Хроники Менталиста 2

Глава 14 Кровь против крови

Шакал болтался в моей хватке, как тряпичная кукла, хватаясь за мои запястья и отчаянно пытаясь вдохнуть. Его острые зубы обнажились в судорожной гримасе, а в глазах плескался первобытный ужас — не перед силой, а перед чем-то сверхъестественным, что он увидел в моем лице.

«Воры и мародёры должны быть наказаны», — звучал в моей голове голос Александра, но теперь это уже не было отдалённым шёпотом. Его голос полностью заполнил моё сознание, вытесняя мои собственные мысли.

— Макс! — голос Кристи прорвался сквозь пелену гнева. — Макс, остановись! Это не ты!

Она бросилась ко мне, пытаясь оттащить от Шакала, но моё тело, ведомое чужой волей, отбросило её одним движением плеча. Кристи отлетела, ударившись о каменный алтарь, и вскрикнула от боли.

Этот крик, словно ледяная вода, пробился через пелену чужого контроля. Что я делаю? Я только что ударил Кристи⁈

— Дыши, парень! — Гаррет возник рядом, его ладонь легла на мой плечо, а другая — на мою грудь, где под рубашкой пульсировал амулет. — Это не твой гнев. Не позволяй ему управлять тобой!

В этот момент что-то изменилось в окружающем пространстве. Воздух в склепе сгустился, наполнился странным гудением. По стенам, от алтаря к каменным нишам, побежали голубоватые разряды энергии. Статуи предков, казалось, пришли в движение — их каменные глаза вспыхнули тем же синим светом, что излучал амулет.

— Что происходит? — прохрипел Шакал, которого я всё ещё держал за горло.

— Это похоже на защитные механизмы склепа, — выдохнул Гаррет, сжимая моё плечо до боли. — Макс, если ты не возьмёшь себя в руки, они уничтожат всех нас!

Я чувствовал, как во мне борются две силы: моя собственная воля и нечто древнее, королевское, не привыкшее к сопротивлению. Амулет на груди пульсировал, обжигая кожу.

«Ты слишком слаб, чтобы защитить наследие. Позволь мне», — настаивал Александр.

— Нет! — я стиснул зубы, борясь за каждую частицу своего сознания. — Это. Моё. Тело.

С невероятным усилием я разжал пальцы, отпуская горло Шакала. Контрабандист рухнул на пол, хватая ртом воздух и отползая от меня как от чумного.

Дышать было трудно, словно вместо воздуха в лёгкие попадал раскалённый свинец. Колени подогнулись, и я упал, упираясь ладонями в холодный каменный пол. Каждый вдох давался с боем, каждая мысль ускользала, подобно рыбе, выскальзывающей из рук.

— Не трогайте! — прохрипел я Гаррету и Кристи. — Я… должен… сам…

Кристи, прихрамывая, подошла ко мне:

— Я не оставлю тебя!

— Уведи её! — крикнул я Гаррету, чувствуя, как внутри поднимается новая волна чужой ярости. — Быстрее!

Гаррет понял. Он схватил Кристи за руку и потащил к выходу из склепа. Она сопротивлялась, пыталась вырваться, но старик был сильнее. Шакал, прижимая руку к горлу, уже сам спешил к выходу, бросая на меня испуганные взгляды.

Когда они скрылись в коридоре, я остался один в древнем склепе, наедине с призраком брата, который пытался завладеть моим телом.

Я медленно поднялся, дрожа от напряжения, и ощутил всю тяжесть момента. Вокруг меня, в каменных нишах, стояли статуи предков — мрачные фигуры, высеченные из гранита и мрамора. Их глаза, светящиеся синим, смотрели на меня с молчаливым ожиданием.

— Достаточно, — произнёс я вслух, обращаясь к Александру. — Ты чуть не убил человека. Чуть не навредил Кристи.

«Он осквернитель могил, — голос Александра звучал в моей голове с холодной яростью. — А девчонка просто мешала. Наше наследие важнее их жизней».

— Нет! — я ударил кулаком по каменному полу, боль отрезвила меня. — Это МОЁ тело. МОЯ жизнь. Ты мёртв, Александр. Я жив. И это я решаю, что важно, а что нет.

Я почувствовал, как внутри меня что-то сопротивляется, бьётся, как пойманная птица.

«Ты не понимаешь своей ответственности, — настаивал голос. — Наша кровь…»

— Кровь? — я горько усмехнулся. — Да что ты о ней знаешь? Я рос на улице, в трущобах. Я видел кровь каждый день. Я выживал там, где тебе и не снилось. И если кровь что-то значит, то только то, что мы сами в неё вкладываем.

Я сделал глубокий вдох и продолжил, чувствуя, как с каждым словом возвращаю контроль:

— Я признаю тебя, Александр. Ты мой брат. Ты часть меня. Но ты не я. И если хочешь остаться, мы должны договориться. Никакого контроля без моего разрешения. Никакого насилия над теми, кого я считаю друзьями. И ты помогаешь мне своими знаниями, а не пытаешься мной управлять. Это мои условия.

Тишина. Долгая, напряжённая тишина, нарушаемая только моим тяжёлым дыханием.

А потом я почувствовал, как что-то изменилось — словно тугая струна, натянутая внутри, ослабла. Голос Александра прозвучал уже иначе — тише, спокойнее:

«Принимаю твои условия, брат. Но и ты должен принять, что наша кровь налагает ответственность. Рано или поздно тебе придётся смириться с этим».

— Когда придёт время, — согласился я. — Но сейчас мне нужно защитить тех, кто рядом. Кристи, Гаррета. Даже этого жадного мерзавца Шакала.

«Как скажешь. Твоё тело — твои правила. Но помни, ты — последний из нас. Если ты погибнешь, погибнет всё, за что боролись Белозерские».

Я почувствовал, как амулет на груди успокаивается, синее свечение тускнеет. По стенам склепа пробежала последняя волна энергии, и статуи снова стали просто каменными изваяниями.

Но прежде чем я успел выдохнуть с облегчением, одна из статуй — величественный старец с длинной бородой и суровым взглядом — едва заметно кивнула мне.

Я моргнул, и статуя снова была недвижима. Возможно, это просто игра теней и моего истощенного сознания.

Шатаясь, я направился к выходу, но на полпути меня накрыла внезапная, острая боль — словно раскалённый прут пронзил висок. Перед глазами вспыхнуло белое пятно, которое быстро превратилось в размытую картинку. Ноги подкосились, и я рухнул на колени, схватившись за голову.

В следующую секунду окружающая обстановка поменялась.

Серый коридор с тусклыми лампами. Стерильная чистота и холод металла. Здесь пахло антисептиком и страхом. Стены — гладкий бетон, покрытый серой краской. Двери — тяжёлые, металлические, с кодовыми замками. На каждой — номер и маленькое смотровое окошко. Тюрьма? Больница? Лаборатория? Всё вместе.

Я плыву по коридору, словно призрак, не касаясь пола. Вижу людей в серой форме — они проходят сквозь меня, не замечая. На рукавах — эмблемы со стилизованной змеёй, кусающей свой хвост.

В конце коридора — двойные двери с надписью «Экспериментальный блок Б-17». Я прохожу сквозь них и оказываюсь в просторном помещении, разделённом на секции прозрачными перегородками. В каждой секции — люди с безжизненными глазами, выполняющие странные упражнения под надзором техников в белых халатах.

«Программа 'Тень»«, — гласила металлическая табличка над входом. На ней выгравировано: 'Уровень допуска: Высший».

Мой взгляд притягивает одна из секций, где молодой мужчина — высокий, с наголо обритой головой — стоит посреди комнаты, окружённый инструкторами. Его глаза закрыты, лицо сосредоточено.

«Объект Т-11, увеличить радиус подавления», — командует инструктор через громкоговоритель.

Молодой человек слегка морщится, а затем от него расходится видимая глазу волна — словно круги по воде, только в воздухе. Когда она достигает края комнаты, инструкторы одобрительно кивают.

«Хорошо, Т-11. Теперь попробуй выборочное подавление. Цель — только банши, без затрагивания других одаренных».

Молодой человек поворачивается, и я вижу его лицо целиком. Сердце обрывается.

Явин. Только… не совсем он. Черты лица жёстче, под правым глазом — шрам, которого не было раньше. Взгляд — холодный, сосредоточенный, с металлическим блеском, совершенно чужой.

«Да, сэр», — отвечает он без тени эмоций.

Сцена меняется. Тот же комплекс, но другое помещение — что-то вроде тренировочного зала. Явин, уже в чёрной форме с серебристыми нашивками, стоит в центре. Вокруг него — пятеро одарённых в серых робах. Они пытаются использовать свои способности, но ничего не происходит. Их лица искажены от усилий и страха.

«Т-11, увеличь интенсивность», — командует голос из динамика.

Явин едва заметно кивает, и один из подопытных падает на колени, хватаясь за голову. Кровь течёт из его носа и ушей.

«Идеально, — комментирует голос. — Полное подавление при сохранении избирательного поражения».

Явин не выказывает ни удовлетворения, ни отвращения. Его лицо — маска абсолютного безразличия. Только в глубине глаз мелькает что-то… Я не успеваю разобрать.

Сцена снова меняется. Теперь я вижу широкий серый коридор. Явин, уже в полной боевой форме, с оружием на поясе, идёт быстрым, уверенным шагом. Его движения отточены, в них нет ни единого лишнего жеста. За ним следуют двое младших агентов, держась на почтительном расстоянии.

Он останавливается перед дверью с обозначением «Объект Д-7». Набирает код на механическом кодовом замке. Слышится щелчок, и охранник отпирает тяжелую металлическую дверь.

Внутри — небольшая камера с минимумом мебели: койка, стол, стул. На койке лежит человеческая фигура. Я вижу тонкие руки, спутанные тёмные волосы, разбросанные по подушке. Сердце обрывается, когда я понимаю, кто это.

Кристи. Бледная, осунувшаяся, с синяками под глазами. На её шее — металлический ошейник с мигающими индикаторами. Ошейник-подавитель для джамперов.

Явин подходит к койке, и его взгляд на мгновение задерживается на её лице. В его глазах мелькает узнавание… Но это длится лишь секунду, а затем возвращается профессиональная отстранённость.

«Объект нейтрализован?» — спрашивает он у медика, стоящего в углу комнаты.

«Да. Полное подавление способностей. Объект не сможет телепортироваться, пока активен ошейник».

«Хорошо. Подготовьте её к транспортировке. Объект переводится в главный комплекс для дальнейших исследований».

Кристи шевелится на койке, её глаза медленно открываются. Она фокусирует взгляд на Явине, и в её глазах мелькает узнавание, сменяющееся ужасом.

«Явин? — её голос хриплый, едва слышный. — Почему…?»

«Объект Д-7, вам запрещено разговаривать», — холодно обрывает он, но что-то в его позе меняется. Почти незаметное напряжение плеч, едва уловимое подрагивание пальцев.

Медик подходит к Кристи с инъектором. Одно быстрое движение — и её глаза закрываются. Тело обмякает.

Явин стоит над ней несколько секунд дольше необходимого. Затем достаёт из кармана компактную рацию и подносит к губам: «Задание выполнено. Джампер нейтрализован».

Но когда младшие агенты отворачиваются, я вижу, как его рука на мгновение касается её волос — настолько быстро, что это можно принять за случайность. И в его глазах мелькает что-то человеческое, почти неуловимое.

А затем он выпрямляется, и снова становится идеальным агентом без эмоций и сомнений.

Видение расплылось, растворяясь в рваных краях. Я судорожно глотал воздух, не в силах справиться с ужасом от увиденного. Это будущее? Или просто кошмар, вызванный стрессом и амулетом?

Но прежде чем я успел отдышаться, меня накрыла новая волна видений. Теперь я видел совершенно другое место.

Роскошный кабинет, отделанный тёмным деревом и золотом. Окна от пола до потолка открывали вид на город с высоты птичьего полёта — величественные шпили правительственных зданий, широкие проспекты, золотой купол собора вдалеке. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в кроваво-красные тона и бросая длинные тени на улицы. Императорский дворец во всём его холодном великолепии казался последним бастионом света в стремительно темнеющем мире.

За массивным столом из красного дерева сидел мужчина лет шестидесяти. Тонкое аристократическое лицо с глубокими морщинами, прорезавшими высокий лоб и обрамляющими тонкие губы. Холодные серые глаза, похожие на осколки льда, идеально уложенные седеющие волосы — ни один волосок не смел выбиться из причёски. Его костюм был безупречен — чёрный с едва заметной серебряной нитью, жилет застёгнут на все пуговицы, несмотря на вечернюю духоту. На правой руке — массивный перстень с чёрным камнем, в котором, казалось, заключена была сама тьма.

Я никогда не встречал его, но инстинктивно узнал — Демидов. Узурпатор. Человек, свергнувший моего отца. Мой личный демон, чьё имя будило во мне странную смесь страха и ненависти ещё до того, как я узнал о своём происхождении.

Он просматривал какие-то документы, время от времени делая пометки золотой ручкой. Его движения были экономны и точны, как у хирурга или хищника. Ничего лишнего — каждый жест выверен десятилетиями абсолютной власти. Даже то, как он перелистывал страницы — неторопливо, уверенно, с чувством собственного достоинства — говорило о человеке, привыкшем повелевать.

На стенах кабинета — портреты предыдущих императоров, написанные великими мастерами. Взгляды царственных особ словно следили за каждым движением узурпатора, молчаливо осуждая. Или мне только казалось? Среди них — портрет моего отца, в парадном мундире с золотым шитьём. Странно было видеть его здесь, в логове врага. Но ещё более странно чувствовать, что я впервые по-настоящему видел лицо отца — не на мутной чёрно-белой фотографии из газет, а на настоящем портрете. У него были мои глаза. Или, вернее, у меня — его.

В кабинете было тихо — слышался только скрип пера по бумаге да тиканье массивных напольных часов в углу. Изредка с улицы доносился стук копыт — императорская гвардия меняла караул. Размеренность, спокойствие, незыблемость власти — всё это ощущалось в каждой детали, в каждом звуке.

Тишину нарушил стук в дверь — твёрдый, уверенный, с правильными интервалами.

— Войдите, — сказал Демидов, не поднимая глаз от бумаг. Его голос был низким, с лёгкой хрипотцой, словно от многолетнего курения дорогих сигар.

Дверь открылась без скрипа — здесь даже петли подчинялись протоколу — и вошёл седой мужчина в военной форме с канцлерскими знаками отличия. Золотой шнур на плече, ряд медалей на груди, выправка безупречная, несмотря на возраст. Лицо аскетичное, с глубоко посаженными глазами и тонким, словно лезвие, носом. Он остановился в трёх шагах от стола и слегка склонил голову — ровно настолько, чтобы выразить уважение, но не подобострастие.

— Канцлер Мелехов, — Демидов всё ещё не поднимал глаз от бумаг, демонстрируя своё превосходство. — Надеюсь, у вас хорошие новости.

— Скорее тревожные, Ваше Величество, — ответил канцлер, и в его голосе чувствовалось напряжение, тщательно скрываемое за маской профессионализма. Он положил на стол папку — тёмно-красную, с золотым тиснением в виде герба империи. — Агент Толстой докладывает о необычной активности в старых туннелях под городом. Сопротивление перемещает кого-то крайне важного.

При упоминании Толстого Демидов поднял голову. В его глазах появился интерес — живой, почти хищный. Он медленно отложил ручку и подался вперёд, опираясь на стол сцепленными пальцами.

— Лев жив? — спросил он с лёгким удивлением. — После обвала в туннелях?

— Да, Ваше Величество. Отделался переломом руки и сотрясением.

— Удивительная живучесть, — в голосе Демидова слышалось что-то похожее на одобрение. — И что же он выяснил?

Канцлер открыл папку, просмотрел несколько страниц и продолжил:

— Согласно его донесению, сопротивление эвакуирует из города особо ценный объект. Предположительно, речь идёт о мальчике-подростке, обладающем необычно сильным даром ментального внушения. Агент Толстой встречался с ним лично и утверждает, что это может быть… наследник рода Белозерских.

В кабинете повисла тяжёлая тишина. Демидов, вцепившись пальцами в подлокотники, подался вперёд. Его лицо, обычно бесстрастное, на мгновение исказилось — правый уголок рта дёрнулся в нервном тике, который он тщетно пытался скрыть.

— Вы уверены? — голос Императора звучал обманчиво спокойно, но канцлер слишком хорошо знал этот тон.

— Похоже на то. Источники Толстого подтверждают, что он жив. У него даже есть фотография — размытая, сделанная с большого расстояния, но черты лица… — канцлер запнулся, — они очень похожи на черты покойного Его Величества.

Демидов встал из-за стола — резко, почти нервно, что было удивительно для человека его выдержки. Он подошёл к окну и несколько секунд смотрел на закат, на город, на свою империю. Его фигура, высокая и прямая, чётко вырисовывалась на фоне окна, словно на театральной сцене.

— Как это вообще возможно⁈ — процедил канцлер, нарушая молчание. — Если люди узнают… Если поползут слухи…

— Люди верят в то, во что им выгодно верить, — отмахнулся Демидов, не оборачиваясь. В его голосе звучала странная смесь презрения и усталого понимания. — Одни хотят стабильности, другие — хлеба и зрелищ. Им всё равно, кто на троне, пока их личные нужды удовлетворены.

Император несколько секунд думал, затем подошел к столику и налил себе бокал дорогого виски.

— Кем бы он ни был, нам нужно найти его первыми, — продолжил он, повернувшись к канцлеру. — Немедленно. Любой ценой.

В его голосе появилась нотка, которую я не мог распознать.

— К счастью, — он усмехнулся, и в этой усмешке не было ничего человеческого, — у меня есть семейный козырь…

Он вернулся к столу.

— Кровь — самые крепкие цепи, канцлер, — произнёс Демидов с какой-то странной уверенностью. — Он придёт к нам сам, рано или поздно. Никуда не денется.

Канцлер задумчиво постукивал пальцами по столу. На его лице отражалась неуверенность, словно он не решался задать вопрос, который вертелся на языке.

— Что вы имеете в виду, Ваше Величество? — наконец произнёс он.

Демидов не ответил напрямую. Вместо этого он медленно опустился в кресло и посмотрел на канцлера взглядом, который, казалось, видел насквозь.

— Нам нужно связаться с одной женщиной, — сказал он после долгой паузы. — Она может быть чрезвычайно полезна в этой ситуации. Под её командованием сопротивление будет уничтожено изнутри. А мальчишка… — он сделал паузу, — мальчишка окажется в наших руках прежде, чем успеет понять, что произошло.

Канцлер явно был озадачен. Его лоб прорезали морщины, словно он пытался разгадать сложную головоломку.

— Я не понимаю. О ком вы говорите, Ваше Величество? — его голос звучал напряжённо, почти осторожно, будто он боялся услышать ответ.

Демидов посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом. Его пальцы медленно постукивали по столешнице, отбивая какой-то только ему известный ритм. Затем, словно приняв решение, его рука нырнула во внутренний карман пиджака и извлекла оттуда потёртую фотографию — не официальный портрет, а личный снимок, хранящий следы многолетнего ношения в кармане у сердца.

— Вот, — он бросил снимок на стол. Жест был небрежным, но взгляд, которым он проводил фотографию, был полон странной смеси эмоций. — Я говорю про эту женщину.

Канцлер наклонился, вглядываясь в изображение. Его рука потянулась к снимку, но остановилась на полпути, словно не решаясь прикоснуться. Глаза расширились от узнавания, брови поползли вверх от изумления.

— Но это же… — он запнулся, с недоверием глядя то на фотографию, то на Демидова. — Это же лидер ячейки сопротивления в Северном регионе! Та самая, которая провела несколько успешных операций против наших патрулей… — он поднял ошеломлённый взгляд на Демидова. — Марта?

— Да, — Демидов позволил себе тонкую улыбку, в которой почти не было тепла. — Она.

— Но как… почему вы думаете, что она станет сотрудничать с нами? — в голосе канцлера звучало неприкрытое недоумение. — Она ведь одна из самых непримиримых противников режима! Её имя стало практически легендой среди повстанцев. Говорят, она лично участвовала в подрыве моста через Неву, когда там проезжал ваш кортеж…

Демидов поднял руку, останавливая поток слов. В его жесте была властная уверенность человека, чьи приказы не обсуждаются.

— Я в курсе её… достижений, — сказал он сухо. — И именно поэтому она так ценна. Она заслужила авторитет в рядах мятежников. Они доверяют ей. Следуют за ней, не задавая вопросов.

Он медленно провёл пальцем по фотографии, словно прослеживая черты лица запечатлённой на ней женщины. В его взгляде появилось странное выражение — почти нежность, смешанная с чем-то тёмным, собственническим. Это настолько не вязалось с его обычной холодностью, что казалось почти неприличным, интимным.

— И что касается сотрудничества… — он сделал паузу, словно обдумывая, стоит ли раскрывать секрет. — У неё не будет выбора.

— Почему вы так уверены? — канцлер не мог скрыть скептицизма.

Демидов медленно вернул фотографию в карман, и на его лице появилось выражение, которое я не мог разгадать — нечто среднее между гордостью и сожалением.

— Потому что, — произнёс он так тихо, что я едва уловил слова, — Марта — моя дочь.