Чего уж там неясного.
Виктор снова повернул курок в безопасное положение, отложил пистолет в сторону.
— Теперь давайте вы. — Он указал на второй пистолет.
Не так уж все и сложно, оказывается.
— Как долго его можно хранить так? — полюбопытствовала я, заколачивая в ствол пулю.
Виктор покачал головой.
— Нисколько. Порох отсыреет, пружина курка растянется. Заряжают или перед боем, или перед дуэлью. Если не понадобилось — разряжают. Вот этим.
Он показал железную штуковину с усиками, изогнутыми наподобие кухонного веничка. Только маленького и жесткого.
Но жаль, что эти допотопные пистолеты нельзя хранить заряженными. Придется каждый вечер подготавливать, а утром разряжать. Как будто без того дел мало было!
Пока я размышляла, Виктор убрал капсюль к остальным, накрутив «венчик» на шомпол, выковырял из ствола пулю, высыпал порох.
— Теперь давайте вы.
Я проделала все то же самое. Вернув пороховницу в ящичек, полюбопытствовала:
— А после выстрела их нужно чистить, чтобы не испортились?
Виктор кивнул.
— Научите?
— Не думаю, что в этом есть необходимость. — Он вытащил пороховницу из укладки. — Я возьму это себе. Чтобы вы ничего не натворили.
Я хватанула ртом воздух.
— Вы в своем уме?
— Да. Я наблюдал за вами, пока объяснял. Вы не кокетничали, не строили из себя дурочку и всерьез хотели понять. Собственно, и поняли.
— Велика наука!
— Только ни одной женщине в здравом рассудке эта наука и даром не нужна.
— Мы уже выяснили, что вы ничего не понимаете в женщинах!
Я попыталась выхватить у него пороховницу, но Виктор был начеку и отступил.
Идиотская ситуация! Еще хуже, чем с Марьей и деньгами: та хоть за «касаточку» переживала, а этот просто издевается!
— Верните мое имущество!
— Верну. После заседания консистории. Тогда делайте что хотите. Хоть поступайте, как ваш отец, хоть на большую дорогу выходите, требуя кошелек или жизнь. А пока я ваш муж и ваши дела отразятся и на моей репутации — я придержу эту вещь у себя.
Я проглотила ругательство.
— Что за бред! Я ведь вам рус... человеческим языком объясняю — оружие мне нужно для самозащиты.
— От кого тут защищаться? От русалок?
— Да от кого угодно! Тут, если что, даже на помощь позвать некого!
— Когда Марья жила тут одна почти два года, вас это не волновало. Или вы полагаете, кто-то покусится на вас? — Он усмехнулся с видом «да кому ты сдалась вообще?». — Или на мифический клад, которым ваш отец бредил перед смертью?
Клад? Может, за ним тот, ночью, и приходил? Тогда мне тем более нужны пистолеты! Что же делать? Попытаться отобрать, что ли? Так в этой комнате даже кочерги...
Прежде, чем я успела додумать, Мотя, до сих пор успешно изображавший мохнатую подушку на стуле, взлетел на стол и прыгнул на Виктора. Тот отшатнулся, вскинул руку, заслоняясь. Пороховница запрыгала по полу, я бросилась за ней. Черная молния пронеслась по полу, дверь приоткрылась как раз перед носом кота, и тот исчез в галерее.
Я сжала добычу в кулаке. Развернулась к Виктору. Тот зажимал левой рукой правую, между пальцами просочилась кровь.
— Дайте посмотрю, — шагнула я к нему, на миг забыв обо всем.
— Не на что тут смотреть. — Виктор вытащил из-за обшлага носовой платок, начал неловко обматывать руку. — Справлюсь без вашей помощи. Что хозяйка, что питомец...
Он хлопнул дверью. Догонять его я не стала.
Что нашло на кота? Неужели он бешеный? Жалко, такой красавец, и ласковый. Изобрели ли здесь уже прививки от бешенства? Каким бы противным Виктор ни был, подобной смерти он не заслужил.
Дрожащими руками я вернула пороховницу в укладку. Думать о бешенстве не хотелось.
За окном простучали копыта. Уехал. Может, обойдется.
Надо перепрятать пистолеты. На случай, если Виктор, успокоившись, вернется и все же решит отобрать у меня оружие. Да что такое, в собственном доме все прятать приходится!
Я убрала коробку с пистолетами под перину в маменькиной спальне. Как там Петр? И тесто... Я поспешила на кухню.
Первым, кого я увидела там, был Мотя. Задрав заднюю лапу, он старательно ее вылизывал. Глянул на меня искоса и снова сделал вид, будто всецело увлечен своим занятием.
Я вытащила из шкафа глиняную мисочку и блюдце. Положила в блюдце немного перловки с мясом, налила в миску воды, поставила все это в угол, где никто на них случайно не наступит. Кот, мигом забыв про умывание, подошел к миске. Обнюхал мясо, но есть не стал. Понюхал воду и начал лакать.
Я облегченно выдохнула, опускаясь на табуретку. Не бешеный. Тогда что на него нашло? Но, надо сказать, приступ агрессии посетил кота очень вовремя. Без него я бы не заполучила обратно порох.
Словно поняв, что я думаю о нем, Мотя вспрыгнул мне на колени. Ткнулся мордой в руку.
— Молодец, хороший котик, — похвалила я, старательно его наглаживая.
Хотя Виктора почему-то было жалко. Кошачьи царапины заживают очень долго и сильно воспаляются. Надеюсь, он хоть обработать их сообразит.
Мотя, которому надоела моя ласка, спрыгнул с колен, прошествовал к двери в людскую. Я пропустила его. Что ж, проводили гостей, пора и опять за работу.
Вымыв руки, я обмяла снова подошедшее тесто. Взялась за посуду. Даже намылить ее не успела, когда в кухню вошла Марья.
— А я за чаем. Чего это аспид умчался как ошпаренный?