Инженер Петра Великого 9

Глава 12

Я медленно поднял на него взгляд. Шутка? Провокация? Легкая, почти дружеская интонация никак не вязалась с его серьезным лицом.

— Ты, царевич, умом тронулся? — ответил я. — Какая еще жена? Мне бы с со всеми этими бедами разобраться. Надо о настоящем думать…

— А настоящее, Учитель, — тут же подхватил он тон, — имеет скверную привычку заканчиваться. Враг ведь не дурак, смекнул, куда бить надо. Не в стены — в голову. А голова у всей нашей затеи одна. Ваша.

Шутки кончились. Теперь он говорил как политик, чеканящий тезисы.

— Я тут намедни с Анной Борисовной беседовал. Она мне глаза открыла на то, как в Москве дела ведутся. Там сила в родах, в связях, которые из поколения в поколение тянутся. Хотя кому это я рассказываю, вы ж сами это знаете. А у вас что? Случись беда — кто все это подхватит? Нартов? Гений, однако не хозяин. Я? Мне еще учиться и учиться. А род ваш на вас и пресечется. Кому оставите?

Так вот в чем дело. Катализатор — Морозова. Конечно. За этим стояла ее московская, купеческая логика: просчитать риски, укрепить актив, застраховать вложения. Главный актив здесь — я. А лучшая страховка — династический брак. Все сложилось. Это не внезапное озарение царевича.

Но вместо ожидаемого гнева шевельнулось иное чувство — отстраненная жалость.

— Бедный мальчик, — тихо сказал я. Он вздрогнул от неожиданной смены тона. — Ты и впрямь думаешь, что дело в наследниках? Что род — это спасение?

Я отошел от окна и сел за стол. Опершись локтями о стол, я подался вперед.

— Ты говоришь о будущем. Хорошо, давай я расскажу тебе про будущее. — На этой фразе мне пришло в голову, что будущее Алексея я уже изменил безвозвратно. — Так вот. Целились в тебя. Не в меня. Ты — слабое звено. И я сильно сомневаюсь, что во вражеских столицах сразу дойдут, что такое «Гражданская Смерть». Значит, попытаются еще раз. И еще. И однажды у них получится. А знаешь, что будет тогда, царевич? Твой отец, потеряв единственного сына, сломается. Превратится в зверя, который зальет страну кровью в поисках виноватых. Начнется грызня за трон. Меншиков, бояре, генералы… Они разорвут Империю на куски быстрее, чем стая волков рвет оленя. Все, что мы строили — заводы, дороги, армия, — все пойдет прахом. А лет через двадцать на это пепелище придет новый Карл или новый Батый и возьмет то, что осталось, голыми руками. А может и вовсе, — здесь я даже вздохнул, — начнутся дворцовые перевороты, где весь род Романовых будет грызню вести за престол. Вот твое будущее без наследника. Не моего. Твоего.

Откинувшись на спинку кресла, я смотрел, как царевич сидит в легкой прострации. Его атака была отбита — я разверз перед ним бездну, на самом краю которой он стоял. Его личная смерть стала бы сейчас спусковым крючком для гибели целого государства.

— Так что оставь заботы о моем роде, — закончил я уже спокойнее. — И займись своим. Государство — это не машина, ты прав. Это семья. И у этой семьи должен быть не только отец, но и сын, способный продолжить его дело.

Он долго молчал. Потом медленно поднялся. В его взгляде мелькнуло понимание. И еще кое-что, отчего у мне даже стало немного не комфортно.

— Вы правы, Петр Алексеевич, — сказал он тихо. — Система должна быть защищена. На всех уровнях. Благодарю за урок.

Он поклонился и вышел. А я остался сидеть, с неприятным ощущением в груди. Спор я, безусловно, выиграл. Однако оставалось гадкое чувство, будто войну только что проиграл.

И пяти минут не прошло, как дверь отворилась. На пороге стояла Анна Морозова. В строгом дорожном платье темно-синего сукна, с туго стянутыми в узел волосами. Вид, как у генерала, прибывшего на инспекцию в разбитый полк. Под мышкой — тяжелая кожаная папка — придумка моей Инженерной Канцелярии.

— Не вовремя? — спросила она скорее для проформы, уже шагая к столу.

— Для вас, Анна Борисовна, время, кажется, всегда самое подходящее, — ответил я.

Она проигнорировала тон, но, думаю, уловила мое недовольное настроение. Положив папку на стол, она посмотрела мне прямо в глаза.

— У меня дурные вести, Петр Алексеевич. Из Амстердама и Лондона. Мои приказчики доносят: англичане, оправившись от шока после заключения мира с османами, готовят ответ. Экономический. В их парламенте уже на рассмотрении «Акт о защите законной торговли», который, по сути, узаконивает грабеж наших судов под предлогом борьбы с «пиратством». Голландцы пока упираются, однако их дожмут. В роттердамском порту уже арестован наш караван с железом. Убытку на двести тысяч ефимков. Они хотят нас задушить.

Новости ожидаемые, но от того не менее скверные. С каждой деталью, что она приводила, смутная угроза обретала плоть и кровь. Государь будет в ярости. А ведь мы так старались «не отсвечивать».

— И вы, разумеется, привезли решение, — кивнул я на папку.

— Я привезла план, как выжить, — поправила она, развязывая тесемки.

Она не стала спешить. Сначала на столешницу легли донесения приказчиков. Методично, шаг за шагом, она доказывала: наши внешние рынки перекроют в течение полугода. Любые мои попытки прорвать блокаду технологиями — будь то более быстрые корабли или новое оружие — приведут к эскалации и полномасштабной войне, к которой казна не готова. Не используя эмоций, а только упрямые цифры, она виртуозно загоняла меня в угол.

— Мы не сможем пробить их стену, — закончила она свой анализ. — Значит, нужно сделать так, чтобы эта стена для нас не имела значения.

И только потом она извлекла из папки второй документ. Эдакая экономическая симфония, где каждый рубль, пуд железа и каждый аршин сукна играли свою, партию. В нем предлагалось восстановить Игнатовское, создать на его базе замкнутый, самодостаточный экономический цикл, неуязвимый для внешних атак. Московские деньги и торговые пути Морозовых вливались в мою промышленную мощь, создавая монстра, способного выдержать блокаду и самому диктовать цены на внутреннем рынке от Архангельска до Астрахани.

Я дочитал до конца. В самом низу, под итоговыми расчетами прибылей, от которых захватывало дух, шел раздел: «Гарантии и Управление». И первый же пункт бил в цель, подготовленную Алексеем: «Для обеспечения неразрывности союза и объединения торговли — брак между договаривающимися сторонами: бароном Смирновым П. А. и девицей Морозовой А. Б.».

Я медленно поднял взгляд. Она выдержала мою прямую атаку, правда предательски побелевшие костяшки пальцев, сжимавших край стола, выдавали ее с головой. Она тоже рисковала, ставя на кон и деньги клана, и собственную судьбу. В ее мире такой откровенный ход со стороны женщины сродни самоубийству. Либо пан, либо пропал.

— В любом большом деле, Петр Алексеич, всегда есть главный стержень, — сказала она безэмоционально, хотя я видел, каких усилий ей это стоило. — Вы — разум этой Империи. Мы — ее кошелек. Порознь нас можно разбить. Вместе — мы непобедимы. Это не прихоть. Это необходимость.

— Необходимость, — повторил я, словно пробуя слово на вкус. — Удобное слово. Им можно оправдать что угодно.

Я встал и прошелся по кабинету, останавливаясь у окна. Внизу, во дворе, мужики таскали обгоревшие бревна. Мои люди. Мой дом. Моя крепость. И вот теперь эту крепость предлагали сдать без боя в обмен на золотые горы и политическую защиту. Ценой сдачи был я сам.

Глупо, если честно. Ведь в капитале я не нуждался, так как у меня был партнер — Демидов. Просчитали ли мои «товарищи» этот момент?

— Ваш план превосходен, Анна Борисовна, — повернувшись к ней, произнес я. — План логичен и, наверное, эффективен. Как хорошая паровая машина. Вот только вы не учли одну деталь. Главный компонент. В этом договоре вы покупаете не заводы, не патенты и не контракты. Вы пытаетесь получить право распоряжаться моим разумом. А он не продается.

Подойдя к столу, я взял ее бумаги и протянул ей.

— Он может быть только главным пайщиком. Старшим.

Она замерла, не понимая.

— Поэтому будет так, — продолжил я, уже диктуя свои условия. — Пункт о браке откладывается. На неопределенный срок. К его обсуждению мы вернемся после того, как решим крымский вопрос и разберемся с этой вашей блокадой. Когда у меня будет время думать не только о выживании. А вот уставной капитал и доли в новом предприятии можем пересмотреть прямо сейчас. Право решающего голоса и большая часть пая останутся за мной. Вы получаете долю, место в совете правления и все обещанные барыши. Мои технологии и управление, ваши деньги и пути. Это мое встречное предложение. И оно единственное.

Она смотрела на меня, на ее лице мелькнуло что-то похожее на восхищение. Она пришла покупать, а ей предложили войти в долю, но на правах ведомого. Я перехватил инициативу. Она хотела получить полный надзор над активом, я же предложил ей лишь доступ к его плодам.

Анна долго молчала, переводя взгляд с моего лица на бумаги. Я буквально видел, как в ее голове взвешиваются риски: принять мои условия, получив огромную прибыль, но оставшись на вторых ролях, — или отказаться и поставить под удар все. Анна едва заметно выдохнула.

— Вы сильный противник в любом торге, Петр Алексеич, — произнесла она без лести. — Возможно, даже слишком сильный для своих союзников. Хорошо. Ваше слово принято. Мы подготовим новый договор на ваших условиях.

Она начала собирать бумаги, но я нутром чуял — это еще не все. Паузу она выдержала намеренно. Готовила последний, решающий довод?

— Однако, — продолжила она, словно между прочим, — боюсь, ваше решение отложить вопрос о браке может… потерять смысл.

— Поясните.

— Этот механизм уже запущен, Петр Алексеич. И не мной, — на ее губах появилась горькая усмешка. — Пока мы с вами тут делим паи и барыши, царевич Алексей уже действует. Причем вашим же оружием, на вашей же земле.

Я нахмурился, не понимая куда идет разговор.

— Он пришел ко мне еще вчера. И изложил все то, что вы сейчас слышали. Причем изложил как продуманный план по спасению Отечества. Он представил наш с вами союз единственно возможным способом связать воедино три столпа Империи: Трон, который представляет он и его отец, ваши Технологии и наш московский Капитал. Он убедил меня, что только так можно создать противовес старому боярству и всесильному Меншикову.

С каждым мне все тяжелее было держать челюсть. Передо мной разворачивался какой-то приговор. Алексей не стал ждать моего согласия и заблаговременно пришел к Анне, заручился ее поддержкой и, как я понимаю, уже запустил этот маховик дальше — через Брюса к самому Государю. Он создал коалицию, в которой я, будучи центральным элементом, уже не имел права голоса.

На меня Анна смотрела со странным выражением.

— Он действует вашими же методами, Петр Алексеич, — тихо сказала она. — Мыслит на десятилетия вперед, готов подставить под удар один полк, чтобы выиграть всю кампанию. Вы хотели воспитать из него Государя? Получите. Он учится быстро. Сегодня полком, которым пришлось пожертвовать ради общей победы, оказались вы.

Я молчал. Что я мог сказать? Она была права. Я сам выковал этот клинок, сам закалил его в огне испытаний. И теперь он приставлен к моему горлу. Внутри кипел ядовитый коктейль: острая досада на собственную слепоту, гнев от бесцеремонности, с которой меня использовали, и — да, чего уж там — темная, извращенная гордость. Мальчишка выполнил задание, он его превзошел. Доказал, что способен решать задачи и ставить их, действуя по собственному разумению, исходя из интересов государства, как он их понимает.

Но за всей этой государственной логикой скрывалось простое, человеческое предательство. Не злонамеренное, возможно, даже совершенное из лучших побуждений, но от этого не менее горькое. Мальчик, которого я вытащил из-под обломков, которого учил и защищал, в решающий момент выбрал абстрактное «благо Империи». И принес меня в жертву этому благу.

Или тут что-то иное?

— Он действительно учится, — произнес я тихо. — Что ж…

Я подошел к столу и сел. Капкан захлопнулся. Алексей, Анна, Брюс, Государь… все они стали частями механизма, работающего на благо России. А я, его создатель, оказался заперт внутри собственного творения. Вокруг были союзники, партнеры, ученики, но не было ни одного человека, который был бы на моей стороне безусловно. Любава была, наверное. Ее поступок, спасший мне жизнь, я вряд ли когда-нибудь забуду. Вот так живешь себе и не понимаешь, какой котел в душе человека.

И в этом вакууме родилось упрямое желание вернуть себе контроль над собственной жизнью. Чтобы это сделать, мне нужно было стать настолько ценным, настолько незаменимым, чтобы мое слово перевесило любые политические резоны. Мне нужен был довод, против которого бессильны любые союзы и указы.

А возможно ли это? Я по влиянию не сильно уступаю Меншикову или Брюсу.

Я поднял голову и посмотрел на Анну. Она все еще стояла у стола, ожидая ответа. Ждала, вероятно, эмоционального взрыва или капитуляции. Не дождетесь.

Механизм в моей голове, переварив шок, уже переключился в режим решения задачи.

— Анна Борисовна, — произнес я с легкой улыбкой. — Ваш расклад и предложение царевича имеют великий смысл. Но они несвоевременны. Империя стоит перед новой кампанией, и все мои силы, равно как и ваши капиталы, должны быть брошены на ее скорейшее и победоносное завершение.

Она хотела возразить, но я остановил ее жестом.

— Посему, переговоры о соединении наших дел приостановлены. До тех пор, пока я не создам и не представлю Государю новый довод, который коренным образом изменит расстановку сил на южных рубежах. После этого мы вернемся к нашему разговору. Но уже с совершенно иным пониманием веса и цены доли каждого.

Ни отказ, ни согласие — вот мое последнее слово. Я дал понять, что правила этого торга скоро изменятся, и моя доля в любом общем деле возрастет многократно. Она поняла. Делец до мозга костей, она уважала умение держать удар и, взвесив все, приняла мои условия. Собрав бумаги, она сдержанно попрощалась и вышла, оставив за собой тонкий шлейф дорогих духов.

Оставшись один, я громко выдохнул. Я знаю, где могу успокоится. Каменные ступени в подвал я освещал лампой со свечой. С каждым шагом вниз я физически ощущал, как меняется среда: воздух становился плотнее, запахи дерева и воска уступали место знакомым ароматам остывающего металла, едкой селитры и каменноугольной пыли. Дверь, окованная железом, поддалась с коротким, сухим скрипом. Я вошел, и глухой удар засова отсек верхний мир.

Здесь был строгий порядок. Слева — верстаки для точной механики, тиски, наборы резцов и сверл, разложенные по размерам. Справа — небольшая кузница: печь, наковальня, меха. В глубине, под отдельной вытяжкой, — мой химический стол. Колбы, реторты, весы. Ничего лишнего. Это мой командный пункт. Место, где переменные известны, а законы физики — незыблемы.

Мои ресурсы. Мои козыри. Взгляд зацепился за стопку чертежей на дальнем столе. Проект «Благовоние». Рядом лежали отчеты по селитре.

Голова сама собой заработала в другом направлении.

Всплыла мысль, давно сидевшая занозой. Ушаков. Гений, равных которому в России нет. Демидову он нужен. Де ла Серда — отличный разменный актив. Нужно будет предложить сделку, от которой старый лис не сможет отказаться. К черту политику. Надо заняться менеджментом активов, чтобы я не попадал в такие истории с браком.

Эта мысль окончательно привела меня в рабочее состояние. Я подошел к химическому столу, чиркнул кремнем, зажигая спиртовую горелку. Синее пламя ровно загудело. Здесь, в отличие от остального мира, результат зависел только от точности расчетов и прямоты рук. Здесь я был полновластным хозяином.

Проект «Благовоние». Теперь это стало моим личным делом, путем к воле.

Мозги, освобожденные от эмоций, заработали с ясностью, раскладывая технологическую цепочку на составные части.

Глядя на пляшущий язычок пламени в спиртовке, я поймал себя на том, что злость никуда не делась — она переплавлялась в целеустремленность.

Хотите запереть меня в клетке из долга и золота?

Что ж. Сперва я выкую к ней ключ.