Хозяйка заброшенного поместья

1.1

— Нервная горячка, никаких сомнений быть не может.

От изумления я даже забыла, что сил нет ресницы поднять, и про трубку в гортани тоже. Распахнула глаза.

— Евгений Петрович, вы в своем уме? Такого диагноза вот уже лет сто не существует!

Только увидела я вовсе не своего лечащего врача.

Я, конечно, знала, что дела мои плохи, и не удивилась бы, обнаружив рядом ангелов в белоснежных хламидах. Тем более что вон тому, брюнету, только меча огненного не хватает. Лицо суровое, взгляд из-под насупленных бровей прямо-таки молнии мечет, аж зажмуриться хочется. Но одет он был не в белую хламиду, а в какой-то костюм столетней давности. Второй будто сошел со страниц учебника по истории медицины — пенсне, бородка клинышком, сюртук или как там его… Неужели мода на том свете тоже отстала на пару веков, как и медицина?

А зачем им медицина, бренных тел нет, лечить нечего.

О чем я думаю? Где мой лечащий врач? Что за бред?

— Бред, — подтвердил мои мысли тот, в пенсне, и я узнала голос, говоривший о нервной горячке. — Пойдемте, не будем беспокоить больную.

Скрипнула дверь, но не стукнула. По лицу пробежал сквозняк. Я поморщилась: еще и двери толком закрыть не могут.

Которых в реанимации нет и не может быть.

— Вы уверены, что Анастасия не притворяется?

А это, наверное, тот, который без меча. Глубокий, бархатный баритон. Таким бы серенады петь и в любви признаваться, только сейчас в нем было слишком много раздражения.

Конечно, реанимация инфекционки — идеальное место для симулянтов, именно потому я тут и оказалась!

— От моей жены всего можно ожидать.

Какой жены? Своей женой меня может называть только один человек — да и то бывшей. Но этот, без меча огненного, явно не он. Наверное, где-то на соседней койке лежит еще одна Анастасия, которую не слишком любит муж.

— Ни о каком притворстве не может быть и речи.

— Это все усложняет.

— Грешно так говорить, но, может быть, наоборот? — Это снова тот, в пенсне. — Может быть, будет лучше, если бедняжка вовсе не придет в себя?

Может, оно и к лучшему, учитывая возможные осложнения менингита, да только я не прочь бы еще пожить. Желательно, конечно, не глухой, не парализованной и без эпилепсии, но тут уж как повезет. В любом случае на тот свет еще никто не опаздывал, и я не тороплюсь.

— Евгений Петрович, вы в своем уме?

Определенно, нет. Ни один врач в здравом уме не скажет родственнику пациента, мол, лучше бы бедняжке отойти в мир иной. Поправочка: современный врач. А от бреда всего можно ожидать. Только бред мог превратить дежурного реаниматолога в этого пронафталиненного типа. Интересно, кто на самом деле другой?

— Вы предлагаете уморить Анастасию? Как бы я ни относился к жене, смерти я ей не желаю!

— Не оскорбляйте меня подобными подозрениями. Свой долг я помню и его выполню, — сухо произнес тот, кого назвали Евгением Петровичем.

— Вот и замечательно. Сделайте все, чтобы ее спасти. Пусть живет. — В низком голосе появилось злорадство.

Вот спасибо, разрешил, благодетель! Да уж назло тебе не сдохну!

— А вы злопамятны, Виктор Александрович.

Какой Виктор? Не знаю я никаких Викторов!

— То, как вы обошлись с бедняжкой, — хуже смерти.

— Анастасия заслужила все, что с ней случилось. Пусть теперь живет и жалеет о том, что потеряла.

Ну уж о таком сокровище, как ты, вряд ли кто-то жалеть будет. Почему все красивые мужики — такие самовлюбленные сволочи? Или это просто мне на таких всю жизнь везло?

— Я помню свой долг. Но, повторюсь, пока прогноз неблагоприятен.

Да поняла я, поняла! Достали уже меня раньше времени хоронить!

Ведомая непонятным мне самой чувством противоречия, я сползла с кровати. Уже совершенно не удивилась, что отделение реанимации выглядит комнатой в старом доме. По ногам прошелся сквозняк, но мне было наплевать. Пять шагов до двери, я распахнула ее.

— Не дождетесь!