Император Пограничья 8

Глава 11

Он никогда не любил своё имя. Иуда. Какая мать назовёт так ребёнка? Его мать назвала. Словно проклятие наложила с первого дня жизни, обрекла на предательство и ненависть окружающих. Представлялся он всегда Ульяном — это звучало обычно, не вызывало брезгливого оскала на лицах собеседников.

Мать никогда не скрывала, что он был ошибкой. Плод случайной связи с человеком, которого она презирала. Каждый взгляд, каждое слово источали яд. «Иуда, принеси воды», «Иуда, убери за собой», «Иуда, исчезни с глаз моих» — эти фразы врезались в его память острее любых побоев. А побои были. За разбитую чашку, за громкий смех, за само его существование.

В детстве сверстники травили его с особой жестокостью. «Крыса идёт!» — кричали они, завидев его на улице. Камни летели в спину, плевки — в лицо. Он научился драться раньше, чем читать. Научился ненавидеть раньше, чем любить. К десяти годам его сердце превратилось в кусок льда, а душа — в выжженную пустыню.

Воровать он начал рано. Сначала еду — выживать как-то надо было. Потом деньги. К пятнадцати освоил все воровские премудрости: вскрывал замки, резал кошельки, обчищал карманы зазевавшихся купцов. Попался в восемнадцать на краже из лавки ювелира. Приговор — десять лет каторги в рудниках.

Каторга сломала бы любого, но он выжил. На третий год, когда обвал в шахте похоронил половину их артели, он лежал под завалом и чувствовал, как жизнь утекает с кровью из пробитого бока. Тогда что-то сломалось внутри — не тело, а какая-то невидимая преграда в сознании. Он посмотрел в глаза надсмотрщику, пришедшему добить выживших, и приказал: «Помоги». И тот помог. Просто вытащил его и перевязал раны, словно послушная марионетка.

Старый каторжник Семён, бывший преподаватель Тверской академии, осуждённый за растрату, объяснил ему позже: «Месмеризм, парень. Редкий Талант, особенно в такой форме. Можешь туманить разум, внушать простые команды. Но осторожнее — на сильных магов не подействует».

После освобождения он осел в Покрове. Там познакомился с Митькой Косым — мелким карманником с золотыми руками и куриными мозгами. Вдвоём они неплохо промышляли: он отводил глаза жертвам, Митька чистил карманы. Жизнь текла сносно, пока не началась эта чертовщина с Бздыхами, и всех чужаков не выгнали за городские стены.

Когда ворота города захлопнулись перед носом, они подались к Сергиеву Посаду и вскоре оказались среди тысяч таких же неудачников в лагере беженцев. Голод, холод, страх — знакомая триада. Но тут подвернулся этот Угрюм с его обещаниями защиты и крова. Он не был дураком отказываться от шанса выжить, хотя вся эта благотворительность вызывала только презрение. Лохи всегда остаются лохами — раздают своё добро направо и налево, а потом удивляются, когда их обирают до нитки.

Первые дни в остроге прошли в разведке. Когда вся еда протухла, и ввели карточную систему, среди переселенцев активизировались всякие умники. Начали подделывать карточки. Идиоты. Он с Митькой держались от них подальше — такие долго не живут.

Поначалу всё шло гладко. Подходил к раздаче, туманил сознание поварихе: «Я уже был, это за семью». Работало два-три раза, пока воевода не ужесточил контроль. Ввёл какие-то магические метки на карточках — теперь без них еду не получишь, а подделать невозможно. Через два дня всех поддельщиков повязали. Предсказуемо.

— Надо менять тактику, — шепнул Иуда Митьке, когда они сидели в своём углу барака. — Будем отбирать карточки у местных.

— А если спалят? — Митька нервно теребил рукав рваной куртки. — Тут дружина, маги…

— Не спалят. Я же не разбойничать буду — просто возьму то, что плохо лежит. Отведу глаза, внушу забыть. Чисто и аккуратно.

Косой хихикнул:

— Хитро. Сами отдадут и не вспомнят. Ротозеи, что с них взять. Жрать им воевода раздаёт задаром, а они ещё и карточки теряют. Может, им вообще еда не нужна?

— Вот именно, — усмехнулся Иуда. — Естественный отбор. Слабые подыхают, сильные выживают. Мы — сильные.

За три дня он обчистил с десяток простофиль. Техника отработана: выслеживает жертву послабее, подходит, просит показать карточку под предлогом сравнить цвет. Берёт в руки, встречается взглядом и внушает: «Забудь». Человек моргает, он исчезает в толпе. Через пару минут бестолочь начинает искать карточку, паникует, бежит домой «искать». Идеально.

Конечно, у них были свои карточки, но дело даже не в жратве. Лишние карточки — это валюта. За них можно выменять самогон у местных умельцев, табак, тёплые вещи, серебряные безделушки или кольца. Вдовушка из соседнего барака за дополнительный паёк готова греть постель. Митька уже присмотрел пару таких голодных дурочек.

Всё эти ценности аккуратно прятались в тайнике — после Гона парочка планировала исчезнуть с приличным капиталом. Пока местные дураки будут отстраивать свои деревеньки, они уже будут далеко, в каком-нибудь большом городе, где никто не знает их лиц. А эти идиоты пусть дальше играют в справедливость и братство.

Однако главное — власть. За лишний паёк можно было купить не только тело, но и преданность. Худой паренёк из их барака уже бегал по поручениям за дополнительную миску каши, своей тот не наедался. Вдова с тремя детьми шептала новости из женского барака за банку тушёнки. Старик-алкоголик готов был сделать что угодно за глоток самогона. Иуда выстраивал свою сеть информаторов и исполнителей, как паук плетёт паутину.

А ещё это было упоение. Адреналин в крови, когда обводишь вокруг пальца очередного простофилю. Чувство превосходства, когда видишь растерянность в глазах жертвы. «Ульян» не мог остановиться, даже если бы захотел. Это было сильнее голода, сильнее страха — древний зов воровской крови, который вёл его с детства. Каждая украденная карточка доказывала, что он умнее, хитрее, сильнее этих овец.

И, конечно, месть. Воевода поселил их, беженцев, в бараки — пусть и с печками, пусть и добротные, но всё равно хуже, чем дома местных. Дал работу на укреплениях — таскать брёвна да рыть рвы. Конечно, платил за это, кормил, но разве это справедливо? Местные небось сидят в тепле, а им, беженцам, достаются объедки.

Иуда видел несправедливость во всём: в том, что местный плотник получил новый инструмент, а ему дали подержанный; в том, что детей местный врач осмотрел первым делом, а беженцам приходится ждать своей очереди. Каждая мелочь раздувалась в его больном воображении до размеров вселенской несправедливости. И каждая украденная карточка была его способом восстановить баланс.

Сегодняшней жертвой стала девчонка лет восьми. Тощая, глазастая, с растрёпанными косичками. Шла с таким важным видом, словно не карточку несла, а княжескую грамоту. Бестолочь. И родители бестолочи, раз такую малявку послали.

— Эй, малая, — окликнул он её около колодца. — Дай-ка глянуть на твою карточку. Хочу проверить, правильную ли мне выдали.

Девчонка посмотрела недоверчиво, но карточку протянула. Наивные дети — лёгкая добыча. Взял в руки, поймал её взгляд своими «хрустальными» глазами, как их называл Митька, и прошептал: «Забудь».

Морок окутал детское сознание. Девчонка моргнула, растерянно посмотрела на пустые ладошки. Он уже растворился в утренней толпе, сжимая в кармане синюю карточку и три зелёные. На усиленный паёк и три базовых. Повезло.

Митька ждал его у барака, потирая руки:

— Ну что, добыл?

— А то, у пигалицы одной увёл. Синяя попалась, будем есть как бойцы.

— Во дают! — заржал подельник. — Представляю, как эта мелкая сейчас ревёт. Мамка, небось, выпорет за потерю.

— Плевать, — пожал Иуда плечами. — Нечего карточки детям доверять. Сами виноваты.

Вечером они направились к раздаче, сжимая несколько новых зелёных карточек. Очередь была относительно небольшая — основной поток прошёл на рассвете. У котлов стояла знакомая повариха Глафира — дородная тётка с красным лицом. Но рядом с ней маячила незнакомая девушка лет восемнадцати. Худенькая, бледная, с огромными серыми глазами. Смотрела на людей в очереди с какой-то странной сосредоточенностью.

Очередь двигалась медленно. Слишком медленно. Впереди оставалось человек семь. Шесть. Пять. Девушка продолжала вглядываться в лица. Наклонившись к Глафире, она что-то тихо сказала. Повариха кивнула, не отрываясь от работы.

Четыре человека впереди. Карточка жгла карман. Митька за спиной нервно сопел. Девушка повела глазами, осматривая собравшихся…

Я посмотрел на Анфису, которая всё ещё держала за руку всхлипывающую Машу. В глазах девушки-Эмпата читалось понимание серьёзности ситуации.

— Анфиса, мне нужна твоя помощь, — сказал я, обдумывая план. — Воры наверняка придут на раздачу с краденными карточками. Твой дар позволяет чувствовать эмоции людей, а зачатки ментальных способностей помогут распознать тех, кто пытается скрыть злой умысел.

— Но я… я не могу толком контролировать свои способности, — растерянно произнесла девушка. — В лазарете одно дело — там люди страдают открыто. А тут нужно будет выискивать скрытое.

— Просто попробуй. Встанешь рядом с Глафирой на раздаче. Не нужно никого обвинять — просто наблюдай и запоминай подозрительных. Потом расскажешь мне.

Анфиса кивнула, хотя в её серых глазах всё ещё плескалась неуверенность. Я довёл Машу до Захара, помог ей получить новые карточки, проследил, что она забрала еду и отправил домой. Их семья не останется голодной из-за подлости какого-то вора.

Покинув площадь, я направился в лабораторию, где меня уже ждали Александр Зарецкий, Анна Соболева и Максим Арсеньев. По моей просьбе они уже несколько дней исследовали одну неприятную, но важную тему.

Алхимик выглядел встревоженным — перед ним на столе лежали образцы испорченных продуктов.

— Прохор Игнатьевич, ситуация хуже, чем мы думали, — начал Зарецкий без предисловий. — Тёмная энергия, исходящая от Бездушных, не просто портит продукты. Она ускоряет все процессы разложения в геометрической прогрессии.

Соболева подхватила:

— Мясо, которое должно храниться неделю, протухает за сутки. Хлеб покрывается плесенью через день вместо недели. Овощи вянут буквально на глазах.

— Я проводил измерения, — вступил Арсеньев, поправляя очки. — Концентрация тёмной энергии растёт с каждым днём осады. Если так пойдёт дальше, даже консервы начнут портиться.

Я нахмурился. Эту проблему я предвидел ещё в начале Гона, потому и распорядился построить специальные хранилища. Обычные погреба и амбары не годились — нужна была комплексная магическая защита.

— Удалось разработать возможные мер противодействия для продуктов вне защищённых складов? — спросил я. — Не у всех есть доступ к большим амбарам.

Зарецкий оживился:

— Есть несколько вариантов. Первый — создание малых защитных контейнеров с использованием осколков Морозника. Растение естественным образом замедляет процессы гниения.

— Проблема в количестве, — вздохнула Соболева. — Морозника у нас не так уж много, а людей — пять сотен.

— Второй вариант, — продолжил алхимик, — защитные руны на основе Эссенции. Но это требует постоянной подзарядки.

Я кивнул, мысленно возвращаясь к нашим защищённым хранилищам. Их строительство заняло недели. Сначала Валентин Вельский и другие геоманты создали подземные помещения с толстыми гранитными стенами — камень сам по себе неплохо блокирует тёмную энергию. Затем Надежда Кронгельм с Полиной наладили систему вентиляции и охлаждения, поддерживающие оптимальную температуру и влажность.

Но главной защитой стала тройная система рун. Первый контур — барьерные руны, не пускающие тёмную энергию внутрь. Второй — очищающие, уничтожающие любые следы порчи. Третий — стазисные, замедляющие время внутри хранилища. Для их создания ушла уйма Эссенции, но оно того стоило.

— Займитесь контейнерами, — решил я. — Начните с семей с маленькими детьми. И проверьте, можно ли адаптировать защиту амбаров для небольших погребов.

Маги закивали и углубились в обсуждение технических деталей. Я оставил их и направился к продовольственным складам. По дороге размышлял о нашей системе распределения. Карточки получили все — не только люди, но и их питомцы: кошки, собаки, куры, свиньи, лошади и козы.

Некоторые посчитали это расточительством, но я знал — голодное животное будет воровать у людей, а то и станет опасным, а домашний скот даёт молоко и яйца.

Да и бесчестно бросать на произвол судьбы тех, кто полагается на нас. Мы всё ещё не в настолько критичной ситуации, чтобы выбирать между пропитанием людей и братьев наших меньших.

У амбаров меня встретил Захар. Старый слуга выглядел озабоченным.

— Проверяете хозяйство, барин?

— Именно. Покажи систему охраны.

Мы обошли склады. У каждого дежурили по два стражника, но этого было явно недостаточно. Обычные замки не остановят решительного вора, особенно если у него есть магические способности.

— Слабовато, — констатировал я. — С завтрашнего дня удваиваем охрану. И нужны дополнительные меры.

— Какие прикажете?

— Магические печати на все двери. Пусть Черкасский займётся — создаст сигнальные руны. Любая попытка взлома будет поднимать тревогу. И ещё…

Я задумался. Тот менталист с прозрачными глазами мог загипнотизировать охранника. Нужна защита и от такого.

— Охранники будут меняться каждые два часа по непредсказуемому графику. И никогда не должны оставаться в одиночестве — только парами. Если один начнёт вести себя странно, второй поднимет тревогу.

— Разумно, — кивнул Захар. — Но почему такая срочность, барин? Вроде серьёзных проблем со складами не было.

Я помрачнел.

— Были. Только не со складами, а с карточками. Сегодня у девочки украли продовольственную карточку. Вор — маг с ментальными способностями. Внушил ребёнку забыть о краже.

Старик нахмурился:

— Вот паскуда! И много таких?

— Пока знаем об одном, но где один — там и второй найдётся. Помнишь, в первые дни были те умники, что пытались карточки подделывать? Поймали быстро, но это показало — всегда найдутся желающие поживиться за чужой счёт. Анфиса сейчас дежурит на раздаче, пытается вычислить подозрительных. Воры наверняка придут использовать краденые карточки.

— А если догадаются и затаятся?

— Тогда будем искать другими методами. Но скорее всего, жадность и голод возьмут верх над осторожностью. К тому же, если они начали с карточек, то рано или поздно доберутся и до складов. Особенно такой, который может охраннику глаза отвести.

— Теперь понятно, почему парные дежурства, — покачал головой Захар. — Эх, и в своих-то приходится сомневаться. Ну что за жизнь!..

Мы ещё раз обошли периметр, отмечая слабые места в обороне. Продовольствие — это жизнь острога. Без еды мы продержимся против Бездушных не дольше недели, какими бы высокими ни были наши стены.

Иуда почувствовал опасность раньше, чем девушка у раздачи успела что-то предпринять. Годы воровской жизни научили его распознавать угрозу по едва уловимым признакам — напряжению в плечах, особому прищуру глаз, движению руки к поясу. Он небрежно почесал затылок, развернулся и неспешно пошёл прочь, словно вспомнил о неотложном деле.

— Эй, ты чего? — зашипел Митька, но месмерист дёрнул его за рукав.

— Шевелись, дурак. Там что-то не так.

Они растворились в толпе, петляя между бараками. Иуда краем глаза заметил, как девушка от раздачи обернулась им вслед, попытавшись разглядеть, но преследовать не стала. Пронесло. На площади дежурили двое дружинников, но воры прошли мимо них с самым безмятежным видом — просто двое беженцев, спешащих по своим делам.

Работать в остроге полагалось всем, но Иуда с Митькой освоили искусство уклонения до совершенства. Честный труд они презирали с детства — удел овец, которые гнут спину за копейки, пока умные люди берут своё хитростью и смелостью. Зачем мозолить руки, если можно жить умом?

Утром месмерист подходил к бригадиру, ловил его взгляд и внушал: «Мы уже отметились». Если это не срабатывало, они просто меняли бригады каждые пару дней, представляясь новичками — в хаосе регулярных атак и боевых тревог никто не следил за конкретными лицами.

Иногда «Ульян» изображал хромоту, опираясь на палку, или надрывно кашлял, сплёвывая слюну, подкрашенную соком свёклы. Сердобольные бригадиры отправляли «больного» отлёживаться. В другие дни они заявляли, что уже приписаны на ночные работы, а днём должны отдыхать. Ночью, разумеется, просто прятались в заброшенных сараях или домах, чьи хозяева погибли, а новые семьи ещё не заселились.

За лишний паёк можно было найти какого-нибудь оголодавшего беднягу, готового отработать чужую смену. А во время атак Бездушных, когда все бежали на стены, они забивались в самый дальний подвал, а потом выползали, рассказывая, как героически таскали ящики с патронами или помогали раненым.

Несколько часов после инцидента на раздаче они отсиживались в бараке, обсуждая недавний инцидент. Митька нервничал, предлагал затаиться на пару дней, но Иуда только усмехался. Карточки так и осталась неиспользованными, а в животе урчало от голода. К ночи терпение лопнуло.

— Хватит трястись, — решил глава их небольшой, но дружной шайки. — Пойдём прямо к источнику. Амбары.

— С ума сошёл? Там охрана!

— Я знаю, что делаю. Справимся.

Сумерки окутали острог. Они выскользнули из барака и направились к складским помещениям на окраине. Амбары стояли в ряд, массивные и основательные. Возле третьего склада дежурили двое охранников — молодой парень с автоматом и пожилой мужчина с седыми усами.

Воры притаились в тени соседнего строения, выжидая. Через полчаса молодой охранник заёрзал, потом оглянулся и быстрым шагом направился за угол амбара. Момент настал.

Иуда вышел из укрытия и неспешно подошёл к оставшемуся сторожу. Поймав его взгляд, направил силу:

— Ты устал. Очень устал. Присядь на ящик и отдохни. Закрой глаза.

Охранник медленно закрыл глаза, голова склонилась на грудь. Митька восхищённо присвистнул и принялся за замок. Его ловкие пальцы орудовали отмычками с виртуозностью музыканта. Через пять секунд дверь поддалась.

Внутри амбара царил полумрак, но даже в темноте видны были мешки с мукой, крупой, ящики с консервами, копчёности на крюках. Воры набили карманы и заплечные мешки всем, что попалось под руку — банками тушёнки, кусками сала, хлебом, даже парой бутылок самогона нашлось на дальней полке.

— Хорош! — Иуда дёрнул подельника. — Сваливаем!

Выскочили наружу как раз вовремя — через минуту из-за угла показался молодой охранник, застёгивающий ремень. Воры нырнули в тень и припустили прочь, прижимая к груди украденное. За спиной послышался крик:

— Эй, Степаныч! Ты чего спишь? Степаныч!

Нагруженные добычей, они направились к заброшенному дому на краю жилого квартала. Хозяин, одинокий мужчина, погиб во время последнего штурма. С тех пор дом пустовал, соседи обходили его стороной.

Внутри пахло сыростью и смертью. Иуда зажёг найденную свечу, и они принялись за трапезу. Ели жадно, торопливо, словно боялись, что кто-то отнимет. Сало резали толстыми ломтями, запивали самогоном прямо из бутылки. Жир стекал по подбородкам, они вытирали его рукавами, не стесняясь.

— Во жизнь! — Митька оторвался от куска хлеба с салом. — А эти дураки сидят на своих пайках, пояса затягивают. Глядишь, так затянут, что хребет передавят! — немудрёная шутка заставила его зайтись издеваительским хохотом.

— Дураки они и есть, — согласился Иуда, вскрывая банку тушёнки. — Вот как та девчонка утром. Карточку потеряла, теперь, небось, голодная сидит, ревёт.

— Может, мамка выпорола за потерю?

— Или вообще есть не дали. — Месмерист хохотнул. — Сама виновата. Нечего детям ценности доверять.

Товарищ налил ещё самогона, опрокинул стакан и крякнул:

— Слушай, я тут вдовушку одну приметил из наших беженцев. Ничего такая, справная. Думаю, подкормить её маленько. Глядишь, и приласкает в благодарность.

— Валяй, — Иуда отодрал зубами кусок копчёного мяса. — Бабы на жратву падкие. Особенно голодные.

Они продолжали пировать, швыряя объедки на грязный пол. Иуда представлял себе, как за стенами дома некоторые люди ложились спать с полупустыми желудками, матери делили пайки между детьми, оставаясь голодными сами. Вот, что бывает, когда печёшься о других, больше, чем о себе.

То что у нормальных людей вызывало бы стыд или отвращение, ворам наоборот приносило особое удовольствие. Это подчеркивало их избранность, то что они выше «глупого стада». Так их добыча казалась особенно вкусной.

— Кстати, слышал про этих чокнутых святош? — Митька вытер жирные губы. — Которые по баракам шастают, проповедуют.

— А, эти. — Иуда презрительно фыркнул. — Говорят, Гон — божья кара за грехи. Покайтесь, молитесь, и спасётесь.

— Народ ведётся?

— Ещё как. Особенно бабы да старики. Вчера видел — человек тридцать собралось, на коленях стояли, грехи отмаливали.

— Идиоты, — Митька рыгнул. — Какая кара, какие грехи? Жрать надо, а не в небо пялиться.

— Вот именно. — Иуда откупорил вторую банку тушёнки. — Пусть молятся. Больше нам останется.

Они продолжали обжираться, не думая о завтрашнем дне. Свеча оплывала, отбрасывая уродливые тени на стены мёртвого дома. Где-то в ночи выла сирена — очередная атака Бездушных на стены. Но ворам не было дела до чужих бед. У них был праздник живота, купленный ценой детских слёз.

Утренний обход стен начался с неприятного разговора. Патроны расходовались слишком быстро — бойцы палили по каждому Трухляку, появившемуся в поле зрения.

— С сегодняшнего дня меняем тактику, — объявил я собравшимся командирам. — Огнестрельное оружие только против Стриг и более опасных тварей. Трухляков рубим холодным оружием.

— Но воевода, наши топоры и копья не всегда пробивают их шкуру, — возразил один из сержантов.

Я кивнул, ожидая подобной реакции. Достал из-за спины алебарду, которую создал этой ночью. Лезвие из Сумеречной стали отливало тёмно-синим в утреннем свете.

— Берите. Каждому бойцу достанется топор или алебарда из этого металла. Режет любую плоть, как масло.

Бойцы передавали оружие из рук в руки, восхищённо присвистывая. Молодой дружинник провёл пальцем по полотну топорища:

— Красота какая! Как зеркало…

Они не понимали истинной ценности Сумеречной стали. Каждый топор стоил как хорошее поместье, каждая алебарда — как годовое жалование сотни солдат. Но сейчас важнее было сохранить боеприпасы для решающих схваток.

После раздачи оружия я нашёл Бориса у восточных ворот. Мой заместитель уже собрал полтора десятка бойцов — крепких мужиков без магического дара, но с боевым опытом.

— Отобрал лучших, — доложил Борис. — Все добровольцы, понимают риск.

Я обвёл взглядом собравшихся, отметив присутствие Кузьмича, который возглавит этот отряд. Охотники, бывшие Стрельцы и ветераны, просто отчаянные смельчаки. Им предстояло выйти за стены через потайной ход для разведки позиций Бездушных и сбора Реликтов.

— Задача простая, — начал я. — Выходите через туннель, обходите лес по краю. Считаете примерное количество тварей, отмечаете их расположение. Если найдёте Реликты — собираете, но без фанатизма. Жизни важнее любых растений.

Мужики кивали, проверяя снаряжение. Я добавил:

— При первой опасности — назад. Никакого геройства.

В этот момент ко мне подбежал запыхавшийся Захар:

— Прохор Игнатич! Барин! Беда! Ночью склад обокрали!

Я резко обернулся:

— Какой склад?

— Третий амбар. Сегодня при осмотре обнаружили.

Лицо моё окаменело. Я предчувствовал что-то подобное, но надеялся, что новые меры безопасности сработают. Видимо, ублюдки успели сработать раньше, чем усилили охрану складов.

— Менталист, — процедил я сквозь зубы. — Тот же, что карточки ворует.

Борис нахмурился:

— Прикажете организовать поиски?

Я оскалился в злой усмешке:

— Нет. Я сам займусь этими крысами. Хватит церемониться.