Хроники Менталиста 3

Глава 17 Парад масок

Этот разговор с Никоновым состоялся неделю назад. Я помню каждую деталь, словно это было вчера — чёрный лимузин, прохладная кожа сидений, молчаливый водитель с глазами, пустыми как у рыбы. Никонов не сказал ни слова, пока мы ехали через весь город к его особняку. Только барабанил пальцами по подлокотнику, отбивая какой-то ритм, известный ему одному.

Особняк Никонова всегда вызывал у меня смешанные чувства — восхищение и отвращение одновременно. Трёхэтажное здание из серого камня, с колоннами и статуями, больше похожее на маленький дворец, чем на жилой дом. Архитектурная наглость, демонстрация власти и влияния. Раньше, в моей прошлой жизни, я презирал посетителей таких домой. Теперь же меня приглашали сюда как гостя. Хотя, если быть честным с собой, граница между гостем и пленником была весьма условной.

Охранники у входа расступились перед нами. В просторном холле с мраморными полами и хрустальными люстрами нас встретил невозмутимый дворецкий.

— Добрый вечер, господин, — поклонился он Никонову. — Всё готово, как вы приказали.

— Отлично, — кивнул Никонов и повернулся ко мне. — Следуй за мной.

Он повёл меня не в свой привычный кабинет, а куда-то вглубь дома, через анфиладу комнат, каждая из которых демонстрировала уровень богатства хозяина — старинные гобелены, картины в золочёных рамах, антикварная мебель. Наконец, мы остановились перед массивной дубовой дверью с бронзовой ручкой в виде морского чудовища.

Никонов достал из кармана небольшой ключ и отпер дверь. За ней оказалась ещё одна — металлическая, с хитроумным механическим замком. Он набрал комбинацию на круглом циферблате, затем вставил странной формы ключ в прорезь под ним, повернул дважды, и дверь с тихим шипением пневматики отъехала в сторону.

— Прошу, — он сделал приглашающий жест.

За дверью я увидел длинный пологий коридор, ведущий под уклоном вниз. Мы спустились по нему, проходя мимо ряда тусклых ламп на стенах, а затем оказались перед ещё одной дверью. Только тогда я понял, что Никонов вёл меня в подвальное помещение, специально обустроенное вдали от любопытных глаз.

Когда дверь открылась, перед нами раскинулся просторный зал с неожиданно высокими для подвала потолками. Никаких окон, только приглушённое искусственное освещение и гнетущее ощущение замкнутого пространства. В центре располагался ринг — не такой огромный, как в «Морском Дьяволе», но определённо профессиональный. По периметру разместилось спортивное оборудование — груши различных размеров, тренажёры, скамьи для отжиманий, стойки с гантелями. Настоящее логово бойцов, тщательно скрытое от посторонних глаз.

Воздух здесь был заметно прохладнее и суше, чем наверху, с характерным запахом пота, кожи и металла — неизменными спутниками мест, где люди выкладываются на пределе своих возможностей.

И там, на ринге, в одиночестве тренировался Вихрь.

Я застыл на пороге, изучая своего бывшего противника. Того самого, который ещё три месяца назад смотрел на меня с презрением, как на уличную шавку, осмелившуюся облаять породистого пса. Того самого, чьё самомнение я разбил вместе с носом на глазах у всей элиты Ржавого Порта.

Но сейчас Вихрь выглядел совершенно иначе. Это был уже не тот человек, с которым я дрался в прошлый раз.

Когда-то давно Гаррет рассказывал мне про бойцов, которые «находят себя» только после поражения.

— «У каждого мастера был учитель, который надирал ему задницу», — говорил он, потягивая дешёвое вино. — «Настоящий талант раскрывается не в победах, Макс. Он раскрывается в поражениях».

Теперь я видел живое воплощение этих слов.

Прежний Вихрь был хорош, но расточителен — размахивал своим даром, как пьяный мужик ножом, полагаясь на грубую силу там, где требовалась точность. В его движениях всегда сквозила небрежность человека, годами не встречавшего достойного сопротивления. Он привык к тому, что можно спокойно выехать на природном таланте.

Но сейчас тренировавшийся передо мной Вихрь был собран и экономен. Вокруг него в воздухе висели десятки металлических шаров разного размера. От мелких, не крупнее стеклянных шариков, до тяжелых, с кулак.

Никогда раньше я не видел, чтобы телекинетик управлял таким количеством предметов одновременно. Обычно это требует колоссальной концентрации, а Вихрь делал это с таким видом, будто просто прогуливался по парку. Его лицо, обычно искажённое гримасой напряжения во время использования дара, сейчас оставалось почти безмятежным. Лишь едва заметное подрагивание век выдавало, что он вообще прикладывает усилия.

Он изменился. Причем не просто восстановился после поражения, а нашёл в себе что-то новое. Словно все эти месяцы он не зализывал раны, а методично перестраивал себя, свою технику, своё отношение к дару. И то, что я видел сейчас, было результатом этой трансформации.

«Поздравляю, Макс,» — подумал я с мрачной иронией, — «походу ты создал монстра».

В трущобах у нас была поговорка: «Загнанная в угол крыса кусается сильнее бойцовской собаки». Я загнал Вихря в угол. И теперь передо мной был уже не избалованный чемпион, а что-то куда более опасное — человек с целью, который больше не боится проиграть, потому что уже потерял всё.

Никонов улыбнулся, заметив мою реакцию:

— Впечатляет, правда? — он хлопнул в ладоши. — Вихрь, достаточно. У нас гость.

Телекинетик открыл глаза, и металлические шары мгновенно застыли в воздухе, замерев в идеальной неподвижности. Теперь, когда его концентрация переключилась на нас, я заметил, как напряглось его тело — словно струна, готовая зазвенеть от легчайшего прикосновения. Его глаза скользнули по Никонову и остановились на мне.

В тот момент, когда наши взгляды встретились, что-то изменилось в воздухе. Словно температура упала на несколько градусов. В его глазах плескалась такая концентрированная, выдержанная ненависть, что она почти обрела физическую форму. Это был не мимолетный гнев обиженного мальчишки, а что-то гораздо более глубокое — холодное, расчетливое, терпеливо ждущее своего часа.

Он едва заметно двинул пальцами, и все шары организованно опустились на пол с приглушённым, почти музыкальным перезвоном.

— Прошу прощения, господин Никонов, — произнёс Вихрь, склонив голову с выверенной учтивостью, в которой всё равно проскальзывала едва уловимая нотка раздражения. — Но я просил не прерывать тренировку на этой стадии.

Его взгляд снова вернулся ко мне, и маска вежливости соскользнула, как дешёвый грим. Его лицо исказилось так, словно в комнату принесли что-то гниющее и дико отвратительное.

— Ты, — выдохнул он, и в этом единственном слове сконцентрировалось столько яда, что хватило бы на целую змеиную нору.

— Спокойнее, друг мой, — Никонов поднял руку с той властной небрежностью, которая была его фирменным жестом — одновременно успокаивающим и напоминающим, кто здесь хозяин. — Мы здесь для разговора. Бизнес прежде всего.

В том, как Вихрь сдержался, как глубоко втянул воздух и выпрямил плечи, чувствовалась жёсткая дисциплина. Человек, который ещё три месяца назад был избалованным чемпионом с раздутым эго, теперь умел держать себя в руках даже перед лицом своего худшего кошмара. И от этого он становился ещё опаснее.

Вихрь сжал кулаки до побелевших костяшек. Я чувствовал, как воздух вокруг него дрожит от едва сдерживаемой ярости. Рефлекторно коснулся амулета под рубашкой, готовый в любой момент активировать его.

— Чем обязан такой… чести? — процедил Вихрь сквозь зубы, глядя на меня.

— Я решил, что пришло время для реванша, — непринуждённо ответил Никонов, проходя к краю ринга. — Публика требует зрелищ. Сокол против Вихря. Главное событие особого вечера, который я устраиваю через три дня.

Брови Вихря взлетели вверх, а на лице появилось такое выражение, будто ему только что предложили самый драгоценный подарок.

— Наконец-то, — выдохнул он, и его губы растянулись в зловещей улыбке. — Я столько ждал, чтобы доказать, что этому ублюдку просто повезло!

— При одном условии, — Никонов поднял палец. — Бой должен быть настоящим. Красивым. Драматичным. Это не просто поединок, это… представление. Шоу для избранных.

Я наблюдал за этим диалогом, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. Мне казалось, что всё это осталось в прошлом — арены, бои, публика, жаждущая крови. Последние месяцы я занимался совсем другими делами для Никонова — задания требовали тонкости, психологического подхода, работы с даром. Я почти поверил, что вырос из примитивных кулачных боев, где такие, как Вихрь, развлекают толстосумов.

— С чего вы взяли, что я соглашусь? — спросил я, не скрывая скептицизма. — Я думал, что мы покончили с этим цирком и у меня теперь другая роль в вашей… организации.

Никонов посмотрел на меня с той снисходительной улыбкой, которую я так ненавидел — улыбкой человека, привыкшего получать всё, что захочет.

— О, ты согласишься, Сокол, — спокойно сказал он. — Потому что у тебя нет выбора. И потому что это в твоих интересах.

— И чем же? — я скрестил руки на груди.

— На этом приёме будут все, — Никонов сделал многозначительную паузу. — Абсолютно все значимые люди города. Включая нашего… общего знакомого, господина Корсакова.

Вот теперь пазл в голове начал складываться. Последние недели Корсаков почти не показывался в городе, по какой-то причине затаившись в своих владениях. Местная знать шепталась, что он болен или, наоборот планирует что-то грандиозное. Только мероприятие такого масштаба могло выманить его из убежища.

— Так значит, вот твоя настоящая цель, — медленно произнёс я.

— Лишь одна из многих, — Никонов пожал плечами. — Корсаков что-то замышляет. Его люди снуют по всему городу, особенно в последнее время. Они вынюхивают, задают вопросы, встречаются с моими бывшими партнёрами… — он сделал паузу. — И, что особенно интересно, они следят за тобой.

— Может, он просто затаил обиду после той драки в ресторане? — предположил я, хотя сам в это не верил.

— Корсаков не из тех, кто тратит ресурсы на личные обиды, — покачал головой Никонов. — Он расчётливый игрок. И если он проявляет к тебе такой интерес… значит, у него есть на это причина. Я хочу знать, какая.

— А если я откажусь? — спросил я, хотя уже знал ответ.

— Тогда, боюсь, мне придётся… пересмотреть наши деловые отношения, — Никонов всё так же улыбался, но в глазах промелькнуло что-то холодное и опасное. — Включая твоё проживание, твою безопасность и многие другие… привилегии, которыми ты сейчас пользуешься.

Мы оба понимали, что это значит. Я кивнул:

— Хорошо. Я согласен.

— Прекрасно! — Никонов хлопнул в ладоши, словно ребёнок, получивший желанную игрушку. — Вихрь, на сегодня достаточно. Продолжишь тренировку завтра.

Телекинетик спрыгнул с ринга с кошачьей грацией и медленно приблизился ко мне. Он подошёл так близко, что воздух между нами загустел от напряжения. Я мог разглядеть капельки пота на его висках, мог уловить запах металла, исходящий от его тела, словно его кровь превратилась в ртуть. Но главное — я видел его глаза. Расширенные зрачки, в которых плескалась такая первобытная жажда мести, что на мгновение мне стало не по себе.

— В этот раз, — прошептал он, наклонившись к самому моему уху, — я не просто побью тебя, а уничтожу. Раздавлю, как насекомое. А потом буду долго смотреть, как ты умираешь.

Я посмотрел ему прямо в глаза. Никакого отвода взгляда, никакого страха. Просто холодная оценка противника.

— Проблема таких, как ты, Вихрь, — проговорил я ровно, — в том, что вы слишком много болтаете. В трущобах либо сразу бьют, либо молча уходят. А пустой трёп — это для тех, кто хочет казаться опасным, не будучи таковым.

Я видел, как его задело моё равнодушие к угрозам. Причем, куда сильнее, чем задела бы ответная агрессия или страх.

— Увидимся на ринге, — добавил я спокойно. — Тогда и поговорим.

Вихрь ещё секунду сверлил меня взглядом, затем резко развернулся и вышел через боковую дверь. Стальная панель захлопнулась с глухим стуком, отсекая его от нас. Этот звук напомнил мне хлопок крышки капкана — финальную ноту перед болью.

В воздухе остался висеть запах его злости — странный, металлический, как от нагретого железа. Я потер шею там, где недавно ощущал его дыхание. Дешевый трюк — приблизиться вот так, нарушить личное пространство. Типичный прием запугивания из трущоб, только в дорогой упаковке. Тем забавнее было видеть, как эта тактика проваливается, когда встречается с настоящим хладнокровием.

Никонов наблюдал за нашей стычкой с выражением человека, оценивающего породистых бойцовых псов перед схваткой. Теперь он слегка улыбнулся, словно увидел именно то, что ожидал. Мои акции в его глазах явно выросли — его интересовали не просто навыки, но и характер. И я только что продемонстрировал стальную выдержку.

— Интересно, — произнёс он задумчиво, — раньше он бы точно ввязался в драку, но сейчас… — Никонов посмотрел на часы, — думаю, через пятнадцать минут он уже вернётся к тренировке. Причем с холодной головой. Даже удивительно каким он стал целеустремленным.

— Неужели благодаря мне? — не удержался я от сарказма.

— Именно, — кивнул Никонов без тени шутки. — Поражение либо ломает человека, либо закаляет. Вихрь оказался из тех, кто закаляется.

Он жестом указал на небольшой столик в углу, вырезанный из цельного куска тёмного дерева. Даже в тренировочном подвале Никонов не мог обойтись без элементов роскоши. Зал с рингом и тренажёрами, а в углу — антикварный столик, кожаные кресла и, разумеется, бар. Как будто алкоголь должен находиться от него в пределах вытянутой руки, где бы он ни находился.

— Знаете, — сказал я, качнув головой, — если бы город затопило, вы бы, наверное, и на спасательном плоту соорудили мини-бар.

Никонов окинул меня оценивающим взглядом, его губы дрогнули в полуулыбке. Он явно предпочитал дерзость подобострастию.

— Молодой человек, критических ситуациях хороший коньяк ценнее золота, — ответил он, направляясь к искусно замаскированной панели в стене. — Когда-нибудь ты это поймешь. Если доживешь, конечно.

Он нажал на корешок одной из бутафорских книг, и часть стены беззвучно отъехала в сторону, открывая впечатляющую коллекцию бутылок.

— Присаживайся, — Никонов достал графин с тёмно-янтарной жидкостью, от которой даже на расстоянии веяло выдержкой и благородством. — Выпьешь?

— Нет, спасибо, — отказался я, садясь за стол.

Мне нужна была ясная голова. К тому же, я всегда настороженно относился к предложениям выпить от Никонова. Не то чтобы он стал бы травить своего «ценного сотрудника», но любое опьянение в его присутствии — слабость, которую я не мог себе позволить.

— Как знаешь, — пожал он плечами.

Никонов налил себе на два пальца, поднёс бокал к носу, задержав дыхание, словно принюхиваясь к тонким нотам аромата, затем сделал микроскопический глоток. Самый настоящий ритуал. Хоть я и презирал его во многих отношениях, но не мог не признать — у Никонова был класс, которому невозможно научиться. Такое либо впитываешь с молоком матери, либо всю жизнь живешь без него.

— Коньяк — как женщина, — заметил он, перехватив мой взгляд. — Спешка разрушает всё удовольствие.

Я расположился напротив Никонова, ощущая, как амулет на груди почти незаметно пульсирует. За три месяца я научился различать эти сигналы — сейчас он не предупреждал об опасности, скорее напоминал о необходимости быть начеку. Как легкое постукивание пальцем по плечу.

Никонов рассматривал коньяк на свет, вращая бокал медленными, выверенными движениями. Янтарная жидкость собирала блики, превращаясь в маленькую вселенную, полную тайн. Может, именно там он искал ответы. Или, что вероятнее, пытался создать нужную атмосферу — театр одного актёра, где я был единственным зрителем.

— Любопытно, Сокол, — он наконец оторвал взгляд от бокала, — за время нашего… сотрудничества у меня так и не получилось ничего узнать о твоем прошлом. А ведь обычно люди любят говорить о себе.

Я расслабленно откинулся на спинку кресла, выдавливая ухмылку.

— А я уж подумал, что случилось что-то серьезное, — я демонстративно выдохнул. — Да не о чем особо рассказывать. Трущобы, голод, выживание. История как история. Ничего такого, о чем интересно было рассказывать и тем более слушать.

— Нет, — он покачал головой, — не думаю. Есть в тебе что-то…

Фраза зависла между нами недосказанной. Никонов просто хлебнул коньяка и зыркнул на меня поверх бокала своим фирменным взглядом коллекционера, прикидывающего, сколько стоит новая игрушка.

— Родовые штучки, они такие, — бросил он как бы невзначай, — вылезают когда не ждёшь. Особенно у старых семеек с их… особыми талантами. От крови не отмажешься, Сокол.

Он пялился на меня, как голодный удав на кролика, просчитывая — стоит ли возня результата. Я вроде как расслабился в кресле, но внутри всё подобралось. Не то чтобы я трусил — просто чуйка сигналила, что Никонов затеял опасную игру. А когда этот тип начинает нести чушь про кровь и наследие, добром точно не кончится.

— Знаете, — я слегка наклонился вперед, — в трущобах никого не волнует твоя родословная. Важно только, насколько быстро ты бегаешь и как сильно бьешь.

— И тем не менее, — Никонов поставил бокал, — родовые амулеты не появляются из ниоткуда. Особенно такие… отзывчивые.

Его взгляд на мгновение переместился на мою грудь, где под рубашкой скрывался амулет. Слишком точно для случайной догадки.

— Белозерские, например, — произнес он будто вскользь, — обладали исключительными ментальными способностями. И особыми артефактами, усиливающими их дар.

Воздух между нами стал плотным, как перед грозой. Никонов не задавал вопросов — он делал заявления, точно расставляя ловушки и наблюдая, в какую из них я попадусь.

Я выдавил короткий смешок.

— Белозерские? — я развёл руками, словно услышал дурацкую шутку. — Почему тогда не сразу наследник престола?

Иногда лучшая защита — это нападение. Причем, на грани наглости. Отшутиться, свести всё к абсурду. В трущобах этот приём не раз спасал мою шкуру, когда приходилось выкручиваться из сложных ситуаций.

Никонов молча изучал меня несколько секунд, словно пытаясь разглядеть правду за показной бравадой. Затем его губы тронула понимающая улыбка — та самая, от которой всегда становилось не по себе.

— В любом случае, — он резко сменил тему, — в настоящем ты — мой ценный сотрудник. И будущая звезда важного события.

Он допил коньяк одним движением и со стуком поставил бокал. В его жесте читалась финальность — тема закрыта, но не забыта.

— У тебя есть три дня на подготовку к бою, — продолжил он деловым тоном. — Лёва обеспечит всем необходимым — тренер, экипировка, специальная диета. — Его глаза сузились. — Этот вечер будет… исключительным.

Было что-то в том, как он произнес последнее слово — словно приоткрыл завесу над чем-то большим. Этот бой явно значил для него гораздо больше, чем просто зрелище для богатых гостей.

— В каком смысле? — спросил я прямо.

Никонов поднялся, разглаживая несуществующие складки на безупречном пиджаке.

— Всему своё время, Сокол, — произнес он с теплотой, которая никогда не достигала его глаз. — Просто будь готов показать все, на что способен.

Я тоже встал, ощущая, как амулет снова отозвался — теперь сильнее, словно соглашаясь с моими подозрениями. Что-то здесь не сходилось, и я собирался выяснить, что именно.

— Машина ждет внизу, — сказал Никонов, направляясь к выходу. — Три дня, Сокол. Используй их с умом.