Хрупкий мир: СтеклоВатный Writober-25

1. Поцелуй, что острее ножа

Аксель не знал, что так получится. Точнее, он мог бы догадаться, он же читал об этом, сидя за старинным дубовым столом в не менее старинной академической библиотеке, где, казалось, самому воздуху несколько сотен лет, не говоря уже о пыли. Но… но он опять предпочёл остаться добровольно слепым. Предпочёл делать то, что от него хотят, и быть тем, кого хотели видеть.

Мариса тяжело дышала. Так могла бы дышать гора, готовясь извергнуть из своего нутра тучи пепла, способного легко затмить солнце и устроить бренной земле круглогодичную зиму, и потоки лавы, которые не сочтут за труд уничтожить всю деревню, раскинувшуюся у подножья.

Это Аксель во всём виноват.

Мариса была младше его на курс. Её привела мать, причём с каким-то особенным сообщением: Аксель слышал, проходя мимо самой страшной двери — двери в преподавательскую. Родня Марисы были простыми ремесленниками, в то время как Аксель и его друзья происходили из более или менее известных родов волшебников. Ну как друзья… Они были ровесниками, они в беззаботном доучебном детстве ходили друг другу в гости — вместе со взрослыми, которые пили чай и не только чай, обсуждая очень важные взрослые темы вроде магического кризиса, политики и слишком больших благ для выходцев из среднего сословия. Им, детям благородных семей, полагалось дружить. Хотя Офелия была заносчивой и немногое видела дальше своего чистенького вздёрнутого носа, Трисс любил взрывать лягушек и ежей, Маркус и его сестрёнка-близняшка Маргарита и вовсе были ходячей катастрофой, достававшей своими фокусами даже уважаемых всей страной седовласых профессоров. Андреа, Хелена и Ганс не творили гадостей, не плевались едкими высказываниями, да и вообще зла не вызывали, однако были… да просто бесцветными, как вода в стеклянном графине.

Аксель и его компания вместе сидели на лекциях, вместе склонялись над котлами, вместе переписывали свитки, выполняли задания, мастерили модели, учили руны и заклинания… Они всё ещё были детьми, глупыми и мало что знающими, но чувствовали себя такими взрослыми! Ведь они учились, ведь они исполняли свой долг! С каждым днём они становились умнее, с каждым днём знали всё больше. По крайней мере, большую часть времени, когда не решали прогуливать какую-нибудь историю возникновения ковенов или теоретические основы трансформации, играя в карточные игры внутри башни.

А Мариса была совсем не как Аксель, Офелия, Трисс и остальные. Такая… простушка. Неизящная, неаккуратная, слишком громкая. Лицо и вовсе лишено благородства: загорелое, в конопушках, с носом-картошкой. За всё хватается, иногда роняет, вопросы глупые задаёт. Девчонки про неё сплетни пускали, одна забористее другой. Мальчики дёргали за худенькие мышиного цвета косички. Близняшки Маркус и Маргарита однажды и вовсе до полусмерти напугали в туалете, подложив бомбу-осьминожку.

И как увидела Мариса Акселя, так и начала ходить за ним хвостиком. Он сначала прогонял её, а его приятели посмеивались над безродной малявкой. Потом Аксель и Мариса потихоньку начали общаться. Обсуждали книги. Сидели под большим дубом. Мариса собирала цветы и листья для своих бесчисленных гербариев и показывала самые выдающиеся находки Акселю. Он ничего не понимал, но хвалил. Травники — странные люди.

Аксель — очень редко, правда — почитывал ей свои кривые стихи. Поэзия была делом несерьёзным, особенно для настоящего волшебника. Это ковену бардов полагается стишочки писать. А чтобы какой-нибудь Аксель, или Маркус, или Трисс стихи писал — вот это глупость. Аксель сам это понимал. Но всё равно писал дурацкие глупые стихи и читал их Марисе. А ей нравилось. Ей, наверное, нравилось вообще всё, что делал Аксель. Даже когда он кидал монетки в статую Великого Парацелиуса Синезубого, стараясь попасть в широкие голенища его сапог. От старшаков узнал, что это может принести удачу, хотя вера в приметы тоже не для волшебников, как и стихи. Это были всё ещё по-детски беззаботные начальные курсы академии.

Но время шло, и Аксель начал чувствовать, что на него давят. Ему надо стать благородным волшебником. Ему надо вращаться среди достойных людей. Ему надо лучше учиться и не отвлекаться на ерунду. У его родителей давно были вполне конкретные планы на отпрыска. Приятели начинают смеяться уже над Акселем, а не вместе с ним. Акселю надо меняться в нужную сторону.

И Аксель отверг Марису.

Нет, она не обиделась на него. По крайней мере не подала виду. На общих лекциях в большой зале, где собирались учащиеся всех курсов, она садилась позади него и сверлила глазами затылок. Он натыкался на неё в коридорах, в саду, на лестницах. Она кротко смотрела на него и ничего не говорила. А он говорил. Иногда. В основном грубо. Потому что рядом были или близняшки, или Трисс, или Офелия. Офелия стала неожиданно мягче к нему. Они постепенно сближались. Сидели вместе, гуляли вместе, всё чаще просто молчали наедине друг с другом. Порой целовались. Пока без языка. Вроде с языком можно только настоящим взрослым, хотя Трисс хвастался, что у него были с девушками и куда более взрослые вещи. Но вряд ли Офелия разрешила бы такие вещи Акселю.

Иногда она рассказывала старинные легенды о большой любви, которая разрушает самые сильные чары. При этом добавляла, что такое доступно лишь избранным, чистокровным волшебникам, и что так говорит её мама. Когда Аксель писал об этом родителям, они отвечали, что и так планировали в будущем их поженить, и это здорово, если в браке благородных волшебников будет место любви.

В конце концов, будущее Акселя было уже решено, когда он родился, ведь он же родился в семье волшебников. Он так думал всю жизнь. Он должен быть благородным волшебником, и должен подтверждать это в глазах остальных.

А Мариса… Она здесь благодаря решению Всесовета открыть места в академии для безродных носителей магического дара. Это в конце концов далеко не правильное решение.

Когда их группе торжественно вручали грамоты об окончании низшей ступени магического образования в большой зале, где собрались все учащиеся академии, глаза Марисы были полны слёз. Она думала, что больше никогда не увидит Акселя.

А Аксель решил учиться дальше. Поэтому осенью он снова вернулся в академию лишь для того, чтобы составить программу с несколькими преподавателями, поскольку продолжать обучение ему предстояло на севере. Каково же было удивление Марисы, когда она случайно столкнулась с ним! Аксель не представлял, что можно так радоваться встрече с человеком… И пускай он старался держаться отстранённо, всё же отсыпал ей немного искренних вежливых слов.

Кто же знал, что именно в этот день на академию нападут демонопоклонники, и это событие разделит жизнь их страны на до и после…

Мариса тяжело дышала. Её покрытые чешуёй горячие бока вздымались, точно паруса, надуваемые ветром. Длинный хвост тревожно мотался из стороны в сторону, разметая каменное крошево, рассыпавшиеся листы бумаги и осколки витражей. Глаза уже не вращались как бешеные, но по-прежнему часто и как-то особенно грустно моргали. Зубы — треугольные, острые, большие — как-то жутко и естественно торчали наружу. Мариса постоянно открывала и закрывала рот, пытаясь понять, в каком же состоянии ей уютно держать челюсти. Но уютно не было. Ни в какой позе, ни в каком положении. Ни в этом теле вообще. Оно огромное, и горячее, и длинное, и широкое, и опасное, и разрушительное, и страшное, и величественное. Совсем не для неё. Она не такая.

Маленькая несуразная девушка обратилась в большого внушающего трепет дракона, когда один демонопоклонник парализовал её магией, пока другой вытолкнул зазевавшегося Акселя с лестницы.

Противники светлой магии отступили, но и академия была разрушена. Она стояла здесь только лет, через неё прошло столько же учащихся, столько блестящих преподавателей озаряли её стены светом своего ума…

Кто же знал, что всё на самом деле так непросто. Кто же знал, что источник дара Марисы, открывший ей ключ в обитель настоящих волшебников — проклятие. Кто же знал, что её чувства были настолько сильны, что…

Впрочем, нет. Нет, нет и нет! Аксель мог бы узнать об этом. Он мог бы это знать, если бы не был так слеп. Если бы не хотел быть тем, кем его желали видеть. Если бы… если бы он слушал себя самого, а не Офелию, Трисса, близняшек, родителей, доброжелательных родственников, родителей своих приятелей, некоторых преподавателей, своих однокурсников, однокурсников Марисы…

Теперь поздно. Проклятие необратимо. Всё это время Мариса держала его в себе, но всё-таки выпустила.

Теперь эта смертоносная зубастая гора и есть Мариса. Она всё понимает. Всё слышит. Но никогда не сможет ничего сказать. Пока что помнит, кто она, что было вчера, позавчера, все эти годы. Но со времени начнёт забывать. Человек умрёт, дракон расправит крылья.

Но пока Аксель видит в жёлтых глазах ту смешную неуклюжую девочку. Грустную девочку постарше, которую просит уйти с лестницы. Печальную девушку, думающую, что они с Акселем больше не увидятся. Он ведь настоящий волшебник, а она сможет быть максимум знахаркой, что лечит людей.

Аксель теперь взрослый. Он сам принимает решения. Не оглядываясь на приятелей. Их больше нет с ним.

Он осторожно приближается к большой зубастой пасти, которая нервно раскрывается и открывается. Чешуя — не нежная кожа, как у Офелии, и губы, такие же чешуйчатые, едва заметны.

Аксель касается руками жёстких и горячих драконьих щёк. Приоткрывает рот и медленно приближает его к пасти, неосторожное движение которой легко сдерёт с его черепа кожу и мышцы. Губы касаются твёрдой, но всё же влажной десны. Язык задевает острые зубы. Чувствуется вкус крови. Его крови. Ужасно горячо и солёно.

Аксель целует Марису. Целует, хотя это причиняет ему боль. Этот поцелуй острее ножа, горячее пламени, и в нём больше печали, чем в трагедиях бардов из навеки канувших в прошлое времён. И больше радости, чем в некоторых современных бардовских песнях.

Аксель целует Марису. Мариса целует Акселя. Что ждёт их теперь? Марисе придётся покинуть мир людей и лететь к другим драконам, чтобы её не убили за разрушение академии или ради зубов и костей, что так ценятся в зельеварении. Акселю придётся поступить на службу и использовать магию в бою, ведь демонопоклонники желают призвать нежить и захватить с её помощью власть в стране.

Они теперь взрослые.

Они больше не увидятся.

Всё изменилось. Детство кончилось.

Поэтому они целуются до боли, до крови.