Хозяйка заброшенного поместья

19.2

Правда, пекла уже не я. Пока я готовила тесто, обе женщины глядели на меня с подозрением, но стоило взяться за сковородки, как Дуня подскочила. Чего это она рассиживаться будет, когда барыня у печи суетится? Я не стала спорить. День был длинным, и он еще не закончился.

Порыскав в шкафах, я нашла горшок размером примерно с трехлитровую банку.

— Марья, Дуня, будете готовить — скорлупу не выбрасывайте, собирайте, — сказала я, ополаскивая скорлупки.

Но Марья ловко выхватила у меня посудину.

— Неча еще одну пачкать. Вот у меня стоит. — С этими словами она вытащила из-за сундука, на котором спала, чугунок, плотно набитый яичной скорлупой. — Ольга Алексевна, покойница, научила. Потом смолоть ее надо и порошком этим под смородину засыпать. Капусту еще хорошо, помидоры. В былые-то времена во всех деревнях окрестных знали, что барыня велит скорлупу нести и платит по десять змеек за пять фунтов[1].

— Так это не дурь барская была! — воскликнула Дуня. Охнув, начала мне кланяться, забыв про сковородки. — Простите, Анастасия Пална…

Марья молча отвесила ей подзатыльник.

— Хватит! — окрикнула я. — На первый раз прощается, на будущее — руки при себе держать, за словами следить! Дуня, блины сгорят — саму есть заставлю!

Девушка тут же вернулась к печи.

— И то правда, поговаривали такое, — сказала Марья. — Да только десять змеек в хозяйстве-то не лишние, вот и копили, и несли.

Тоже, что ли, начать скорлупу скупать? Но и для меня десять змеек нелишние, пока не пойму, как заработать. Вот еще одна запись для будущего ежедневника.

— Можно по-другому сделать, — сказала я.

Снова взялась за забытый было Марьей горшок, пересыпала туда скорлупу, залила уксусом из большой бутыли. Уксус был явно натуральный, не синтетического производства, и наверняка менее крепкий, чем нужно. Но и такой сойдет за неимением лучшего.

Марья открыла рот, глянув на Дуню, закрыла, но на лице ее огромными буквами читалось: «Добро перевела, кухню провоняла».

Я закрыла горшок крышкой, убрала в шкаф.

— Ацетатная соль… — Тьфу ты! — Полезные для растений вещества растворятся в уксусе. Надо дать настояться, потом процедить. А потом берешь стакан на ведро воды и поливаешь. Так и скорлупы меньше уйдет, и пользы больше будет.

Марья с сомнением покачала головой, и я добавила:

— Так в журнале написано. Матушка, наверное, прочитать не успела, а я от безделья маялась…

— Это верно… — Марья не договорила, но я поняла. От безделья Настенька маялась часто. Повезло мне с предшественницей.

А может, и в самом деле повезло. Будь она примерной женой и образцовой хозяйкой, вряд ли Виктор надумал бы разводиться. Велико бы счастье мне было жить с этим аспидом.

При этой мысли почему-то всплыла в памяти его улыбка. Не полная яда, как когда он обращался ко мне, а теплая — когда он гладил кота. Интересно, будет ли он после всего так же улыбаться Моте или обойдет его за пару метров?

Ох, да мне-то какая разница! Попытается котика обидеть — получит кочергой, а то и пороха на него не пожалею. А так чем дальше держится, тем лучше.

— Ну, попробуем, ежели ты говоришь, в журнале пропечатали, — сказала Марья. — Надо только к офене за уксусом послать, а то ты почти весь извела, а скорлупа еще есть.

— Офене? — переспросила я. Что-то смутно завертелось в памяти.

— Я-то в прошлом году много уксуса не стала ставить, куда мне его много, хозяйства почитай и нет. Купить надо. Как раз офеня в Отрадное приехал.

Отрадное — это деревня, видимо.

— Он только сегодня приехал, еще пару дней простоит, — сказала Дуня.

Значит, офеня — это бродячий торговец. Надо дать Марье денег, и пусть с Дуней сходят посмотрят, что в хозяйстве надо.

Пока Дуня занималась блинами, Марья села перебирать гречку, а я — чистить лук и картошку. Будет завтра гречневая каша с грибами и луком и рассольник. А на ужин — да вот хоть ту же гречку заверну в блинчики. Или яйца с солеными грибами и луком, тоже хорошо будет. Я подготовила все, что нужно, чтобы только чугунки в печь сунуть, когда она освободится.

— Кушайте, барыня, — сказала Дуня, поставив на стол две тарелки с высокими стопками блинчиков.

— А я сейчас сметанки достану. — Марья попыталась встать с табуретки. Я остановила ее.

— Сама достану. — Ох, судя по тому как она держится, просто шерстяного платка на поясницу будет недостаточно. — И садитесь со мной.

Марья чиниться не стала, а Дуня начала неловко переминаться с ноги на ногу.

— Негоже мне с вами за один стол. Если позволите, я в девичью заберу сколько можно. И еще Петрушу накормлю.

«Петрушу»?

— Уже «Петруша», — будто прочла мои мысли Марья.

Дуня густо зарделась.

— Жалко мне его. Несчастный он.

— Осторожней, девка, — покачала головой старая нянька. — С жалости все оно и начинается. Жалость нас, баб, и губит. Пропойца он. Несчастья господь всем посылает, на них человек и испытывается. А Петька не сдюжил.

Да уж, попался мне в свое время один такой страдалец, всеми не понятый. Одно хорошее из этого вышло — Леночка, в остальном — сплошные убытки, и не только моральные.

— Так что осторожней, девка, — повторила Марья. — Ты молодая, работящая, глядишь, и без приданого возьмут. А этот… Лучше даже не думай.

Дуня часто заморгала.

— Хватит, — сказала я.

Все равно не услышит. Много я кого в ее возрасте слушала?

— Если Петра покормишь и чаем напоишь — спасибо скажу. А сама с нами ешь. Нечего по всему дому еду растаскивать, тараканов кормить.

— Так тараканы — это к скорому сватовству, — сказала Дуня.

Я поперхнулась. Они издеваются, точно. Все, от кота до Виктора.

________________

[1] примерно 2 кг