Елизавета Петровна стояла на пороге в белой ночной рубашке из тонкого батиста, поверх которой она накинула шлафрок цвета слоновой кости с кружевными манжетами.
Светлые волосы, которые днем она всегда укладывала в строгую прическу, теперь свободно падали на плечи и спину тяжелыми волнами, почти достигая до талии. В правой руке она держала серебряный подсвечник с тремя восковыми свечами. Пламя колыхалось от ночного ветерка, который проникал через неплотно закрытое окно в глубине коридора.
— Я уже думала, что ты не приедешь, — сказала она тихо, отступая в сторону, чтобы пропустить меня.
Ее голос звучал хрипловато, словно она долго молчала. Лицо казалось бледным в неровном свете свечей, под глазами залегли легкие тени, видно, спала плохо последние ночи.
Я переступил порог, и она сразу закрыла за мной дверь, опустив тяжелую железную задвижку. Звук лязгнувшего металла показался мне чересчур громким в ночной тишине.
Коридор далеко тянулся вглубь дома. По полу лежал персидский ковер с затейливым орнаментом из синих, красных и золотых нитей, узор изображал какие-то цветы и вьющиеся лозы.
Стены обиты шелковыми обоями светло-зеленого цвета с нарисованными пастушками, овечками и пухлыми купидонами. Вдоль стен на одинаковом расстоянии друг от друга стояли узкие столики из красного дерева на изогнутых ножках, а на них китайские вазы высотой аршин каждая, расписанные синими драконами и цветами.
Елизавета Петровна повернулась ко мне. При движении полы шлафрока разошлись, и я увидел, что под ним только тонкая ночная рубашка, сквозь которую угадывались очертания ее тела. На шее, чуть выше ключицы, пульсировала жилка, часто и быстро.
— Лиза, я…
Она подняла левую руку, останавливая меня.
— Не надо слов. Мы слишком долго говорили, когда надо было действовать.
Я сделал шаг к ней и взял ее за руку. Пальцы оказались прохладными, но ладонь горячей и влажной. Я поднес ее руку к губам и поцеловал, сначала пальцы, потом запястье, где под тонкой кожей бился пульс. Она не отдернула руку, только прикрыла глаза.
— Я каждый вечер сидела у окна, — прошептала она. — Смотрела на дорогу и ждала. Думала, что сойду с ума от этого ожидания.
Я притянул ее к себе. Подсвечник качнулся в ее руке, капля горячего воска упала на ковер и тут же застыла белым пятнышком. Я поцеловал ее в губы, сначала осторожно и нежно, но она сразу же ответила с такой страстью, что я забыл обо всем. Ее губы оказались мягкими, теплыми, с привкусом вина, видимо, пила перед сном, чтобы успокоить нервы.
Я целовал ее губы, потом спустился к подбородку, к шее. Кожа там оказалась очень нежной, с легким запахом духов: роза и еще что-то цветочное. Она откинула голову назад, открывая мне доступ, и я почувствовал, как она дрожит в моих объятиях.
— Пойдем, — выдохнула она мне в ухо.
Мы пошли по коридору. Ковер глушил наши шаги.
Я видел, как на стенах колышутся наши тени от света свечей, которые она несла. Мы прошли через гостиную, где стояли кресла, обтянутые зеленым бархатом, и длинный диван с множеством подушек.
Потом через небольшую библиотеку, там на полках рядами стояли книги в кожаных переплетах, пахло старой бумагой и табаком. Затем через музыкальную комнату, где у стены возвышалось большое фортепиано черного цвета, на крышке которого лежали ноты.
Наконец Лиза остановилась перед дверью из темного дуба, украшенной резьбой и бронзовыми накладками в виде листьев и цветов.
— Это моя спальня, — сказала она и толкнула дверь.
Я вошел следом за ней. Комната оказалась довольно большой.
Посреди стояла широкая кровать под балдахином из темно-красного бархата с золотым шитьем по краям. Постель уже разобрана, всюду белоснежные простыни и целая гора подушек в кружевных наволочках. У изголовья на маленьком столике горели две лампады в серебряных подставках, их желтоватый свет создавал мягкое освещение, отбрасывая причудливые тени на стены.
Слева от кровати стоял туалетный столик с большим овальным зеркалом в раме из светлого дерева с красивым рисунком, похоже, карельская береза. На столике расставлены многочисленные флаконы с духами разной формы и размера, несколько шкатулок из зеленого камня, малахит, наверное, гребни из черепахового панциря, щетки для волос с серебряными ручками.
Справа от кровати возвышался большой платяной шкаф, украшенный вставками из перламутра, которые переливались в свете ламп. Воздух в комнате был теплым, пахло лавандой и розовым маслом.
Лиза поставила подсвечник на столик рядом с лампадами и повернулась ко мне.
— Ты приехал, — сказала она просто, и в ее голосе я услышал облегчение.
Я обнял ее за талию. Она оказалась очень тонкой, я чувствовал под руками теплое тело сквозь легкую ткань.
Лиза потянулась ко мне, встала на цыпочки, и мы снова поцеловались. Этот поцелуй был долгим и глубоким, без всякой сдержанности. Я чувствовал, как Лиза прижимается ко мне всем телом, как ее руки обвивают мою шею, пальцы зарываются в мои волосы.
Мои руки скользнули по ее спине, нашли завязки шлафрока. Я потянул за них, и узел развязался. Она помогла мне, пожав плечами, и шелковая ткань соскользнула вниз, упала к ее ногам мягкими волнами. Под шлафроком оказалась только тонкая ночная рубашка из батиста, сквозь нее я видел очертания ее тела, розоватый цвет кожи.
— Я так долго тебя ждала, — прошептала Лиза, прижимаясь губами к моему уху. — Каждую ночь я ложилась в постель и думала о тебе.
Ее пальцы начали расстегивать пуговицы на моем сюртуке. Их было шесть штук, медных, с гравированным узором.
Пальцы у нее дрожали, и она никак не могла справиться со второй пуговицей. Я помог ей, быстро расстегнул все и скинул сюртук. Жилет последовал за ним. Лиза потянула за концы моего галстука, развязала узел, который я так старательно завязывал, и отбросила белую шелковую ленту в сторону.
Мы двигались к кровати, не размыкая объятий. Я чувствовал жар ее тела сквозь тонкую ткань, ощущал, как бешено колотится ее сердце, я положил руку ей на грудь и чувствовал каждый удар.
Мы упали на кровать. Пружины тихо скрипнули под нашим весом. Я навис над ней, длинные волосы веером разметались по белым подушкам, глаза блестели в полумраке, губы приоткрыты, дыхание частое.
— Останься до утра, — прошептала Лиза. — Прошу тебя.
Я целовал ее шею, плечи, ключицы. Кожа там была очень нежной, теплой, с легким соленым привкусом. Она выгнулась, вцепилась пальцами мне в волосы, потянула на себя. Ее дыхание становилось все более частым и прерывистым.
Я стянул с себя рубашку, она полетела на пол к остальной одежде. Ее руки сразу же легли мне на спину, скользили по коже и царапали ногтями, не сильно, но чувствительно. Я чувствовал, как по моей спине бегут мурашки от ее прикосновений.
Я потянул ее ночную рубашку вверх, она приподнялась, и я стащил тонкую ткань через ее голову. Батист на мгновение зацепился за один из гребней в ее волосах, пришлось осторожно распутать.
Теперь Лиза лежала передо мной обнаженная. Кожа ее была гладкой, золотистого оттенка в свете ламп. Грудь небольшая, но красивой формы, талия тонкая, бедра округлые. На правом плече я заметил маленькую родинку, темную точку на светлой коже. Я наклонился и поцеловал ее.
Она притянула меня к себе с неожиданной силой. Наши тела сплелись. Я чувствовал ее кожу, горячую и влажную, прижатую к моей. Балдахин над нами колыхался от наших движений, бархат мягко шелестел.
Я не знаю, сколько прошло времени. Минуты? Часы? Я потерял счет. Существовали только мы двое, жар наших тел, учащенное дыхание, ее тихие стоны, которые она пыталась сдержать, прикусывая губу. Я целовал эту губу, освобождая звуки, рвущиеся наружу.
Когда все закончилось, мы лежали рядом, не в силах пошевелиться. Лиза положила голову мне на грудь, ее темные волосы щекотали мой подбородок. Я обнимал ее, чувствовал, как постепенно замедляется ее дыхание, как расслабляется ее тело. Моя рука лежала на ее спине, я медленно водил пальцами вверх-вниз.
Мы молчали минут десять, может, больше. Я слушал ее дыхание, стук ее сердца. В комнате стояла тишина, только свечи тихо потрескивали, сгорая.
Наконец она пошевелилась, приподнялась на локте и посмотрела на меня.
— О чем ты думаешь? — негромко спросила она.
— О том, что я сумасшедший, — ответил я честно. — Что мы оба сумасшедшие.
Она улыбнулась, впервые за этот вечер.
— Почему?
— Потому что это безумие. Мы в Туле, вдали от Севастополя, где все началось. У тебя положение в обществе, репутация и богатые имения. Ты дочь князя Долгорукова. А я… я бывший военный инженер, оказался счастливчиком, которого ты одарила своей любовью.
Она положила палец мне на губы.
— Не говори так. Ты не просто инженер. Я же помню, что ты сделал в госпитале Севастополя. Когда я уезжала, Струве сказал, что твоя система вентиляции помогла спасти десятки жизней. А твое очищение ран спиртовой настойкой? Ты спас много жизней своими изобретениями. Разве это ничего? Да другие не сделали и малой части того, что ты сделал за месяц.
— Изобретениями, которые я не могу внедрить везде, — горько сказал я. — Знаниями, которые я не могу передать. Одно дело что-то придумать, а другое претворить это в жизнь. Ты не представляешь, как это сложно.
Она села, подтянув к груди простыню. В свете ламп ее обнаженные плечи казались белее молока.
— А я живу в страхе, что больше никогда не увижу тебя, — сказала она тихо. — Когда ты уехал из Севастополя, я думала, что сойду с ума. Каждый день я ждала письма, хоть какой-нибудь весточки. Я так надеялась, что ты все-таки переедешь в Петербург. Но потом ты остался в Туле, и я… я не выдержала. Сама приехала, сначала сюда, а потом к тебе в мастерскую, забыв обо всех приличиях.
— Лиза… — начал я, но она перебила меня.
— Как же мне нравится, когда ты называешь меня так.
Я сел рядом с ней и взял ее за руку.
— Лиза. Ты уверена в чувствах? Ты понимаешь, о чем я говорю? Твой отец князь. У него связи и влияние. Разве у него не присмотрена выгодная партия для тебя?
— Отец в Петербурге, — она покачала головой. — Хотя он уже забеспокоился, когда узнал, что я его обманула и приехала сюда. Видимо, ему уже донесли насчет тебя. Но он давно уже перестал указывать мне, как жить. Я уже не девочка, которую можно выдать замуж за нужного человека. Мне скоро будет двадцать четыре года. По меркам света я почти старая дева.
— Ты прекрасна, — сказал я просто.
Она улыбнулась, но в улыбке этой чувствовалась горечь.
— Прекрасна и одинока. Все мои подруги давно замужем, у них дети. А я… Отец присылает письма с именами женихов. Полковник такой-то, статский советник такой-то. Все они смотрят не на меня, они видят приданое и связи. Они готовы на все ради моего приданого.
Я обнял ее за плечи и притянул к себе.
— Я встретил тебя в Севастополе совершенно случайно, — сказал я тихо. — Помнишь? Ты пришла в нашу палату когда я разговаривал со Струве. Я помню, как удивился тогда, отчего такая нежная барышня не боится крови и болезней. Все мои знакомые дамы шарахались от такого, а ты просто стояла рядом и помогала раненым.
— На самом деле я всегда боялась крови, — призналась Лиза. — Но потом я решила, что должна что-то сделать, не могу же остаться в стороне, когда происходит такое. И я пошла в сестры милосердия. А потом… потом мы встретились в госпитале. Я тоже помню нашу первую встречу. Ты долго лежал без сознания, я ухаживала за тобой, а потом, когда ты пришел в себя, меня поразили твои глаза. Ты был ранен, но у тебя такой пронзительный взгляд, я помню, он прям был наполнен огнем. Это меня удивило больше всего.
Я кивнул.
— Помню. Ты разносила воду раненым. Твое платье было измазано кровью, волосы растрепаны. Но ты была прекраснее всех светских дам, которых я видел.
Она повернулась ко мне и посмотрела в глаза.
— В Севастополе я поняла, что влюбилась в тебя. Но там была послевоенная разруха, руины и бедствия, каждый день надо было проживать с усилием. Я думала, что это просто… что это от страха, от напряжения. Что когда все закончится, это чувство пройдет.
— Но не прошло?
— Нет, — прошептала она. — Стало только сильнее. Когда я вернулась в имение, я пыталась забыть тебя. Принимала гостей, ездила на балы. Но каждый вечер снова я думала о тебе. Представляла, как ты работаешь над своими чертежами, как объясняешь что-то рабочим, терпеливо и детально, как умеешь только ты…
Мы снова поцеловались, на этот раз медленно, нежно.
— Что мы будем делать? — спросила Лиза, когда наши губы разомкнулись.
Я задумался, потом решительно посмотрел на нее.
— Мы будем вместе, обещаю.
Лиза легонько вздохнула.
— Я боюсь, — призналась она. — Но не тебя. Нет, я боюсь потерять тебя. Боюсь, что однажды ты исчезнешь так же внезапно, как появился. Что я проснусь утром, а тебя уже нет. И никто не будет помнить, что ты был рядом со мной.
Она прижалась ко мне, и я почувствовал, как дрожат ее плечи.
— Обещай мне, — прошептала девушка. — Обещайте, что если это случится… если ты захочешь уйти… сначала ты предупредишь меня. Дашь мне хотя бы попрощаться.
Я крепко обнял ее.
— Я не собираюсь никуда исчезать, — сказал я твердо. — Я здесь. Я с тобой. И я не знаю, что нас ждет, но мы справимся. Вместе.
Лиза подняла голову, посмотрела на меня. На ее ресницах блестели слезы.
— Вместе, — повторила она. — Мне нравится это слово.
Мы лежали обнявшись, долго, очень долго. Затем я уснул, а Лиза лежала рядом, не шевелясь, чтобы не мешать мне. Я понял это только потом, потому что сквозь сон ощущал, как она тихонько двигает руками и вертит головой. Но она делала это очень осторожно, так что я не просыпался.
Когда я открыл глаза, за окном начало светать. Сквозь тяжелые бархатные занавески проникала тонкая полоска серого света.
Лиза легонько коснулась меня.
— Тебе надо ехать, — сказала она с сожалением. — Еще полчаса, и Дуняша принесет мне утренний чай. Если она увидит тебя…
Я кивнул и начал одеваться. Она наблюдала за мной, сидя на кровати и укрывшись простыней. Когда я натянул сапоги, она поднялась, накинула шлафрок и небрежно завязала пояс.
Мы вернулись по тому же коридору к входной двери. Теперь он казался короче. Я уже различал в полумраке картины на стенах: пейзажи и портреты в овальных рамах.
У двери она остановилась, взяла меня за руку.
— Ты приедешь снова?
— Конечно. Как только смогу.
— Завтра ночью? — Она смотрела на меня снизу вверх, и в ее глазах я увидел надежду и страх одновременно.
— Я постараюсь, — сказал я.
Она встала на цыпочки, и я поцеловал ее в последний раз. Долгий и глубокий поцелуй, словно я хотел запомнить каждую секунду происходящего.
Дверь бесшумно закрылась за мной. Я спустился по каменным ступеням крыльца, они блестели от утренней росы. Быстро миновал двор, оставаясь незамеченным и вышел за ворота, осторожно прикрыв их за собой.
Моя лошадка так и стояла, привязанная к забору, дремала, опустив голову, изредка помахивая хвостом. Какая молодец, ни разу не заржала, надо будет угостить ее лучшим овсом, когда вернемся в город. Я отвязал поводья и взобрался в седло.
Проехал немного по еще сумрачной перед рассветом дороге через поле. Обернулся на прощание, привстал на стременах, посмотрел поверх забора. В одном из окон флигеля, как раз, где спальня, мелькнула белая фигура. Лиза стояла там, глядя мне вслед.
Я пустил лошадку легкой рысью. Копыта стучали по утоптанной дороге. Я уезжал от усадьбы, но память о проведенной ночи, о горячих поцелуях девушки, о ее словах любви осталась со мной, жгла сильнее любого огня.
Солнце поднималось над горизонтом, окрашивая небо в розовые и золотые тона. Рассвет новой жизни или все опять пойдет по тому же непонятному кругу, как было до этого?