Инженер Петра Великого 9

Глава 18

Голос Ромодановского прокатился под сводами зала, Брюс метнулся к нему и что-то быстро проговорил. Нахмурившись, князь-кесарь метнул в меня тяжелый взгляд и через десяток секунд скрылся за дверью. Мы с Брюсом последовали за ним.

— На сегодня все свободны, — объявил Ромодановский, но никто не шелохнулся. Казалось, он и не заметил замерших в креслах сановников. Его тяжелая рука поднялась и сделала короткий, презрительный жест к выходу — этого хватило. Зал мгновенно ожил скрипом кресел и шелестом бархата. Вся столичная знать, готовая вершить судьбы, торопливо устремилась прочь, опасаясь встретиться взглядом с этим обломком старой, допетровской Руси. Свою команду я тоже спровадил под недовольный взгляд Ушакова. Когда последний парик скрылся за дверью, два гвардейца из личной охраны Ромодановского закрыли тяжелые створки. Щелчок засова прозвучал отрезвляюще. Спектакль окончен.

Не глядя, князь-кесарь подошел к столу, где лежало трофейное оружие. Сгреб всё это железо в охапку, будто мусор, и с грохотом швырнул в темный угол.

— Балаган, — выдохнул он в пустоту, после чего ткнул массивным подбородком в сторону неприметной двери в стене. — Туда.

Ромодановский тяжело опустился в кресло, которое жалобно скрипнуло под его весом. Мы с Брюсом остались стоять.

— Два нападения, — начал он, уперев в нас свои маленькие, глубоко посаженные глаза. — Сшиты белыми нитками. Одно — на царевича, в сердце столицы. Другое — на тебя, барон, со всем твоим ученым табором. Улики, что вы тут на метали, вопят: виновен Брюс. А вот повадки — нет, согласен. Не его работа. Слишком грязно, шумно. Слишком много костей брошено для таких умных псов, как ты.

Он перевел взгляд на Якова Вилимовича. Тонкая жилка, забившаяся у виска, выдавала его напряжение.

— Мне плевать, кто из вас лис, а кто волк, — продолжил Ромодановский, его голос осел. — Государь на войне. Тыл — моя забота. И я не дам двум самым острым государевым клинкам вцепиться друг другу в глотки, пока неведомый зверь точит нож у нас за спиной. Посему слушайте.

Подавшись вперед, он положил на стол руки.

— Неделя. Либо вы вдвоем кладете мне на стол голову настоящего затейника, либо я решу, что затейники — вы оба. Тебя, Яков Вилимович, отдам под суд за измену. Заслуги твои велики, однако и спрос будет по всей строгости. А тебя, барон… — он повернулся ко мне, — тебя я обвиню в пособничестве. Ибо оружие, коим сия смута творилась, — твоего ума дело. Не уберег, допустил, что оно по рукам пошло. Итог для обоих будет один. А теперь… работайте.

Грузно поднявшись, он дал понять, что аудиенция окончена. Вот же старый хрыч. Знал, куда бить. И ведь не поспоришь. Неделя. Найти призрака за семь дней, пока сломанные ребра не вросли в легкие. Просто прелесть.

Когда дверь за Ромодановским закрылась, мы остались одни. Треск свечей в тяжелом канделябре раздражал, настолько было тихо.

— Мне нужен полный список, — первым нарушил молчание Брюс. Не глядя на меня, он уставился в стену. — Всех, кто знал о пути и времени выезда. До последнего конюха. И все донесения твоего ищейки Ушакова за последнюю неделю. Надеюсь, он умеет писать без ошибок? Мне нужны точные данные, а не его домыслы.

Даже в шаге от плахи не упустит случая подколоть. Я усмехнулся.

— Ушаков подготовит, — ответил я. — А я, с твоего позволения, займусь анализом. Нужно вывернуть наизнанку Дубова и Орлова, по косточкам разобрать повадки нападавших. Их шаг, приемы — это тоже почерк.

— Делай что должно, — вздохнул он и, не прощаясь, вышел.

Так началась наша совместная охота. Мы были вынуждены делиться крохами информации, ведь голова каждого из нас лежала на одной плахе. Ушаков, с его въедливой дотошностью, готовил для Брюса списки, перепроверяя каждую букву. Я же, запершись с Орловым и Дубовым, допрашивал их до хрипоты, вытягивая малейшие детали боя: как двигались, как перезаряжались, как падали убитые. Сам-то я не помню уже всего. Я пытался составить тактическую схему, психологический портрет врага.

Развязка наступила на удивление быстро. Уже к вечеру в двери моего временного кабинета в здании Приказов постучали. На пороге стоял один из адъютантов Брюса.

— Яков Вилимович просит вас к себе.

В кабинете Брюса встретил пахло кофе, на столе валялись бумаги. Сам он стоял у окна, глядя на погружающийся в сумерки город.

— Мои нашли его, — сказал он, не оборачиваясь.

На краю стола лежал простой домотканый плащ, пропитанный запекшейся кровью. Рядом — сапог с аккуратно вспоротым голенищем.

— Тело твоего настоящего гонца. В овраге, в двадцати верстах от засады. Убит профессионально — ножом под ребро. В голенище, под подкладкой, был тайник. Пустой. Там и лежало мое письмо.

Наконец он повернулся ко мне. На лице явные следы усталости.

— Приказ перехватили, — констатировал он. — А тот, кто явился к тебе, барон, был ряженым. Наш враг умен. Он знает наши методы, способен на сложнейшие ходы. И он где-то здесь, рядом.

Мы посидели еще с час, прикидывая кто это мог быть и каковы его цели, но ни к чему так и не пришли.

Разместившись всей командой в гостинице, я в который раз пожалел, что до сих пор не прикупил в Питере подворье. Раньше-то я останавливался у Брюса, а теперь со мной люди, многим из которых здесь и голову приклонить негде.

На следующий день я потребовал Ушакова вызвать Левенгаупта. Яков Вилимович поддержал мысль о том, что его можно использовать в своих целях в данном случае. Днем шведа доставили в казематы.

Привычная сырость и запах мокрого камня Петропавловской крепости. Зато в камере Левенгаупта было сухо. Свет из единственного окна под потолком падал на стол, за которым швед, склонившись, колдовал над россыпью латунных шестеренок. Он собирал сложный часовой механизм — единственная роскошь, которую я ему позволил, чтобы его ум не заржавел от безделья. Заметив меня, он отложил пинцет и поднял насмешливый взгляд.

— Нечастый гость, барон. Пришли полюбоваться на диковинного зверя в клетке? Или решили, что я могу быть полезен?

Я молча пододвинул к столу единственную грубую табуретку и сел. Кажется швед не понял до конца свое положение. Если в прошлый раз я по привычке еще называ его по имени или званию, то сейчас дело пойдет по другому. Он — никто, просто человек. Надеюсь он поймет перемену.

— Человек, я пришел не как тюремщик. Я пришел как наблюдатель. Хочешь заслужить какое-либо послабление? Для начала, прогулки вне камеры, на воздухе. Что скажешь, человек?

Шведа аж перекосило. Он еле держал себя в руках. Я фыркнул и встал, направляясь к двери. Ну не готов он пока, значит.

— Да! — выкрикнул швед. — Да, согласен!

Я медленно развернулся и уставился на Левенгаупта. Он аж трясся, закрыл глаза и глубоко вздохнул.

Кажется неделька в темной камере со скудной едой его уже превратила в пластилин, который моно лепить как угодно.

И я выложил перед ним все. Без эмоций, только факты: о перехваченном гонце, подделанном приказе, безупречно расставленных уликах, которые едва не стравили меня с главой имперской разведки. Об атаке, похожей скорее на кровавый спектакль, чем на реальную попытку уничтожения.

— Забудем на время, что мы враги, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Ты знаешь европейскую военную машину изнутри. Ее генералов, их повадки, стиль. Как профессионал профессионалу — чей это почерк? Кто в Европе способен на такую тонкую, многослойную игру?

Левенгаупт очень внимательно слушал, на его лице отстраненность сменилась живым интересом стратега, которому предложили решить сложнейший ребус. Он был оскорблен топорностью операции, которую пытались свалить на него и его соотечественников.

— Любопытно… — протянул он, барабаня пальцами по столу. — Англичане? Нет, слишком грубо. Они бы просто наняли головорезов в портовом кабаке. Их стиль — дубина, а не рапира. Французы? У них сейчас кавардак, а их интриги всегда пахнут духами и вином, а не порохом. Здесь же… здесь чувствуется расчетливая злость.

Заложив руки за спину, он зашагал по камере.

— Знаете, барон, это почерк человека, который проиграл цифрам, а не солдатам,. Человека, на собственной шкуре понявшего, что ваши заводы опаснее ваших гвардейских полков. Он не пытается вас убить — он пытается парализовать всю вашу систему, отрубить голову, чтобы тело забилось в конвульсиях. В Европе есть только один полководец, обладающий таким системным мышлением, ресурсами и такой личной мотивацией после своего унижения под Тулоном… Ваш враг, барон, — Евгений Савойский.

Даже так. В принципе, он был прав. Униженный гений, постигший правила новой войны раньше других, пытался взять реванш, используя интриги. Наконец-то угроза обрела имя.

— Благодарю, — сказал я, поднимаясь. — Вы мне очень помогли.

— Я помог себе, барон, — ответил он, возвращаясь к своему столу. — Я не желаю, чтобы мое имя связывали с работой простаков. И потом, — он хитро прищурился, — сидеть в вашей тюрьме, зная, что где-то по Европе разгуливает настоящий виновник, было бы просто скучно.

Ветер с Невы, встретивший меня у ворот крепости, не принес облегчения. Враг был слишком умен и опасен.

Царевича Алексея я нашел в его покоях в Летнем дворце. Его комната превратилась в штаб: карты города и какие-то списки были разложены на столах, на полу — повсюду. Сам он, осунувшийся, но со злым блеском в глазах, мерил шагами комнату.

— Нашли что-нибудь? — спросил он вместо приветствия.

Мы тепло обнялись, я посмотрел на его перевязанное раненное плечо. Вроде живчик.

Я пересказал ему разговор с Левенгауптом. Алексей выслушал хмурясь.

— Савойский… — прошипел он. — Австрияки… Значит, они. Но это все слова, догадки пленного шведа. Как доказать?

— А вот это уже твоя работа, Алексей Петрович.

Он удивленно вскинул на меня брови.

— Савойский не мог провернуть такое без поддержки здесь, в России. Ему нужны были глаза, уши и, главное, деньги. А любая покупка верности, любая подготовка операции оставляет след. Финансовый.

Подойдя к его столу, я продолжил:

— Ты — наследник престола. Для тебя открыты все архивы. Я прошу тебя, используя свой статус, получить у Ромодановского доступ к приходно-расходным книгам гвардейских полков и, главное, Посольского приказа за последние полгода. Ищи аномалии. Странные выплаты, контракты с неизвестными поставщиками, закупки по завышенным ценам. Любую мелочь, которая выбивается из общего ряда. Это грязная, кропотливая, бумажная работа. Но только так мы нащупаем нити, которые тянутся отсюда в Вену. Изабелла поможет, у нее талант к таким вещам.

Алексей смотрел с мрачной сосредоточенностью. На моих глазах он становился полноправным государственником.

— Я сделаю, — сказал он тихо. — Дай мне три дня.

Ему хватило двух. На третий вечер он сам примчался ко мне в Приказы, взбудораженный, с горящими глазами, и расстелил на столе ведомость.

— Вот. Нашел. Сколько я в этом бумажном болоте рылся! Старый дьяк из Приказа мне все нервы вымотал, подсовывал не те книги. Пришлось отцовским гневом пригрозить, только тогда притащил что надо.

Он ткнул пальцем в одну из строк.

— Контракт на поставку фуража для конюшен Преображенского полка. Сумма не бог весть какая, но в полтора раза выше рыночной. Подписан с артелью некоего Фридриха Шмидта.

— И что?

— А то, что такой артели в Петербурге не существует, — в голосе Алексея звенел азарт охотника, напавшего на след. — Я велел проверить. Пустое место. А деньги, — он сделал паузу, — были выплачены через контору австрийского торгового дома «Келлер и сыновья».

Мы смотрели друг на друга. Вот и первая ниточка, почти незаметная, зато она вела прямо в логово зверя.

Успех Алексея принес лишь минутное удовлетворение, не решив главной проблемы: моя команда, разбросанная по гостевым домам Приказов, была чудовищно уязвима. Настоящий выводок цыплят под взглядом ястреба. На следующее же утро это подтвердил Андрей Ушаков, чье присутствие стало привычным, как и ноющая боль в ребрах. Его отчет был сух: за каждым из моих ключевых людей — Нартовым, Магницким, даже за Анной и Изабеллой — установлено наружное наблюдение. Дилетантское, зато постоянное. Мы поймали парочку, так они ничего не знают, только говорят что их просили последить и передать сведения, когда они сами выйдут на них.

— Пока не нападают, — заключил он. — Изучают. Наши привычки, маршруты, контакты. Собирают сведения. Мы сидим как на ладони, Петр Алексеевич. Нам нужна нора. Глубокая и с одним входом.

Нору в чужом, полном интриг городе наспех не выроешь. Я уже прикидывал варианты, когда решение нашло меня само. В приемной ожидал гость, которого я никак не предполагал здесь увидеть — Борис Алексеевич Морозов, отец Анны, патриарх всего московского купеческого клана. Седобородый, кряжистый, в добротном кафтане, он походил на медведя, забредшего в столичный вертеп.

Встретились мы на нейтральной территории — в трактире на набережной. Морозов-старший говорил без обиняков.

— Смута в столице, барон, — это как затор на реке. Головной корабль встал — и весь караван за ним гниет, — начал он, отхлебнув сбитня. — Караваны мои на подъездах к городу стоят, товар портится, люди без дела сидят. Убытки. А я убытков не люблю. Старая власть, — он выразительно повел бородой в сторону дворца, — грызется за место у трона. Тайная власть, — тут он кивнул в сторону Адмиралтейства, — ловит неведомых лазутчиков. А дело стоит. В такое время, барон, я гружу свой товар на самый крепкий корабль. Нынче твой корабль — самый надежный.

Он смотрел на меня без подобострастия, как равный

— У меня в Петербурге подворье есть, на Васильевском острове. Дом каменный, стена вокруг в два человеческих роста, склады, погреба. Настоящая крепость. Забирай. Со всем своим людом. Живите, работайте. Мне спокойнее будет, зная, что дочь под надежной охраной, да и дела наши под твоим присмотром быстрее с мертвой точки сдвинутся.

Я ожидал подвоха. Такие подарки просто так не делают.

— А взамен? — спросил я прямо.

— А взамен — дружба, — он пожал плечами. — Мой люди, мужики тертые, присоединятся к твоим. Вместе вам сподручнее будет порядок наводить. И не только в твоем доме, но и на торговых путях. А мои приказчики и твои инженеры пусть сядут за один стол и подумают, как нам вместе из этой ямы выбираться. Я не хочу быть кошельком, барон. Я хочу быть участником.

Он предлагал сделку. Свою крепость и ресурсы в обмен на долю в моем главном активе — способности решать проблемы. Выдержав паузу, я взвесил его предложение.

— Хорошо, Борис Алексеевич. Я принимаю, но на моих условиях, — ответил я. — Моя служба безопасности становится главной. Ваши люди — в подчинении у моего человека. И вся информация от ваших людей сначала ложится на мой стол, а уже потом обсуждается совместно.

Морозов на мгновение нахмурился, но затем его борода расплылась в хитрой усмешке.

— Хватка у тебя железная, барон. Что ж, по рукам, зятем будешь хорошим.

Я сделал вид, что не услышал. Перебрались в тот же день, быстро и почти тайно. Усадьба Морозовых и впрямь оказалась настоящим бастионом. Став здесь полновластной хозяйкой, Анна с энергией быстро превратила хаотичный быт моего отряда в отлаженный механизм. А вот с безопасностью вышло не так гладко. Ушаков и присланный Морозовым глава его службы, хмурый бородач по имени Захар, немедленно вцепились друг другу в глотки, споря о расстановке постов. Мне пришлось лично вмешаться и, как третейскому судье, потратить полдня на разграничение их полномочий. Вынужденный союз, скрепленный моим приказом, со скрипом заработал.

Получив в свое распоряжение сухое и просторное крыло дома, Магницкий и Нартов уже на следующий день разворачивали там временную лабораторию. Впервые за долгое время мы все оказались под одной крышей, в безопасности.

На первом же военном совете в новом штабе выяснилось, насколько своевременным был этот союз. Борис Морозов выложил на стол донесения от своих приказчиков из Европы.

— Подтверждаю ваши сведения, — сказал он, обращаясь ко мне. — Мои люди в Вене и Женеве доносят: через тамошние банки прошли крупные суммы, связанные с закупкой оружия якобы для австрийской армии. Оружие это потом «потерялось» где-то на пути в Польшу. Савойский вооружает целую теневую армию на наших границах. И Мазепа что-то темнит.

— Мы ответим тем же, — сказал я. — Борис Алексеевич, ваша торговая сеть — это идеальный канал для передачи ложных сведений, дезинформации. Пусть ваши люди пустят на амстердамской и лондонской биржах слух, что в России найдено новое, невиданное месторождение серебра. И что Государь готовит денежную реформу, которая обрушит курс европейского ефимка.

Морозов хитро прищурился, мгновенно оценив изящество замысла.

— Суматоха начнется знатная, — одобрительно крякнул он. — Государь одобрит? — я хмыкнул. — Казну их потрясем. А еще можно перехватить их поставки селитры из Индии. Без селитры пороха не сделаешь. У меня там есть верные люди.

На моих глазах рождался экономический фронт. Мы перестали отбиваться от ударов — мы готовились нанести свой. Наконец-то у меня появился союзник, мыслящий теми же категориями.

Вечером Морозов позвал меня на ужин, правда не в парадную столовую, где шумела моя команда, а в свой личный кабинет. На столе — простая еда, без изысков, и бутылка старого венгерского. Только мы трое: я, старый купец и Анна. По сути, не ужин, а продолжение нашего делового совета в более узком кругу.

Когда с делами покончили, Морозов-старший налил себе еще вина, посмотрел на меня в упор и сменил тему.

— Хороший мы с тобой механизм ладим, барон. Надежный. Однако у всякого механизма, даже самого крепкого, есть ось, на которой все держится. И ось эту нужно беречь и укреплять.

Я чуть не поперхнулся, догадываясь к чему он клонит.

— Наш с тобой союз, — продолжил он, — держится на слове да на общей выгоде. Сегодня выгода есть — и союз крепок. А завтра ветер переменится, и каждый потянет одеяло на себя. Чтобы этого не случилось, союзы такие надобно скреплять не только бумагой, но и кровью. Родством.

Старый лис. И ведь не подкопаешься. Говорит о деле, а по сути — надевает на меня золотой ошейник. И ведь прав, чертяка. Он говорил о браке, но не как торговец о сделке, а как государственный муж, мыслящий поколениями. Анна опустила глаза, но я чувствовал, что она не пассивная разменная монета в этой игре, а полноправный участник разговора.

Что я мог ответить, когда усталость, тупая боль в ребрах и горечь последних дней смешались внутри в ядовитый коктейль? Я заставил себя сделать медленный глоток.

— Борис Алексеевич, — сказал я, ставя бокал на стол. — Какая женитьба? У меня люди погибли, ребра сломаны, а в столице заговор. Дайте мне хотя бы вздохнуть, прежде чем сватать. Вы предлагаете закладывать фундамент нового дома, когда старый еще дымится.

Я посмотрел на него прямо.

— Давайте сперва потушим пожар. Выявим и уничтожим тех, кто пытается ввергнуть Империю в смуту. А когда над головой будет мирное небо, мы вернемся к этому разговору. Как равные партнеры, уверенные в завтрашнем дне. Сейчас все силы — на войну.

Морозов-старший долго молчал, изучая меня. Он искал в моих словах уловку.

— Что ж, — сказал он наконец. — Резон в твоих словах есть. Война прежде всего. Принимается.

Опытный игрок понял, что давить дальше — значит сломать фигуру, и согласился на отсрочку.

Мои покои — просторная анфилада комнат с высоким потолком. Тут жарко натоплено. Оставшись один после того, как слуга помог мне раздеться, я провалился в кресло. Впервые за много дней — полная, абсолютная безопасность. Я сидел в тишине, глядя на пляшущие языки пламени камина. Печи не было, топили камин на европейский манер.

Дверь в спальню отворилась так тихо, что я не сразу заметил. На пороге стояла Анна — уже не в строгом платье, а в простом домашнем халате из темно-зеленого шелка, с распущенными волосами, свободно падавшими на плечи. Молча войдя, она закрыла за собой дверь на тяжелый внутренний засов. На лице — усталость и тень сочувствия.

Она бесшумно подошла к столику, налила бокал вина, взяла тарелку с нарезанным сыром и хлебом и поставила все это на подлокотник моего кресла.

— Война войной, Петр Алексеевич, — тихо сказала она. — А силы нужно беречь.

Она не отошла, опустившись на ковер у моих ног, прислонилась спиной к креслу так, что ее затылок почти касался моего колена. От нее исходил легкий, едва уловимый запах духов. Этот простой, домашний жест был настолько неожиданным, что я замер.

— Отец давил, — сказала она так же тихо, глядя на огонь. — Простите его. Он мыслит веками, родами. Иногда забывает, что союзы заключают живые люди, а не торговые дома.

Я молчал, не зная, что ответить. Эта близость была одновременно и уютной, и до дрожи опасной. Насколько я знаю такая сцена в этом времени неуместна. И я пытался понять как сейчас пойдут события

— Вы сегодня за столом… Вы были на пределе, — продолжила она. — Я видела. Эта броня, которую вы носите, она ведь тяжелая. Иногда ее нужно снимать, иначе под ней можно задохнуться.

Ее слова, как скальпель хирурга. Она видела загнанного человека.

Я выдохнул. А будь что будет. Не ввалится же сюда ее отец с криками о совращении его дочери. Я посмотрел на эту красивую и умную девушку. Не железный я. Да и организм чисто физически хотел ее.

— Спасибо, — это все, что я смог выговорить. Голос сел.

Она ничего не ответила. Мы сидели в тишине, глядя на огонь. Ее молчаливое присутствие не требовало слов и не требовало ответных жестов. Она просто была рядом. И мне наконец становилось легко на душе.

Прошло, наверное, с полчаса. Сам не заметив как, я опустошил тарелку и осушил бокал. Навалилась усталость.

— Вам нужно спать, — сказала она, поднимаясь.

Она подошла к огромной кровати, поправила подушки и откинула тяжелое одеяло. Когда я, шатаясь, подошел и опустился на край, она укрыла меня. Ее пальцы на мгновение коснулись моей щеки, убирая растрепавшуюся прядь волос. Легкое, почти невесомое прикосновение.

— Отдыхайте, генерал, — прошептала она. — Завтра будет новый день. И новая битва.

Она так же тихо выскользнула из комнаты. Я остался один. В воздухе витал легкий запах ее волос, на плечах еще хранилось тепло ее рук. Впервые за долгое время в голове не было ни чертежей, ни планов, ни интриг.

Тишина. И понимание: в этой женщине я, возможно, обрел больше, чем союзника.

А может и правда пора жениться?

Тьфу, Смирнов, выпил бокал, а такие глупости в голову лезут.