Хозяйка заброшенного поместья

16.1

Вот уж не думала, что проснется во мне это «ходют тут по мытому!» Взяв себя в руки, я спросила как можно мягче:

— Вы — Дуня? Евдокия?

Ее глаза вдруг стремительно наполнились слезами.

— Грех вам, барыня, над простой девушкой издеваться.

Нет, это не детский сад, это филиал дурдома на выезде.

— То есть? Как я над вами издеваюсь?

Она не ответила, только смотрела часто моргая.

— Марья! — крикнула я, отчаявшись что-то понять.

Та явилась тут же.

— Дуня! Уже за посуду взялась? Молодец, расторопная!

— Марья, познакомь нас, пожалуйста.

— Да ладно те… Вам, — поправилась она. — Не шутите так, барыня. Это я посмеюсь, что вы со мной как с госпожой разговариваете, а кто и расстроится.

До меня наконец дошло.

— Дуня, так ты обиделась, потому что я на «вы» обратилась?

— Да что вы, барыня. — Она затеребила фартук. — Кто я такая, чтобы на вас обижаться?

— Хорошо. — Кажется, дальше извиняться не стоит, девушка решит, что я продолжаю издеваться. — Тогда сойдемся на том, что я не хотела тебя обидеть, а ты не обиделась. И, раз уж Марья тебе не объяснила, давай я сразу расскажу несколько правил, их надо соблюдать.

— Как скажете, барыня.

«Не называй меня барыней!» — хотелось мне попросить, но что-то подсказывало: не поможет.

— Первое. — Я указала на грязные следы на кухне. — Чтобы вот этого не было…

— Так я сейчас подотру! — перебила меня Дуня. Метнулась в сторону двери в прачечную. С лаптя посыпалась пыль.

— Стоять! — рявкнула я.

Подпрыгнули не только Дуня с Марьей, но, кажется, и посуда.

Я-то думала, что Виктор хотел меня задеть, когда говорил, будто на моей кухне только нищих и кормить, а на самом деле здесь действительно о гигиене понятия не имели! Марья каким-то чудом сама руки и кухню держала в чистоте, наверное барыня выдрессировала. Однако не видела ничего плохого в том, что посуду моет девушка в юбке, покрытой по подолу пылью и соломой из куриной подстилки, и в грязных лаптях. А я еще тифу удивлялась!

— Первое. На кухню — только в чистом, как в операц… В смысле, грязную обувь снять, грязную одежду переодеть. Если хлев чистила или там когда снег растает и распутица начнется, уличную обувь меняешь на домашнюю, как только порог дома переступаешь.

— Так где это видано, барыня… — встряла Марья, и мои без того невеликие запасы терпения закончились.

— Я. Так. Велю.

Ну в самом деле, не объяснять же им про микробов! То есть объяснить-то можно, но опять скажут, что какая-то барская блажь. Все же испокон веков в одной одежде что в избе, что хлев чистить, что спать на лавке, и ничего… И грязи с улицы не натаскаешь: что на улице земля, что в избе на полу земля.

Виктор, к слову, тоже в уличных сапогах по кухне топтался, так что это не народ темный, это обычаи местные. Правду говоря, я сама в одних валенках бегала и по дому, и на улице, но одно дело — со снега в кухню пройти, другое — из хлева! Кстати, надо бы подать пример и переобуться, когда по полу дуть перестанет. Недолго осталось. Галерею до ума доведу, печи завтра уже можно будет топить нормально.

— Вот теперь узнаю свою касаточку, как дурь втемяшится… — пробурчала нянька себе под нос.

Я сделала вид, будто не услышала.

— Заходишь в кухню — первым делом моешь руки. Вот здесь. — Я указала на рукомой. — С мылом! И неважно, насколько чистыми они выглядят. Зашла в кухню — вымыла руки. Все понятно?

— Как прикажете, барыня, — Дуня смиренно начала мыть руки.

Марья покачала головой, но, видимо, слишком уж свирепый был у меня взгляд, промолчала. Я дождалась, пока она закончит и добавила.

— Раз все понятно, иди переодевайся.

Марья все же не выдержала:

— Так куда она пойдет переодеваться? В деревню побежит за юбкой да вторыми лаптями?

— Да, ты права. Незачем туда бегать.

В конце концов, если работодатель настаивает на спецодежде для работы, правильно будет, если он сам ее и выдаст.

— Дуня, ты пока побудь в девичьей, я сейчас, — приказала я.

Девушка молча шмыгнула сквозь кухню за дверь.

— Марья, пойдем посмотрим в маменькиных сундуках, что можно девушке дать из одежды. Чтобы не решила, будто я над ней опять издеваюсь. И в кладовке я видела валенки.

Латаные, с подшитой подошвой и размера на два больше нужного — но на те обмотки, что Дуня поддевала под лапти, может, и сойдет.

— Да где это видано, чтобы поденщице с барского плеча одежду давали! — возмутилась Марья.

— Да где это видано, чтобы из хлева сразу на кухню таскаться, не переодевшись!

Нянька удивленно посмотрела, и я поняла, что сейчас услышу «а что такого».

— Марья, там, где готовят еду, должно быть чисто. Неужели маменька тебе не говорила? Всегда чисто, понимаешь?

— Так как же на кухне-то всегда чисто может быть! То мука, то с картошки-морковки земля, то мясо, то перья куриные…

— Перья, а не помет! — И, прежде чем она открыла рот возразить, я добавила: — Так ты мне поможешь найти одежду, чтобы дать Дуне и не обидеть ее, или мне извиниться перед ней и отправить домой, заплатив десяток змеек в качестве…

— Да где это видано — ни за что ни про что платить! — перебила нянька. — Тебе бы только добро да деньги транжирить!

Я не ответила, пристально глядя на нее. Марья сдалась первой.

— Из маменьки твоей сундуков ничего ей не надо давать. Барская это одежда. Тем, кто постоянно при господах живет, вроде меня да Петьки — еще туда-сюда, а ей в деревню куда такое? Люди засмеют, скажут, эка барыня заделалась! Только и останется ей, что распороть да на покрывало какое пустить, чтобы добро не пропадало.

Как по мне, лучше пусть кому-то ненужное больше платье покрывалом послужит, чем будет у меня в сундуке ветшать, но еще сильнее ссориться с Марьей не хотелось, и я спросила:

— Тогда что делать?