Хроники Менталиста 2

Глава 16 Корни переворота

Я инстинктивно отступил на шаг, всем телом ощущая, как в жилах стынет кровь. Это чувство стало слишком знакомым в последние дни — момент, когда твое прикрытие рассыпается, как карточный домик, и кто-то незнакомый смотрит на тебя этим особенным взглядом. Не как на уличного воришку, не как на одаренного, а как на… сокровище или, мать его, добычу.

— О чём вы? — мой голос прозвучал хрипло, а внутри уже поднималась волна эфира, готовая выплеснуться наружу. Холодная, привычная сила. В ушах зазвенели первые ноты ментального приказа. Одно слово — и старик забудет всё, что видел. Или замрёт на месте. Или просто заткнётся и перестанет задавать опасные вопросы.

А если он дёрнется в сторону Кристи… что ж, тогда профессору истории придётся лично познакомиться со своим предметом. Одним трупом больше — не такая уж высокая цена за нашу безопасность.

Старик улыбнулся — той самой улыбкой, которой улыбаются археологи, откопавшие редкий артефакт. В его взгляде плясало что-то среднее между благоговением и научным восторгом.

— О тебе, Максим. Или, как я подозреваю, правильнее было бы сказать — Матвей? — его лицо озарилось, как у кота, заметившего мышь. — Ты же последний из Белозерских, не так ли?

Я прикинул расстояние до двери. Три метра — слишком далеко, чтобы рвануть, не получив пулю в спину, если у старика припрятано оружие. А что у профессора есть скрытые козыри, я не сомневался. В нашем мире никто не доживает до седых волос, играя в открытую.

Но вместо ожидаемого выстрела или удара, Лебедев просто жестом пригласил меня следовать за ним.

— Думаю, разговор будет долгим. И лучше вести его в более… уютной обстановке, — произнес он, направляясь к неприметной двери в задней части дома.

Я колебался. Идти за незнакомцем, который только что раскрыл мою тайну? Но что-то в манере старика, в его спокойной уверенности, заставляло поверить, что сейчас мне ничего не угрожает. По крайней мере, пока я представляю для него интерес как исторический экспонат.

Подвал дома профессора Лебедева оказался совсем другой вселенной по сравнению с нищетой и запустением первого этажа. Бетонный бункер знаний — так я мысленно окрестил это место. Здесь царил идеальный порядок: ряды полок с книгами, тщательно рассортированными по тематикам и эпохам, старинные карты на стенах, защищенные от времени стеклянными рамками, массивный дубовый стол с латунной лампой, дающей тёплый желтоватый свет, превращающий всё вокруг в янтарное марево. В углу тихо урчал генератор, словно сытый зверь, обеспечивая электричеством этот маленький островок цивилизации посреди мира, погружающегося во тьму.

Кристи с любопытством водила пальцами по корешкам книг, некоторые из которых, судя по потертым обложкам, были старше всего здания. Я же не мог оторвать взгляд от противоположной стены, где в аккуратных рамках висели старые фотографии и пожелтевшие вырезки из газет. Внутри что-то дёрнулось, когда на одном из снимков я разглядел профессора Лебедева рядом с… моим отцом. Оба молодые, в строгих университетских костюмах, на фоне массивных колонн библиотеки. Отец улыбался — легко, свободно, совсем не так, как на официальных портретах, где его лицо всегда казалось напряженной маской. Здесь он выглядел живым.

— Это было за год до его коронации, — пояснил профессор, заметив мой интерес. — Твой отец тогда часто посещал университет. Интересовался историей династии, особенно периодом Великого Раскола.

— Вы знали его лично? — я не мог скрыть удивления.

— Не просто знал. Я был его наставником, — старик разлил чай по чашкам. — Незадолго до переворота он пригласил меня стать хранителем дворцовой библиотеки. Я должен был приступить к обязанностям через месяц, но… — он горько усмехнулся, — история распорядилась иначе.

Мы сели за стол. Чай был горячим и ароматным — настоящая роскошь по нынешним временам. Рядом с чашками профессор поставил тарелку с хлебом и сыром. Кристи, несмотря на голод, держалась настороженно, но я чувствовал, что профессору можно доверять.

— Как вы узнали, кто я? — спросил я, отпивая чай.

— Твои черты лица, — ответил Лебедев. — Ты удивительно похож на своего отца в молодости. А когда я заметил амулет… — он кивнул на мою грудь. — Этот символ невозможно спутать ни с чем другим. Императорский амулет Белозерских, передававшийся от отца к сыну на протяжении двенадцати поколений.

Я невольно коснулся амулета под рубашкой:

— Что вы знаете о нём?

— Немного. Официальная история гласит, что это просто символ власти, — профессор отпил чай. — Но в академических кругах ходили слухи о его истинной природе. Говорили, что он усиливает ментальные способности носителя, позволяя управлять множеством умов одновременно. Некоторые даже считали, что в нём заключена частица сознания каждого предыдущего владельца.

Я переглянулся с Кристи. Её глаза округлились — насколько точно старик описал реальность, сам того не зная.

— А что насчёт Демидова? — спросила Кристи, нарушив затянувшееся молчание. В её голосе проскользнула нотка неподдельного интереса, так как эта часть истории, похоже, волновала её не меньше моей. — Почему он устроил переворот?

Профессор откинулся на спинку стула, его лицо стало задумчивым. Он помедлил, словно подбирая слова, или может быть, решая, сколько правды можно нам открыть.

— Официальная версия, которую сейчас преподают в школах, гласит, что Император Николай Четвёртый был тираном, угнетавшим народ. Что Демидов возглавил народное восстание ради свободы и справедливости. — Он фыркнул с таким презрением, что я невольно поверил в его искренность. — Чушь собачья, простите за выражение. Эту сказку для младших классов придумали придворные историки, чтобы легитимизировать захват власти.

— А что произошло на самом деле? — я подался вперёд, неожиданно для себя ощущая, как внутри разгорается жажда знаний. Не только потому, что это касалось меня лично, но и потому, что история вдруг перестала быть набором сухих фактов из учебника. Она стала живой, настоящей, с кровью и предательством.

— Правда сложнее и банальнее одновременно, — Лебедев встал и подошёл к книжному шкафу, его движения были аккуратными и выверенными, как у человека, привыкшего обращаться с хрупкими реликвиями. — Демидов и твой отец были друзьями. Близкими друзьями, я бы сказал. Они вместе учились, вместе путешествовали, вместе мечтали о будущем страны. И это несмотря на то, что их семьи враждовали веками.

— Враждовали? — переспросил я.

— О да, — профессор кивнул. — Белозерские и Демидовы — две древнейшие династии империи. Соперники за трон, за влияние, за земли. История их конфликта насчитывает более пятиста лет. Были времена, когда они устраивали друг против друга настоящие войны, а потом это перешло в закулисные интриги, дуэли и борьбу за расположение аристократии. — Он слабо улыбнулся. — Твой отец и Демидов хотели сломать эту традицию. Называли её «архаичной» и «мешающей прогрессу». Они мечтали о новой империи, где старые обиды будут забыты. Когда твой отец взошёл на престол, Демидов стал его правой рукой — неофициальным советником по самым деликатным вопросам.

Он достал с полки потрёпанный альбом в кожаном переплёте и положил на стол. На пожелтевших от времени фотографиях двое молодых мужчин улыбались в камеру — мой отец и человек, чьё лицо я видел на портретах нынешнего Императора. Они стояли обнявшись, как братья. На другом снимке они сидели за шахматной доской, сосредоточенно изучая позицию. На третьем — оба в походной одежде, на фоне какой-то горной вершины.

— Многие при дворе считали эту дружбу неприемлемой, — продолжил профессор. — Старая гвардия, консерваторы… они шептались по углам, что сближение с Демидовым — это предательство традиций. Некоторые даже предсказывали беду. Как оказалось, они были правы, хоть и не могли предвидеть истинных причин грядущей катастрофы.

— Что же произошло? — тихо спросил я.

Профессор вздохнул, собираясь с мыслями.

— Всё началось как дружба, перешло в соперничество, а закончилось предательством. Официальная версия списывает всё на идеологические разногласия, но правда, как всегда, сложнее и грязнее.

Профессор Лебедев перевернул страницу альбома. На новой фотографии появилась молодая женщина с гордой осанкой и пронзительным взглядом. Красивая, но не той пустой красотой, что часто встречается на светских портретах. В её глазах читался острый ум.

— Елена Рябинина, — произнес он с оттенком уважения. — Из древнего, но обедневшего дворянского рода. Блестяще образованная, свободно говорила на пяти языках, специализировалась на древней истории. Одна из немногих женщин, получивших доступ к закрытым секциям императорского архива.

— Женщина Демидова? — спросил я, разглядывая фотографию.

— Да, но не только. Она была куда больше, чем украшением при могущественном мужчине. — Профессор задумчиво провел пальцем по краю снимка. — В архивах Елена обнаружила материалы, перевернувшие её представление об истории империи. Древние протоколы имперского совета, секретные договоры, личные дневники первых министров той эпохи.

— Что именно она нашла? — Кристи подалась вперед.

— Шокирующие свидетельства того, что первый император из династии Белозерских был не героем освободительной войны, как нас учат в школах, а марионеткой, посаженной на трон внешними силами. В обмен на корону он отдал значительные территории и подписал крайне невыгодные торговые соглашения. По сути, продал часть страны иностранным державам, чтобы укрепить собственную власть.

— Это правда? — я почувствовал, как внутри что-то сжалось. История моей семьи оказывалась совсем не такой, какой я её представлял. Хотя, если уж совсем на чистоту, у меня и представлений-то особых не было — в трущобах не слишком интересуются историей императорских династий.

— Трудно сказать наверняка, — профессор встретился со мной взглядом. — Но документы, которые нашла Елена, имели все признаки подлинности. В любом случае, эта информация была динамитом. Если бы она стала публичной, легитимность всей династии оказалась бы под ударом.

— И Демидов использовал это как оружие? — догадался я.

— Не сразу, — профессор усмехнулся. — Демидов не размахивал этими бумагами на каждом углу. Он был хитрее. Шептал нужные слова в нужные уши, подкидывал копии страниц избранным генералам и промышленникам. «Посмотрите, на чем стоит наша империя», говорил он. «На лжи и предательстве».

— А что происходило между ним и моим отцом? — спросил я.

— Их дружба трещала по швам, — вздохнул профессор. — То, что начиналось как интеллектуальные споры за бокалом коньяка, превратилось в открытую конфронтацию на заседаниях совета.

— Из-за чего именно они конфликтовали? — поинтересовалась Кристи.

— Твой отец хотел менять империю медленно, как врач, боящийся навредить пациенту резким движением скальпеля. Демидов же требовал революционных реформ. Больше власти промышленникам, меньше — старой аристократии.

— Ясно всё с ним, — скривилась Кристи. — Себе власть хапал, а не страну спасал.

— Все верно, юная леди, — кивнул профессор. — За всеми его громкими речами о прогрессе стояли банальные деньги. Семья Демидовых контролировала треть тяжелой промышленности империи. Каждая его «прогрессивная реформа» увеличивала бы его личное состояние и влияние. Он метил не просто в советники, а в теневые правители.

Профессор постучал пальцем по снимку Елены.

— А вот она была другой. Настоящей идеалисткой. Не из тех, кто кричит лозунги на площадях, а из тех, кто верит, что мир можно сделать лучше. Когда поняла, что Демидов использует её историческую находку лишь как инструмент собственной выгоды, отвернулась от него.

— И что она сделала? — спросил я.

— Она решилась на отчаянный шаг — пыталась предупредить твоего отца о заговоре и передать ему копии документов, — профессор говорил тише, словно даже сейчас, спустя столько лет, это оставалось опасной тайной. — Это случилось за много лет до переворота, еще когда твой отец только взошел на престол. Демидов тогда уже начинал плести свою паутину.

Профессор тяжело вздохнул, прежде чем продолжить:

— Когда Демидов узнал о её намерениях, его реакция была страшной. Никто не видел его настоящим — жестоким и безжалостным — кроме ближайшего окружения. Он немедленно отправил её подальше от столицы, в глухое поместье на севере, фактически в ссылку. Там у неё родилась дочь. Он формально признал ребёнка, чтобы избежать слухов, но держал обеих под жестким домашним арестом. Никаких гостей, никаких писем, никаких контактов с внешним миром.

— А император? Мой отец? Он так и не узнал?

— Узнал, но лишь часть правды. Твой отец тогда только начинал понимать, с кем имеет дело, — Лебедев провел рукой по лицу. — Шли годы, Демидов постепенно наращивал силу. Подкупал ключевых военных, заключал тайные соглашения с промышленниками, даже с теми же иностранными державами, которые когда-то привели к власти Белозерских. Когда твой отец наконец осознал весь масштаб угрозы, было уже поздно.

— А что случилось с Еленой и её дочерью? — тихо спросила Кристи.

— Елена погибла при подозрительных обстоятельствах, когда дочери было шестнадцать. Официально — несчастный случай. На деле — почти наверняка убийство. Она знала слишком много, и Демидов, уже ставший императором, не мог рисковать.

— А девочка? — мой голос прозвучал хрипло. Внутри нарастало странное предчувствие.

— После смерти матери она просто… исчезла, — профессор нахмурился. — Официальная версия гласит, что уехала учиться в престижный заграничный университет. Демидов даже показывал поддельные письма от неё, чтобы развеять подозрения. Некоторые шептались, что её тайно казнили, когда она попыталась отомстить за мать. Другие — что она действительно сбежала, но не за границу, а в глубокое подполье.

— У вас есть своя версия? — спросил я, чувствуя, как пересохло в горле.

Профессор долго молчал, словно взвешивая, стоит ли говорить дальше. Наконец, он вздохнул:

— Есть определенные… подозрения. Но ничего, что я мог бы доказать. Просто сопоставление дат, событий, некоторые характерные черты… — он покачал головой. — В любом случае, это опасная тема и мне бы очень не хотелось ее развивать.

Я обменялся быстрым взглядом с Кристи. Странно, но именно в этот момент я окончательно поверил в свое видение из катакомб. Марта действительно была дочерью Демидова. Лидер сопротивления, на которого мы работали, была дочерью человека, свергнувшего мою семью.

— Давайте сменим тему, — я отвел взгляд от фотографий, намеренно уводя разговор от опасных подозрений профессора. — Что случилось с остальными Белозерскими после переворота? С моими родственниками?

Он на секунду замолчал, поправляя чашку на столе.

— После захвата дворца Демидов действовал быстро и безжалостно. Официальная версия гласит, что император и императрица погибли при штурме. Твой старший брат Александр был публично казнен как «изменник отечества». — Он замолчал, словно не решаясь продолжать. — А младшего наследника… тебя… объявили трагически погибшим. Тело так и не нашли, но никто не сомневался в твоей смерти. Демидов лично возложил цветы на символическую могилу.

— А мой дядя? — спросил я, вспоминая обрывки информации из амулета. — У отца ведь был брат?

— Великий князь Михаил, — кивнул профессор. — Он командовал северным гарнизоном и попытался организовать сопротивление, но был предан своими же офицерами. Говорят, его казнили прямо на плацу перед строем солдат. Те из дальних родственников, кто успел бежать за границу, были лишены гражданства и объявлены врагами государства.

Профессор неторопливо поднялся и направился к стеллажу, кряхтя от натуги.

— Демидов не оставил камня на камне от прежней системы. Все, кто был связан с Белозерскими, все, кто носил вашу фамилию или состоял в родстве, были либо уничтожены, либо отправлены в лагеря. Даже слуги, десятилетиями служившие при дворе, исчезли бесследно.

Мы проговорили еще несколько часов. Профессор рассказывал об истории Империи, о событиях, предшествовавших перевороту, о первых годах правления Демидова. Это была история, которую не услышишь в официальных новостях или школьных учебниках — история предательств, интриг и личных трагедий.

Еще утром я порывался уйти, чтобы найти Гаррета и остальных, но профессор настоял, что мы должны переждать хотя бы день.

— На улицах сейчас слишком опасно, — сказал он тогда. — Серые перекрыли весь район. Патрули на каждом углу, ищейки проверяют подвалы. Лучше дождаться темноты, а еще лучше — завтрашнего утра, когда они переключатся на другие районы.

Я решил последовать совету старика, а заодно дать Кристи еще немного времени на восстановления. Если случится очередная передряга, то ее способности будут единственным возможным способом быстро смыться.

К середине дня он предложил перекусить. На обед была простая, но сытная еда — тушенка с макаронами, хлеб и даже немного сыра. После обеда разговор продолжился, и я не заметил, как день начал клониться к вечеру.

Когда солнце стало опускаться к горизонту, Лебедев вдруг насторожился.

— Уже поздно, — сказал он, поднимаясь и разминая затекшие плечи. — Пойдемте, покажу вам комнаты.

Мы поднялись на второй этаж, где профессор открыл двери в небольшие, но опрятные помещения. В каждой стояла кровать, застеленная свежим бельём, и умывальник с чистой водой — настоящая роскошь по нынешним временам.

— Отдыхайте, — сказал он. — Утром обсудим, как вам безопасно выбраться из города.

Когда профессор ушёл, я сел на край кровати, перебирая в голове всё услышанное. Демидов и мой отец, бывшие друзья, ставшие врагами. Елена и её дочь, ставшие пешками в их игре. И где-то там, в тени, Марта — дочь врага, ведущая свою собственную войну.

Я уже собирался лечь, когда заметил движение внизу. Через щель в плохо прибитых половицах пробивался тусклый свет. Осторожно опустившись на колени, я приник к щели.

В гостиной профессора появилась тёмная фигура в плаще — женщина средних лет с коротко стриженными волосами и жёстким, волевым лицом. Она тихо разговаривала с Лебедевым, и хоть я не мог разобрать слов, что-то в её облике, в манере держаться заставило мое сердце ускорить бег.

А потом она повернулась так, что свет от лампы упал на её лицо. Я мгновенно узнал эти черты, хоть и видел их всего пару раз.

Марта. Здесь. В доме историка.

И судя по тому, как они разговаривали, это была не случайная встреча.