Хозяйка заброшенного поместья

26.1

Перед тем как замочить целиком куртку, я проверила карманы и наткнулась на бумагу. Записка! Записка от Виктора, которую принес хамоватый Иван и про которую я совершенно забыла!

Как забыла и что не смогла бы на нее ответить, если бы захотела. Сейчас ответ и вовсе стал не нужен. Но я все же сломала печать со вставшим на дыбы единорогом.

«Здравствуйте, Анастасия. До меня дошли слухи о вашем нездоровье. Пожалуйста, сообщите, все ли хорошо. Я опасаюсь, что недавняя болезнь могла оставить последствия...»

Так и скажи: «Не рехнулась ли ты после нервной горячки, дорогая женушка? Не придется ли снова с тобой возиться?»

«…Напоминаю, что я не отказываюсь от обещания полностью оплатить услуги доктора до вашего окончательного выздоровления, поэтому не стесняйтесь обращаться к Евгению Петровичу при необходимости. Я помню, что Петр болен, а у Марьи повреждена рука, и готов, если нужно, прислать вам одного-двух дворовых людей для помощи по дому».

Если они такие же хамы, как твой лакей, — спасибо, обойдусь! Да и вообще обойдусь без помощи, в комплекте с которой идут сцены ревности!

Я не поленилась заглянуть на кухню, чтобы сунуть письмо в печь. Когда я вернулась, Дуня возилась со стиркой, старательно изображая, будто ей совсем нет дела до барских писем. Я так же старательно притворилась, что мне тоже до них нет никакого дела, склонившись над своим корытом.

Расправившись с курткой, я скатала просохшие бинты и поставила их в печь стерилизоваться, нарезала еще, про запас, тоже отправила их в печь. Потом мы вместе с Дуней отполоскали и развесили прокипяченное белье.

— Банька поспела! — сказала Марья, когда мы с Дуней вернулись в кухню попить чая после трудов праведных. — Иди, касаточка, твой первый пар. Сама справишься али помочь тебе?

— Так пойдемте вместе, чего вы меня ждать будете!

— Ты ж барыня!

— Да ладно, я никому не расскажу, что мужичка барыню веником отхлестала, — улыбнулась я.

— А поди, и правда ладно. Дуня хоть попарит тебя как следует, я-то с одной рукой. А то, может, снимешь с меня эту штуку, касаточка, — заискивающе произнесла Марья. — Хоть помыться по-людски.

Я не стала спорить: все же не перелом, только предупредила, что руку повешу на косынку, а захочет веником помахать — пусть в левую берет. В конце концов, уж часик-то я за нянькой пригляжу, а там можно и снова лангету примотать.

Баня оказалась черной — с печкой-каменкой у входа, дым от которой повисал под потолком, прежде чем выйти через оконце под самой крышей.

Перед тем как париться, Дуня окатила лавки водой, смывая сажу. Я опасалась, что мне станет плохо — от дыма и от жарко протопленной бани, но, похоже, Настенька привыкла к подобному, потому что и в парной, и выйдя из нее в предбанник, я чувствовала себя замечательно. И ссору с Виктором баня если не смыла, то заставила отдалиться. Злость по-прежнему бурлила внутри, стоило вспомнить, но хоть плакать не хотелось.

Да и кто он мне, в конце концов? Просто красивый мужик, случайный знакомый. С глаз долой — из сердца вон, и не о чем сожалеть.

Потом, чистые и довольные, мы гоняли чаи. Ради такого дела Марья даже выставила на стол расколотый на неровные куски сахар. Дуня робко взяла самый маленький кусочек и осторожно слизывала крупинки.

— Бери, не стесняйся, — не выдержала я.

Она помотала головой:

— Нет, незачем мне привыкать. Раз побалуюсь — и хватит. — Она помялась, почему-то покраснев, и добавила: — Настасья Пална, а можно и Петю в баню сводить?

Я ожидала, что Марья одернет ее, но нянька кивнула.

— И то правда, тоже ж ведь, поди, хочется по-людски вымыться.

— Нельзя ему пока отмороженное ни греть, ни мочить, — покачала я головой. — Да и париться не стоит. Как бы плохо не стало.

— Барыня, так первый-то пар нам достался! Сейчас легкий, хороший, как раз больных да детишек водить. А руки и ноги мы с Марьей ему в платки замотаем, как тогда, а сверху чехлы эти, непромокаемые, что вы сделали. Так ведь не перегреется?

— У Марьи у самой рука на перевязи, — напомнила я.

Лангету я пока на место не вернула, оставила повязку косынкой, давая няньке отдохнуть.

— Да я только командовать буду, а Дуня все сделает, — отмахнулась Марья. — И в самом деле, жалко его.

Я сдалась.

— Только долго не парить и веником не отхаживать. Помыть — и все. И на голову ему шапку или платок наденьте. А я перевяжу потом. — Я обернулась к Марье. — В батюшкиных сундуках найдется для него одежка?

Нянька поджала губы.

— Больно много ты с ним носишься, касаточка, еще и одежку ему дарить. И без того по гроб жизни благодарен должен быть.

— Он меня спасал, — возразила я. — Найди уж что не жалко.

— Найду, — проворчала она.

Я думала, что Петра придется вести вдвоем, но до бани он дошел, лишь держась за локоть Дуни. И что-то мне подсказывало, что он мог бы вообще не опираться, просто воспользовался поводом. А вот возвращался, уже всерьез держась за меня и Дуню, видимо, силы иссякли. Но и это было просто замечательно. Быстро выздоравливает, даже чересчур быстро — я мысленно плюнула через плечо.

После перевязки Дуня подложила ему под спину свернутое одеяло, чтобы мог полусидеть, и так трогательно краснела, поддерживая кружку с чаем, что я не знала — то ли не смущать ее своим взглядом, то ли, наоборот, не оставлять эту парочку вдвоем, от греха подальше. Я мысленно хихикнула сама над собой: все мысли у меня в одну сторону. Петр-то сейчас для Дуни явно безопасен, а там видно будет.

— Она ему из жалости выпивки не принесет? — спросила я Марью, вернувшись на кухню.