Хозяйка заброшенного поместья

30.1

— Ох, как бы красного петуха ночью в отместку не пустили! — вздохнула Дуня, когда мы расселись за столом в кухне и я рассказала, что случилось.

— Не посмеют, — сказал Петр. — Они сейчас постараются подальше уйти, пока за ними людей не послали.

Как и Дуня поначалу, он явно чувствовал себя неловко, оказавшись за одним столом с барыней. Приютился в дальнем от меня углу на табуретке и не знал, куда девать руки.

— Да и я на всякий случай ночью покараулю. Отоспался на всю оставшуюся жизнь.

— Ты чего там жмешься, как неродной? — оборвала его Марья. — И вообще, на углу стола сесть — семь лет неженатым ходить!

Дуня залилась краской, Петр опустил взгляд, но передвинулся вместе с табуреткой. А Марья продолжала, будто не заметив их реакции:

— Безобразничать, думается мне, не посмеют.

— Грабить же посмели, — хмыкнула я, лихорадочно соображая, что делать.

От «домового» хоть засовы помогли, а от пожара ничего не спасет.

— Чужие они. — Нянька погрозила Дуне пальцем. — В другой раз, прежде чем барыню, меня зови. А я посмотрю и скажу, стоит ли к Анастасии Павловне допускать или пусть идут восвояси.

— Виновата, — потупилась девушка, и я поспешила вмешаться:

— Ни в чем ты не виновата. Это они решили, что, раз в доме только три женщины, можно поживиться безнаказанно. Вот только действительно ли они сбегут? Или… — Как же называется местная полиция? — …властям нажалуются, и я еще виноватой окажусь, что людей покалечила.

Обвинить меня в натравливании кота на честных граждан вряд ли получится, но, как ни крути, одного я подстрелила. Довольно удачно, если можно так сказать, — я нервно хихикнула про себя. Судя по расположению раны и по тому, как бодро пострадавший махал рукой, убегая, пуля повредила только мягкие ткани плеча. Заживет.

Если не присоединится инфекция — а она непременно присоединится: ни я пулю не стерилизовала, ни он одежду. Вот вроде сами напросились, а все равно муторно.

— Не станут, — отмахнулась Марья. Повторила: — Чужие они. Значит, жаловаться не станут. Это в городе будочника начальство назначает, и дворник может на барина за обиду жалобу написать, хоть и мало толку будет. А у нас, в деревнях, и десятских, и сотских мир выбирает, да и урядники все из своих же. Всех знают, кто да каков. Знают, что барыня сгоряча оплеуху закатить может…

Она ойкнула, виновато на меня глянув, я пожала плечами.

— Продолжай. На правду не обижаются.

— Но, если обещала за работу заплатить, заплатит честь по чести и обманывать не будет.

— Все знают, что после болезни барыня сильно переменилась, — подала голос Дуня. — Простите, Настасья Пална. Не гневливая стала. Мужика вон не побрезговали собственноручно лечить, сестренок моих не гоните, да и одарили, так что век не забыть.

Чем одарила-то? Отдала то, что в сундуках без толку лежало, только место занимает?

— Не поверят им, — снова вмешалась Марья, расставляя перед нами чашки с горячим чаем. — Да и не пойдут они. И потому, что знают, что не поверят. И потому, что на господ жаловаться — себе дороже. В жалобе-то и имя, и жительство должно быть, напишешь ты барину, на чьих землях деревня стоит, а тому разве жалобщики нужны? Житья не будет потом.

Да уж, ну и порядки у них тут!

— А если бы я в самом деле их обмануть хотела? — полюбопытствовала я.

— Потому с чужими дела и не водят. Это ведь всегда так было: одни хотят получить побольше, вторые — заплатить поменьше, каждый о себе печется. И на лбу ни у кого не написано, насколько честный, так что все понимают: по-всякому может обернуться. Хотя, ежели бы ты меня спросила, я бы сказала, что неспроста отходники так рано возвращаются. С нанимателем что-то не поделили, а значит, либо сами плуты, либо на хозяина злы и захотят на другом отыграться. Ну да ладно, касаточка, что сделано, то сделано. Молодая ты еще, поживешь с мое, научишься.

Я кивнула.

— И что вернутся они, не переживай. Я сейчас в деревню схожу, брату все расскажу, к вечеру вся округа будет знать, что лихие люди завелись. Нам тут таких не надобно, не пустят их ни заночевать, ни воды попить. Уйдут, если сразу не сбежали. Или, хочешь, попрошу брата, чтобы мальчишек прислал, они за еду ночью покараулят, шум поднимут, да и погонят. Мужики-то справные сейчас все в отходниках, одни мальчишки и остались.

— Мальчишек? — переспросила я. — Как они здоровых мужиков погонят?

— Известно как, вилами да топорами. У нас, пока женихаться не начал, все мальчишка, — поняла нянька причину моих сомнений.

Подростки, значит.

— Пусть приходят. Найдем чем накормить.

Долго ли сунуть в печь два горшка каши вместо одного, в конце концов. И мясо в погребе еще не закончилось. И тесто я как раз сегодня собиралась ставить, на пирожки, «пряженые», как называла Марья жаренные в масле. Заведу немного другое, на обычные большие пироги, которые можно поставить в печь и не стоять у сковородки. Грибы с луком, рис с яйцом, натертая тыква с щепотью корицы и имбиря — начинки я еще со вчера заготовила, только порезать да смешать. Ну и варенье, чего ему просто так в погребе стоять. Хватит и неожиданных гостей накормить, и время еще останется на другие дела.

— Тогда побежала я. — Марья выбралась из-за стола.

— А я пока хлев почищу, да курятник, — сказал Петр. — Не думал никогда, что можно от безделья устать.

— Погоди, перчатки выдам, — велела я.

— Перчатки? — изумился конюх. — Что я, барин какой?