Петр оборвал стон, когда я зашла в людскую.
— Барыня, вы бы отпустили меня. За доброту спасибо вам, и что отогрели, век не забуду, что бы там злые языки ни... — Он испуганно посмотрел на Марью, грозившую ему кулаком. — Да только мы люди простые, лежать не привыкшие.
Я покачала головой.
— Сколько тебе лежать, я не знаю, посмотрим, как поправляться будешь.
— Тогда мне хоть на руки поглядеть. Может, мне и поправляться незачем, калека-то...
Он не договорил, но я и так поняла. Пенсии по инвалидности в этом мире не предусмотрены, а у него и семьи нет. Но обнадеживать раньше времени я тоже не могла.
— Все в руках Божьих, Петруша, — пришла мне на помощь Марья. — Молись, глядишь, и не оставит он тебя. А я нынче же пшеницу возьму да мед, на перекресток отнесу и там оставлю, чтобы хвори за ними-то ушли.
Пожалуй, не стоит мне вмешиваться в подобное «лечение». Петр успокоится, Марья при деле будет и не станет порываться бедолагу растирать всякой гадостью.
— Посмотришь на руки, но вечером, — сказала я. — До вечера повязки я снимать не буду, чтобы отогрелся ты как следует. Болят?
Петр кивнул.
— Тогда лекарство выпей.
— Вот уж точно «горик», — скривился он, проглотив.
— Да уж не горьче водки-то, — вмешалась Марья.
Конюх открыл было рот и закрыл — видимо, тоже уже знал, что спорить с ней бесполезно.
— Иди, касаточка, — сказала мне нянька. — Я за ним пригляжу. И чаем напою, и прослежу, чтобы повязки не снимал. А ты отдохни пока.
Какое тут «отдохни»? Мне нужно замазать трещины в печах. Навесить засов на дверь. Потом законопатить все оставшиеся окна и придумать, что можно сделать с выбитым в галерее. Не забыть про хлеб! Осмотреть двор и ледник. Еще я вчера про ящик для компоста думала... Только успевай поворачиваться!
Дрова в печи уже рассыпались углями. Самое время распределить их равномерно по поду, чтобы пока прогревался. А в это время заняться другими делами.
Значит, выкопать известь из сарая и, раз уж все равно выйду на улицу, осмотреть двор. А то что это такое — живу и сама не знаю, что у меня и где.
Надевать толстенную и тяжеленную шубу, чтобы копать землю и лазить по погребам, не хотелось. Так что я ограничилась тем, что накрутила платок под юбками на манер длинной набедренной повязки, еще один надела на голову и другой на грудь крест-накрест. Надо бы поискать в кладовке сукно да сшить куртку. Если вспомню, как кроить, конечно. Впрочем, наверняка в маменькином будуаре и руководства по кройке и шитью найдутся. Вот только фасончики в них вряд ли созданы для рабочей одежды.
Или свитер связать, теплый? Лицевыми да изнаночными — много ума не надо. Но где ж время на это взять?
На улице солнце светило вовсю, и птицы горланили по-весеннему. Повезло Петру, что потеплело, а то бы и живым не довезли. Интересно, сколько градусов сейчас? Как они тут живут, без градусников, без прогнозов погоды?
Ничего, тысячелетиями люди как-то жили, и землю возделывали без градусников и без прогнозов погоды. Значит, и я справлюсь.
И все же, несмотря на относительное тепло, я была слишком легко одета, поэтому двор обежала бодрой трусцой, от одного здания к другому. Амбар, он же сарай. Пустая изба — наверное, тоже «людская», только для тех, кто работал на улице, в огороде том же. Конюшня с каретным сараем.
Здание с огромными окнами внутри оказалось теплицей. Большая печь, отгороженная от основного пространства комнатка, видимо, для садовника, во всем остальном помещении полов не было. Вот и отлично, будет где и землю для рассады брать, кроме как из горшков в галерее, да и высаживать куда найдется. Хотя сейчас здесь было ненамного теплее, чем на улице, какими бы большими ни были окна, крыша оставалась непрозрачной, и без печи одни окна не спасали.
Стоит ли топить печь и здесь? Хватит ли дров, и где взять новые? Рубить деревья на дрова мне точно не приходилось, покупали всегда... И как их возить из леса, на лошади?
Лошадь! Кто за ней ходит, когда Петр в запое? И как за ней ходить? Что делать с птицей, свиньями и даже коровой, я знала, но лошадь?
Словно вторя моим мыслям, донеслось обиженное ржание.
— Марья! — влетела я в людскую. — Чем кормить лошадь?
Нянька, собравшаяся выговорить мне за неправильную одежду, осеклась на полуслове.
— Петька же, какой пьяный ни был, никогда про лошадку не забывал! А сейчас...
Петр всхрапнул, заворочавшись, но не проснулся.
— Побегу я в деревню, попрошу кого из парней, чтобы пожил в людской да за лошадкой приглядел. Или лучше девку, чтобы заодно и за домом ходила, мне-то с одной рукой... Только заплатить бы надо. Хоть змейку в день.
Так мало?
— Конечно! Договаривайся хоть с кем, сейчас деньги принесу.
— Да зачем сейчас-то бегать, как отработает, так и расплатишься, — сказала Марья, слезая с лавки. — Пойду оденусь. А ты смотри дома сиди.
Я не ответила, и она добавила:
— Сиди дома, я сказала, не бегай голая по морозу. А то запру в кладовке, — добавила уже жалобно. — Хоть тулупчик маменькин надень, совсем ты себя не бережешь!
Тулупчик — это можно.
— Покажешь, где лежит?
Марья безошибочно нашла один из сундуков в кладовке, вытащила оттуда что-то похожее на короткую дубленку и суконные рукавицы.
— Вот. И не вздумай больше на улицу неодетой выскакивать!
— Не вздумаю, — заверила я ее.