Император Пограничья 8

Глава 12

Утро в лагере беженцев начиналось с привычной суеты. Иуда сидел на перевёрнутом ящике возле барака, наблюдая за потоком людей. У дальней стены собралась группа беженцев — человек двадцать стояли на коленях вокруг худого, лысого как коленка, мужчины, который что-то страстно вещал, воздевая руки к небу. «Покайтесь!» — долетали обрывки слов. — «Гон послан за грехи наши!»

Рядом Митька перебирал вчерашнюю добычу — банки тушёнки, куски сала, хлеб. К ним подошла женщина лет тридцати пяти, закутанная в потрёпанную шаль. Под глазами тёмные круги, в лице читалась почти хроническая усталость, а стойкий запах пороха сообщал всем окружающим, что та работает в оружейном цеху, собирая боеприпасы.

— Говорят, у вас… у вас есть еда? — едва слышно спросила она. — Мне нужно больше, чем дают по карточкам. У меня трое детей, растут быстро, всё время голодные… Капризничают… Они не привыкли так, привыкли чтобы всего вдоволь.

Иуда окинул её оценивающим взглядом. Одежда когда-то была дорогой, на пальце след от обручального кольца. Вдова, значит. Из тех, кто раньше жил припеваючи, а теперь вынуждена полагаться на чужую милость.

— Есть, — он кивнул на банку сгущёнки. — Только не за спасибо.

Женщина судорожно порылась в карманах, достала серебряную цепочку с медальоном.

— Это всё, что осталось… Муж был купцом, погиб при эвакуации из Покрова. Я бы не стала просить, но дети… Младшему всего пять, он постоянно просит чего-нибудь сладкого.

Месмерист взвесил цепочку на ладони. Неплохое серебро, медальон с гравировкой. За такую можно выменять много чего полезного.

— Две банки сгущеного молока и полбуханки белого хлеба в довесок, — решил он.

Вдова закивала, хватая еду трясущимися руками. Убежала, прижимая к груди драгоценный груз. Иуда усмехнулся, пряча цепочку в карман. Вот так аристократы и становятся нищими. Сначала продают драгоценности за дополнительную еду к пайку, потом одежду, а потом… Он покосился на Митьку, который уже облизывался, глядя вслед женщине.

К полудню Иуда с Митькой перебрались в другое место — подальше от оживлённых мест и от той толпы фанатиков, что всё ещё молились у стены, начав выискивать новых клиентов. Сделки парочка проводила по одной, шёпотом договариваясь о встречах в разных закоулках.

Гниль черного рынка медленно просачивалась в крепкую хозяйственную систему Угрюма. Людям, которые испытывали колоссальное нервное напряжение, хотелось хоть капельку радости, которой становились неподотчётные продукты.

Система карточек работала, люди получали еду, но многим хотелось большего — разнообразия, лакомств для детей, лишней банкой тушёнки для больного родственника, просто больше калорий для тяжёлой работы. За дополнительную еду отдавали последнее — обручальные кольца, серебряные крестики, часы, даже иконки семейные. Каждый думал, что покупает у каких-то счастливчиков, сумевших припрятать запасы до эвакуации.

Иуда умело поддерживал эту легенду, намекая на «дальнего родственника из деревни» и «старые связи». Митька стоял на стрёме, высматривая дружинников. Но больше всего месмериста заинтересовала группа мужиков, которых он заметил ещё утром.

Крепкие работяги, человек пять. По виду — бывшие грузчики или плотники. Смотрели на пустую бутылку из-под самогона с таким вожделением, будто это святой Грааль.

— Эй, мужики! — окликнул их месмерист. — Ищете чего?

Самый здоровый, с разбитым носом боксёра, шагнул вперёд:

— Самогон почём?

— А что предложите?

Мужики переглянулись. У них явно не было ничего ценного. Иуда улыбнулся — именно этого он и ждал.

— Впрочем, может, договоримся иначе. Вы ребята крепкие, работящие. Мне такие нужны.

— Для чего? — насторожился «боксёр».

— Для дела. Будете помогать мне кое в чём, получите не только самогон, но и дополнительную еду к вашим пайкам. Регулярно.

Работяги заинтересовались. Иуда мысленно потирал руки. Ещё пара таких групп, и у него будет настоящая сила. После Гона, когда все эти дураки из острога разбегутся или передохнут, он уведёт свою банду в большой город. Больше не придётся мелочиться с карманными кражами. Он видел себя главарём серьёзной группировки — с десятками подчинённых, данью с торговцев, контролем над целыми кварталами. Точно, как покойный Кабан из Сергиева Посада, к которому думал податься «Ульян», но лишь под крепостными стенами узнал, что тот, оказывается, погиб. Причём, шептали, от рук того самого воеводы, что пригласил беженцев к себе в острог.

— Что за дело-то? — спросил один из работяг, помоложе.

— Пока ничего сложного. Иногда постоять где надо, иногда припугнуть кого надо. Справитесь?

Боксёр кивнул:

— За самогон и дополнительную жратву — справимся. На стройке пайка не хватает, чтобы брёвна таскать целый день.

Иуда протянул им бутылку:

— Вот вам аванс. Остальное — вечером. Приходите к заброшенному дому на Кузнечной.

Мужики ушли, передавая бутылку по кругу. Месмерист удовлетворённо откинулся на ящике. План складывался отлично. Алкоголь — универсальная валюта среди таких вот работяг. Воевода запретил продажу спиртного во время осады, так что за бутылку они готовы на многое.

— Слушай, — Митька почесал небритую щёку. — У нас самогона-то всего пара бутылок осталось. На всех твоих «бойцов» не хватит.

— Знаю, — Иуда поднялся. — Поэтому сегодня ночью идём на склад с алкоголем.

— Опять? После вчерашнего?

— Именно. Я слышал разговоры — воевода приказал перенести весь алкоголь в более охраняемое место. Но пока там всё та же охрана — двое сторожей. Это наш последний шанс.

Митька нервно облизнул губы:

— А если спалят?

— Не спалят. Я отведу глаза, как обычно.

Ночь выдалась безлунной. Иуда с Митькой крались вдоль заборов, прислушиваясь к каждому шороху. Склад с алкоголем находился ближе к центру острога, рядом с другими хранилищами. Месмерист знал, что риск велик — после вчерашней кражи охрана должна быть начеку. Но жадность и мечты о будущей непобедимой банде вкупе с собственным величием пересиливала осторожность.

У склада действительно дежурили двое — коренастый мужчина с ружьём и молодой парень с автоматом. Оба выглядели напряжёнными, постоянно оглядывались.

— Бдят, заразы, — прошептал Митька.

Иуда кивнул. Придётся действовать по-другому. Он подобрал камень, швырнул в сторону соседнего амбара. Грохот заставил охранников вздрогнуть.

— Я проверю! — молодой рванул на звук.

Коренастый остался, но его внимание было приковано к темноте, откуда ушёл напарник. Момент. Иуда выскользнул из укрытия, двигаясь бесшумно, как кошка. Ещё пара шагов…

Охранник резко обернулся, вскидывая ружьё. Месмерист едва успел поймать его взгляд:

— Всё в порядке. Опусти оружие.

Мужчина заколебался. Внушение действовало слабее обычного — то ли охранник был волевой, то ли слишком напряжён.

— Опусти оружие, — повторил Иуда, вкладывая больше силы.

Ружьё медленно опустилось. Митька уже возился с замком, его пальцы дрожали от напряжения. Секунды тянулись как часы. Где-то рядом раздались шаги — молодой возвращался.

— Быстрее! — зашипел Иуда.

Щелчок — замок поддался. Они рванули внутрь, хватая первые попавшиеся бутылки. Самогон, вино, даже какая-то настойка. Набивали мешки, карманы, засовывали бутылки за пазуху.

— Степаныч, там кошка какая-то… — голос молодого охранника оборвался. — Эй! Стой!

Иуда с Митькой выскочили через дверь. Молодой охранник вскинул автомат, но месмерист швырнул в него бутылку. Стекло разбилось о стену, обдав парня осколками и самогоном. Пока тот протирал глаза, воры уже неслись прочь.

— Тревога! Грабят! — крик за спиной.

Они петляли между домами, тяжело дыша. Бутылки звенели при каждом шаге. Где-то вдали залаяли собаки, послышались голоса. Погоня.

Иуда дёрнул Митьку в узкий проход между сараями. Притаились, вжавшись в стену. Мимо пробежали двое дружинников со светокамнями на поясе. Ещё минута — и воры выбрались на другую улицу, растворившись в ночной темноте.

В заброшенном доме они вывалили добычу на стол. Десяток бутылок разного калибра. Митька нервно хихикнул:

— Думал, всё, конец нам.

— Дураков фартовых бог бережёт, — Иуда открыл бутылку самогона, сделал большой глоток. — За удачу!

Алкоголь обжёг горло. Месмерист передал бутылку подельнику, откинулся на спинку стула. В голове уже вертелись планы. С таким запасом он сможет привлечь ещё больше людей. Создать настоящую организацию. А когда Гон поубавит численность местных, и многие праведники передохнут, он со своими людьми займёт лучшие дома, заберёт брошенное имущество.

— Знаешь, Митька, — он усмехнулся. — Эти дураки думают, что Гон — это конец света. А для умных людей это только начало. Новые возможности. Главное иметь достаточно хитрости, чтобы их разглядеть, и решимости, чтобы схватить!

— Точно! — поддакнул Косой, уже захмелев. — Мы им ещё покажем, кто тут главный!

Где-то снаружи раздалось громкое карканье. Иуда поморщился — терпеть не мог воронов. Птица словно специально села на подоконник их убежища, уставившись чёрным глазом через разбитое стекло.

— Кыш! — Митька замахнулся бутылкой.

Ворон не улетел. Только наклонил голову, продолжая смотреть на них с каким-то почти человеческим интересом. Иуда почувствовал, как по спине пробежал холодок. Было что-то неправильное в этой птице, что-то зловещее.

— Да ну его на хрен, — месмерист отвернулся, делая ещё глоток. — Пусть сидит.

Но ощущение чужого взгляда не проходило. Словно ворон не просто смотрел, а изучал, запоминал. Иуда тряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Просто птица. Обычный ворон. Ничего особенного.

Карканье повторилось — громкое, почти насмешливое.

После раздачи разведчикам последних указаний и отправки Захара усилить охрану оставшихся складов, я вернулся к Борису. Командир дружины всё ещё находился у восточных ворот, инструктируя дозорных. Выглядел он усталым — сказывались дни в лазарете после ранения, но в глазах горела привычная решимость.

— Нужно поговорить, — я отвёл его в сторону. — По поводу этих крыс, что склады обчищают.

Тот кивнул и последовал за мной.

— Как самочувствие? — спросил я.

— Нормально, воевода. Рёбра побаливают, но терпимо, — охотник поморщился, поправляя повязку под курткой. — Но вы же не о моём здоровьице поговорить хотели, какие будут указания?

После вчерашней кражи из амбара нужно было действовать решительно.

— Верно. Нужно покончить с воровством. У меня есть план. Пустим слух, что сегодня ночью будем перевозить содержимое склада с алкоголем в более защищённое место. Якобы только сегодня освободится охраняемое помещение в центре острога. Распространи через доверенных людей — пусть весь острог гудит.

Собеседник понимающе кивнул:

— Приманка, значит. А если не клюнут?

— Клюнут. Жадность и спешка — плохие советчики. Они знают, что времени мало, а алкоголь сейчас на вес золота. К тому же параллельно ребята из спецназа прошерстят беженцев. Ищите тех, у кого слишком много еды, кто торгует продуктами. Действуйте осторожно — вор владеет ментальной магией.

— Понял. Гаврила с Евсеем займутся. Парни смекалистые, не дадут себя одурачить.

Мы ещё с четверть часа обсуждали детали операции, после чего я отпустил Бориса готовить людей. День обещал быть насыщенным — помимо ловли воров, нужно было решить десятки текущих вопросов по управлению острогом.

К полудню, разобравшись с самыми срочными делами, я решил навестить Матвея Крестовского. Метаморф жил в небольшом доме недалеко от казарм — специально поселил его там, чтобы в случае чего дружинники могли быстро отреагировать.

Постучав, я толкнул дверь и замер на пороге. Передо мной стоял совершенно другой человек, нежели тот, что когда-то приехал в Угрюм. Волосы аккуратно подстрижены и зачёсаны назад, открывая высокий лоб. Лицо выбрито, подчёркивая резкие скулы и волевой подбородок. Одежда чистая, пусть и простая. Но главное — глаза. В них всё ещё читалась усталость прожитых лет, но появился огонёк жизни.

— Прохор Игнатьевич, — Матвей кивнул, приглашая войти. — Чаю?

— Не откажусь.

Пока метаморф возился с самоваром, я осматривал жилище. Чисто, даже слишком. Будто человек пытается навести порядок не только в доме, но и в собственной голове.

— Выглядишь лучше, — заметил я, принимая кружку с ароматным напитком.

— Странное ощущение — быть трезвым, — Крестовский сел напротив, обхватив свою кружку обеими руками. — Двадцать лет в тумане, и вдруг… ясность. Пугающая ясность. Все воспоминания стали чёткими, яркими. Как будто заново переживаю.

— Жалеешь?

Матвей покачал головой:

— Нет. Это… правильно. Болезненно, но правильно. Знаете, вчера ночью я впервые за многие годы видел нормальный сон. Не кошмар, не пьяный бред — просто сон. Про дом детства, про мать.

Я кивнул, делая глоток чая. Хороший знак — психика адаптируется к трезвости.

— Хотел поговорить о недавнем штурме. Ты сыграл ключевую роль.

Метаморф усмехнулся:

— Просто дал выход ярости. Ничего героического.

— Ты отвлёк на себя основную массу тварей, дал нам время организовать оборону и разобраться со Жнецом. Без тебя потери были бы в разы больше.

— Может быть, — Крестовский пожал плечами, но я заметил, как в его глазах мелькнуло что-то похожее на гордость. — Странно было снова биться с Бздыхами. Словно что-то внутри проснулось. Старые рефлексы, старая ярость.

— И что ты чувствовал?

Собеседник задумался, подбирая слова:

— Свободу. Впервые за долгое время я не думал о прошлом, о вине, о погибших товарищах. Только я и враг. Чистое, простое противостояние. Никаких сомнений, никаких «что если». Знаете, в Смоленской академии профессор учил меня контролировать боевую форму метаморфа. Говорили, что потеря контроля — это слабость. Но иногда… иногда нужно отпустить поводья.

— Главное — вовремя их подобрать обратно.

— Верно, — маг кивнул. — Я справился. Вернулся в человеческую форму сам, без посторонней помощи. Это тоже маленькая победа.

Мы помолчали, потягивая чай. Потом Крестовский хитро прищурился:

— Кстати, о победах. Видел я, как вы Жнеца ухайдакали. Впечатляюще. Но в следующий раз я сам какую-нибудь тварь покрупнее завалю. Нечего вам одному красоваться — натяну глаз на жопу очередному Жнецу, чтобы все видели, я тоже не промах.

Я не удержался и расхохотался. Вот это уже больше похоже на мага, который когда-то входил в десятку лучших студентов академии. Чувство юмора — верный признак выздоровления.

— Договорились. Только не переусердствуй в погоне за славой.

— Не переживайте, воевода. Я ещё пожить хочу. По-настоящему пожить, не прозябать в пьяном угаре. У меня теперь есть цель — защитить наших людей. И я не подведу. Ни их, ни вас.

В его голосе звучала такая убеждённость, что я поверил. Этот человек действительно готов биться до конца. Не из желания умереть, а из желания искупить прошлое и построить будущее.

— Рад это слышать, Матвей. Твой опыт и сила нам очень пригодятся.

Попрощавшись с Крестовским, я вернулся в кабинет. Следующие несколько часов ушли на создание компонентов боеприпасов — монотонная, но необходимая работа. Гильзы и оболоченные пули. Раз за разом я применял свой Талант, трансформируя металл в нужные формы. К вечеру перед мной высилась внушительная горка патронов.

Солнце клонилось к закату, когда в дверь постучали. Вошёл Гаврила — молодой охотник выглядел возбуждённым.

— Воевода, кажется, мы их вычислили! Двое беженцев, представляются Ульяном и Митькой. У них в бараке никого, но кое-кто покупал у них еду.

— Отлично. Продолжайте наблюдение, но не спугните. Ночью они наверняка клюнут на приманку.

И я не ошибся. Когда стемнело, Скальд передал мысленный сигнал — двое подозрительных типов крутятся возле склада с алкоголем. Я собрал отряд из шести дружинников и двинулся вслед за вороном, который вскоре вывел нас к заброшенному дому.

Внутри горела свеча, слышались голоса. Я жестом приказал людям окружить строение, сам встал у двери. Глубокий вдох — и я вышиб дверь ударом ноги.

Картина была красноречивой — двое мужчин за столом, заваленным бутылками. В воздухе стоял запах перегара. Воры даже не успели вскочить, как дружинники ворвались внутрь, направив на них автоматы.

— Вечер добрый, — обманчиво мягко протянул я, входя в комнату.

Высокий тощий тип с длинным носом побледнел и попытался юркнуть под стол. Его напарник — невысокий, но плотный мужчина со странными прозрачными глазами — замер, глядя на меня с вызовом.

— Мы не те, кого вы ищете! — бросил он, и на секунду я почувствовал мимолётное давление.

— Да нет же, — мрачно улыбнулся я обходя стол и разглядывая улики, — как раз те. Алкоголь со склада, судя по маркировке. Плюс вчерашняя добыча — тушёнка, сало, хлеб. Неплохо устроились.

— Это недоразумение, барин! — затараторил длинноносый. — Мы купили! У знакомого купили!

Я даже не стал отвечать. Поймал взгляд второго вора — того самого менталиста — и влил в голос Императорскую волю:

— Говори правду и только правду.

Мужчина дёрнулся, словно от удара током. Глаза расширились, челюсть отвисла.

— Что за чертовщина… — прохрипел он.

— Имя, — приказал я.

— Иуда Сологубов, — ответ вырвался против воли.

— Замечательное имя для вора. Твой подельник?

— Митька Косой. Дмитрий Косых, если точнее.

Митька взвизгнул:

— Ты чего несёшь, придурок⁈

— Молчать, — одёрнул его я. — Продолжай. Зачем воровал?

Менталист пытался сопротивляться, но Императорская воля была сильнее. Слова лились потоком — о ненависти к миру, о матери, назвавшей проклятым именем, о каторге, о пробудившемся даре. О том, как он считает всех вокруг дураками и овцами, а себя — волком среди стада.

— Карточки у детей отбирал? — уточнил я.

— Да. Отводил глаза, внушал забыть. Легко было — дети доверчивые.

— У восьмилетней девочки отобрал?

— Да. Синюю карточку и три зелёных. Хороший улов.

Я почувствовал, как внутри поднимается холодная ярость. Красть у детей во время осады — это уже за гранью.

— Продолжай. Что планировал?

Иуда рассказал о вербовке «боевиков» из числа работяг, о планах создать банду и после Гона захватить брошенное имущество. О презрении к «святошам» и всем, кто помогает ближним.

Митька слушал, белея с каждым словом. Когда Иуда закончил, я перевёл взгляд на него:

— Твоя очередь. Говори правду.

Второй вор оказался проще — обычный карманник, привыкший жить за чужой счёт. Без особой философии, просто трус и подлец, готовый на всё ради наживы. Дважды лил кровь. Один раз прирезал в тёмном переулке пьяного прохожего.

Выслушав обоих, я принял решение. Жёсткое, но необходимое.

— Вы воровали у своих же во время смертельной опасности. Отбирали еду у детей, обрекая их на голод. Создавали преступную группировку. В мирное время вас бы ждала каторга. Но сейчас — военное положение. Приговор — смертная казнь через повешение, которая состоится завтра на рассвете.

Митька рухнул на колени:

— Пощадите, барин! Я больше не буду! Клянусь!

Иуда молчал, только смотрел на меня с ненавистью. В его прозрачных глазах не было ни капли раскаяния.

— Уведите их, — приказал я дружинникам. — Усиленный караул. И позовите Безбородко в охранение — этот может попытаться воздействовать ментально.

Ночь прошла в подготовке. Я не любил публичные казни — они ожесточают людей, превращают смерть в зрелище. Но сейчас было важно показать: закон есть закон. Даже во время Гона, особенно во время Гона.

На рассвете почти весь острог собрался на центральной площади. Посреди возвышался собранный на скорую руку эшафот с двумя петлями. Осуждённых вывели под конвоем — Митька плакал и бормотал молитвы, Иуда шёл, глядя себе под ноги.

Я поднялся на помост, окинул взглядом собравшихся. Лица были суровыми, но понимающими.

— Жители Угрюма! — голос разнёсся над площадью. — Перед вами два человека, которые в час испытаний выбрали путь шакала. Пока вы делились последним с соседями, они крали, причём крали у своих же. Пока матери урезали свой паёк ради детей, эти отнимали еду у малышей. Они планировали грабежи и насилие.

Собравшиеся загудели, мрачнея на глазах. Женщина с тремя детьми прижала младшего к себе и отвернулась. Кто-то из мужчин сплюнул в сторону эшафота.

— Эти двое переступили черту, отделяющую человека от зверя. Они отреклись от человечности ради наживы. Закон военного времени прост и жесток, как сама война, но без него мы превратимся в стаю, где каждый сам за себя. А такая стая обречена. Пусть их судьба станет предостережением для всех, кто в час испытаний поддастся искушению. Мы — люди, и должны оставаться людьми даже перед лицом адских отродий. Закон и честь — это то, что отличает нас от тварей за стенами. Нарушивший закон становится врагом всего острога.

— Правильно! — выкрикнул кто-то из толпы. — Крысы поганые!

«Милосердие к виновным — это жестокость к невиновным». Так говорил мой отец, и этот урок я усвоил сполна.

Я заметил Бориса в первых рядах — он кивнул, подтверждая правильность решения. Рядом стояла Василиса, её лицо было бледным, но взгляд твёрдым. Она понимала необходимость происходящего. Чуть поодаль я увидел Черкасского — пиромант смотрел на осуждённых без жалости, скорее с презрением к тем, кто пал так низко.

Петли затянулись на шеях осуждённых. Митька всхлипнул, Иуда прохрипел:

— Проклинаю…

Я не дал ему закончить. Подошёл и лично вышиб табуретки из-под ног обоих. Верёвки натянулись, тела дёрнулись и повисли.

Так бесславно закончилась история двух воров, которые в чём-то были хуже Бздыхов за нашими стенами. Те хотя бы не прикидываются людьми.

Толпа молча смотрела, как покачиваются тела. Потом начала расходиться.

Я остался на помосте, глядя на мёртвых воров. Не испытывал удовлетворения или радости — только тяжесть необходимости. В моей прошлой жизни я не раз приводил приговор в исполнение, но подобная работа никогда не станет мне по нраву.

— Снимите их через час, — приказал я караульным. — Похороните. Без почестей, но по-человечески.

В этот момент за мной примчался мальчишка-посыльный, сообщив, что вернулась разведывательная группа. Но почему так рано? Они должны были вернуться только к вечеру.

Бегом добравшись до цитадели, я увидел их. Кузьмич впереди, за ним остальные — окровавленные, с разорванной одеждой, тяжело дыша. Двоих несли на руках.

— Воевода! — Панкратов бросился ко мне, хватая воздух ртом. — Они идут! Собираются со всех сторон, тысячи их! Будут здесь через полчаса, может, меньше!

Земля под ногами едва заметно задрожала. Ритмичные удары где-то вдалеке, словно поступь исполинов.