволительно много знают о наших делах тайных, — это уж как пить дать. И пожар в Игнатовском, ты прав, им дюже на руку. Но мы уже найдем скоро мышь амбарную, что зерна на сторону таскает. Но вести себя как медведь в берлоге- негоже. Надобно всю кодлу разом прибыть. Дело сие щекотливое, сам разумеешь, но донельзя нужное.

Я кивнул. Щекотливое — это еще мягко сказано. Тут одно неверное движение — и сам под раздачу попадешь.

Несмотря на всю эту круговерть со шпионами и подозрениями, жизнь-то шла своим чередом, и рассиживаться было некогда. Как ни крути, а мой новый порох стране был нужен позарез, да еще и вчера. Царь-батюшка, когда ему Брюс о ЧП доложил, на орехи мне не дал — видать, Яков Вилимович как-то сумел ему втолковать, что дело тонкое и что у меня там свои мысли на этот счет. Вместо этого прилетела короткая, но четкая указявка: «Срочно все поднять и с двойной опаской, за счет казны».

Первым делом я, само собой, засел за чертежи нового цеха. Старый-то, который хотя и строил его по тогдашним моим понятиям, все равно был с косяками, которые в ходе эксплуатации вылезли наружу. Новый цех я решил не одной громадиной сооружать, а разбить на несколько отдельных домиков, чтоб друг от друга подальше, и каждый под свою задачу. Один — чтобы целлюлозу готовить, другой — нитровать, третий — промывать да устаканивать, а сушилки — так вообще на кулички, за валом земляным. Стены все — из камня и кирпича, если раздобуду столько, а не из дерева, как прошлый раз, нафиг-нафиг. Вентиляцию — по уму, с трубами высоченными, чтобы никакая гадость не застаивалась. Ну и, ясное дело, правила безопасности — чтобы на каждой стене висели и чтоб каждому работнику в башку вдолбить, как «Отче наш» (хорошо, что читать-писать умели почти все мои работники). Эта адская смесь ошибок не прощает, а я не собирался второй раз на те же грабли наступать, хватит уже.

Но главный вывод, который я сделал из всей этой ситуации был даже не про технологию, а про людей. Федька с Гришкой, при всей их природной смекалке, были исполнителями. А для такого опасного дела, как бездымный порох, этого было мало. Нужны были люди с головой, обученные азам наук, которые бы понимали, что к чему, а не тупо по бумажке делали. И где таких откопать в России начала восемнадцатого века? Да раз-два и обчелся.

Вот тут-то меня и осенило. Идея сначала показалась какой-то дикой, но чем больше я ее крутил в голове, тем яснее становилось — а деваться-то некуда. Надо было свою «шарашку» по подготовке кадров мутить, что-то типа ПТУ или, если уж губу раскатать, какой-нибудь НИИ при моей этой Инженерной Канцелярии. Вспомнилось, как я на Охтинском заводе, по сути, на коленке обучал своих учеников. Но там это было больше от безвыходности, а тут нужен был системный подход.

Я засел за бумаги, прикидывая, кто мне нужен. Во-первых, умники, которые владели языками — немецким, голландским, а то и латынью какой — книжки заморские технические переводить, всякие там мануфактур-уставы, чертежи. Без их опыта мы бы велосипед изобретали, а время-то поджимает. Во-вторых, чертежники, которые могли и подправить чего, и деталировку сделать (даже не представляю где таких искать). В-третьих, башковитые мастера из разных цехов — слесари, столяры, литейщики, кузнецы, кто готов учиться новому, осваивать хитрые станки и технологии. Ну и, конечно, молодняк с огоньком в глазах, может, из семинаристов или из дворянских недорослей, кто не боится руки запачкать и тягу к знаниям имеет.

С этим списком я и поперся к Брюсу. Яков Вилимович выслушал меня, покрутил в руках мои каракули, хмыкнул в усы.

— Затея твоя, капиттан, велика, не скрою, — проговорил он. — И хлопот с ней будет — не оберешься. Но, по делу-то, ты прав. Без своих ученых людей мы каши не сварим. Одними немцами сыт не будешь, да и не на всякую нашу нужду их сыщешь, а коль сыщешь — втридорога платить станешь, да еще не ровен час, все ли хитрости свои покажут. Пособлю, чем смогу. Людей поищем. И в Разряде поспрошаю, и по монастырям клич кликну, авось, и из-за моря-окияна кого сманим, из тех, кто не шибко родовит, да головаст.

И все завертелось. Пока в Игнатовском нанятые артели разгребали завалы и клали фундаменты под новые корпуса, я как угорелый мотался между усадьбой и Питером, выискивая будущих «академиков» для своей Инженерной конторы. Брюс слово сдержал — народец помаленьку стал стекаться. Были тут и бывшие приказные крючкотворы, которые и по-немецки шпрехать могли. И парочка толковых ребят из Навигацкой школы, которым на одних морских картах уже скучно стало. И несколько мужиков с Охты, которых я еще по старой памяти заприметил — головастые и до нового охочие. Даже один бывший священник отыскался, у которого, как оказалось, талантище был от Бога к чертежам да к этой самой перспективе (вот кого не ожидал найти).

Собрав всю эту разношерстную братию, я стал прикидывать, чему их учить. Ясное дело, никаких университетов я им тут создать не мог, да и на кой-оно сдалось. Главное — дать им базу, фундамент, который они потом сами могли на нем что-то строить. Арифметика с геометрией — без этого никак. Начальные понятия по физике, особенно по механике и оптике — чтобы дотумкали, как станки устроены, как ядра летают, как эти подзорные трубы работают. Азы химии, так, по-простому, для наших нужд — чтобы те же Федька с Гришкой примерно понимали (хотя им-то я все уже рассказывал, а оно вон как вышло), что там с чем реагирует и отчего оно грохнуть может. Ну и, само собой, черчение — чтобы могли любую конструкцию на бумаге грамотно нарисовать, со всеми размерами, допусками и разрезами.

Царь, как прознал про мои «академические» выкрутасы, сначала бровь поднял, но дал добро и даже деньжат из казны велел отстегнуть. Мало правда, но думаю одни самовары уже окупили мои хотелки. Он подгонял, армия пушки новые ждет, шведы могут зимой нагрянуть, а мы должны быть во всеоружии.

Время-то играло не за нас. Правда гнать лошадей в таком деле, как выковать новую техническую элиту, — это еще хуже может аукнуться, чем недавний бабах в Игнатовском. Тут надо было без суеты, шаг за шагом, кирпичик к кирпичику, строить фундамент для будущих побед. Ведь я мог не заморачиваться с СМкой и сделать простейшее ружье под черный порох, без всяких новшеств. Это бы выиграло с десяток лет, а то и больше. Но бездымный порох и мое ружье — это шаг на век вперед. Даже если враг украдет секрет бездымного пороха, то столкнется с проблемами масштабирования — а тут я мог победить. Уж мое-то послезнание играло на меня.

Дни неслись как угорелые. Я, помимо того что рулил стройкой да в Питере со своими новоиспеченными «академиками» возился, умудрялся еще и выкроить время просто пошататься по Игнатовскому. Именьице-то мне отвалилось нехилое, хотя и не золотые горы — леса, перелески, пустоши, да несколько деревенек с пашнями, которые по старинке обрабатывали замшелым трехпольем. И вот, пялюсь я на эти тоскливые поля, уже подмороженные и все чаще ловлю себя на мысли: порох порохом, пушки пушками, а без нормальной еды и сытого солдата хрен ты какую войну выиграешь.

Вид выжженной земли, как ни странно, не вгонял в тоску, а наоборот, какие-то дельные мысли наталкивали — про плодородие, про то, как эту северную, не особо-то щедрую землю заставить давать больше. В памяти всплывали какие-то ошметки знаний из прошлой жизни — про агрохимию, статейки про севообороты, дедовские байки, как они там у себя в деревне урожайность накручивали. И чем больше я про это думал, тем крепче становилась уверенность в том, что и здесь, в этом застрявшем в прошлом сельском хозяйстве, можно и нужно много чего поменять.

Первое, что просто напрашивалось само с собой — это допотопное трехполье. Пар, озимь, яровые — и так из года в год, из века в век. Земля выдыхается, урожая — кот наплакал, да и то, если с погодой подфартит. А ведь есть же четырехполка, с кормовыми травами, которые и землю удобряют, и скотине корм, а значит — и навоза больше, самого что ни на есть ценного удобрения. А если еще бобовые намудрить, которые азотом почву пичкают… Да тут же целая революция в сельском хозяйстве может случиться! Да, знаний у меня никаких по сути, только общие сведения, зато какие — революционные.

Ну и, конечно, картоха. «Земляные яблоки», как их тут кое-кто называл. В Европах-то ее уже вовсю трескали, а здесь — диковинка заморская, которой разве что царский стол украсить. А ведь это — второй хлеб! Сытная, урожайная, неприхотливая, растет там, где рожь или пшеница путного колоса не дадут. Одна только эта картошка, если ее массово сажать, могла бы проблему голода решить, которая то и дело тут высовывалась в неурожайные годы, да и солдатский паек можно сделать куда разнообразнее и питательнее. Я, конечно, помнил и про «картофельные бунты», которые в России позже случались, когда народ, по дремучести своей, пытался жрать ядовитые ягодки вместо клубней или просто не знал, как ее готовить. Значит, тут нужна была грамотная «пиар-кампания» — показать, рассказать, научить.

Мысли эти не давали покоя. Не откладывая в долгий ящик, я поперся к Брюсу с очередной «нестандартной» просьбой. Яков Вилимович, попривыкший к моим закидонам, только тяжко вздохнул, когда я его попросил достать из Голландии или из немецких земель несколько мешков сортовой семенной картошки.

— Тебе что, Петр Алексеич, пороха не хватает? — усмехнулся он. — Решил еще и в огородники податься? Аль для царского стола какую диковину вырастить надумал?

— И для царского стола, Яков Вилимович, если уж на то пошло, сгодится, — ответил я серьезно. — А главное — для дела государственной важности. Если получится эту культуру здесь привить да народ научить ее по-человечески возделывать, то о многих проблемах с провиантом можно будет забыть. И солдаты сыты будут, и в деревнях голода поубавится. Сами же говорили, что это политика, надо удивлять Государя.

Брюс хмыкнул.

— Что ж, мысль твоя, капитан, не лишена смысла, пока ты никогда не ошибался в своих прожектах, — проговорил он, немного подумав. — Провиант для армии — это сейчас важный вопрос. Попытаю счастья, раздобуду твои «земляные яблоки». Только ты уж гляди, не потрави народ по незнанию, а то вместо благодарности бунт схлопочешь. Митрополиту только дай повод тебя пощипать. После взрыва опять шум поднялся в церковной епархии.

Я его клятвенно заверил, что все будет по уму. Первые посадки решил осуществить следующей весной, на небольшой, жирно унавоженной опытной делянке в Игнатовском, подальше от любопытных глаз. Сам буду за ними ухаживать, наблюдать, записывать. А там, глядишь, и крестьян местных потихоньку приобщу, показав на деле все плюсы новой культуры. Поначалу пусть за плату работу делают — барина блажь. А там, глядишь, и чего путное выйдет.

Параллельно я начал химичить и с простейшими удобрениями. Зола из печек, которую крестьяне обычно тупо выбрасывали, — это же Клондайк калия и фосфора! Перепревший навоз, компост из сорняков и пищевых отходов, торф, которого в здешних болотах было завались, — все это могло бы знатно поднять плодородие убитых земель. Я своим велел золу собирать, сделал пару компостных ям, начал к торфяникам присматриваться. Это были только первые шажочки, но чуйка мне подсказывала, что я на пороге еще одной большего прорыва, которая, может, и не принесет мне такой громкой славы, как новые пушки или бездымный порох, но окажется не менее важной для будущего России.

А новости с фронтов, которые регулярно подкидывал Брюс, только подстегивали меня в этой мысли. Положение с едой в действующей армии, особенно в преддверии долгой и холодной зимы, было, мягко говоря, не очень. Обозы тащились как черепахи, дороги — в хлам, да и крысы тыловые не дремали, норовя оттяпать свой кусок от солдатской пайки. Нужна была системная работа, чтобы поднять аграрку в стране.

Война — это крепкий тыл, способный накормить и одеть армию.