Краснов-старший фыркнул, его тучное тело содрогнулось от смеха.
— Мальчишка! Ты действительно думаешь, что сможешь?
— Я уже победил твоего сына, — холодно прервал его, — и Бориса Евдокимова, твоего вассала, тоже. Выходит, ты следующий.
Мои руки были спокойны, дыхание ровным.
Всю ярость, весь страх — всё это я сжал в плотный комок где-то глубоко внутри.
Сейчас требовалась только хладнокровная точность.
Соперник перестал смеяться. Его глазки сузились, оценивая меня.
— Ты пожалеешь об этой выходке, земляной червяк.
— Скоро узнаем, — ответил я, уже чувствуя под ногами знакомую вибрацию земли, готовой к бою.
Краснов-старший усмехнулся, его жирные щёки дрогнули от презрительного смеха.
— Я показательно проучу тебя, сопляк.
— Твой сын-хиляк уже пытался. И у него ничего не вышло, — сказал я, не моргнув и глазом.
Иван, стоявший позади отца, вздрогнул, его лицо исказилось от ярости. Соперник побагровел, жилы на шее напряглись.
— Я тебя розгами забью, щенок! — заревел он, выходя из себя.
— Дуэль пройдёт по правилам! — объявил пожилой Анатолий Романович Евдокимов, взмахнув своим жезлом.
Из рядов врага вышел маг воздуха. Он поднял руки, и над нами сформировался магический купол: прозрачный, мерцающий голубоватым светом.
Круг тридцать метров в диаметре.
Внутри я и Краснов.
Снаружи зрители: мои люди, друзья и враги.
Краснов не стал тянуть.
Взмах руки — и воздух вокруг меня сгустился, превращаясь в лёд. Острые кристаллы впились в кожу, сковывая движения.
Я рывком разбил оковы, ощущая, как кровь начала сочиться из царапин.
— Не щади его! — крикнул кто-то из свиты Краснова.
— Хочу с ним ещё поиграться, — усмехнулся Юрий Денисович. — Пусть помучается.
Он сжал кулак, и вода из ближайшей канавы взметнулась вверх, превращаясь в гигантский водяной кнут.
Щелчок.
Удар пришёлся по спине, сбивая с ног.
Я рухнул на землю, боль пронзила тело, но тут же поднялся.
— Ты даже элементарного щита поставить не можешь, — насмешливо сказал соперник, расхаживая по кругу. — Если твой отец не занимался твоим воспитанием, я сейчас исправлю это.
Я не отвечал.
Земля под ногами была моей силой.
Всё это время я двигался, заманивал его в свою ловушку, медленно, незаметно, чтобы враг оказался в нужном месте.
В нужное время.
А всё остальное… Было спектаклем.
Я ударил кулаком в землю — каменные шипы выросли вокруг Краснова, загоняя его в ловушку.
Он рассмеялся, взмахнул рукой и шипы взорвались льдом.
— Глупый земляной червь!
Но я уже действовал.
Невидимо для глаз, под землёй, я пододвигал ловушку вплотную к врагу, а сам бежал к нему, чувствуя ритм боя.
Я знал, что прямая атака бесполезна, но химия может помочь.
Резкий взмах руки — и магия земли швырнула в соперника облако мелких камней, оголяя известь. Мелкая галька забарабанила по нему, как картечь.
— Что за детские трюки⁈ — рассмеялся Краснов, отряхиваясь.
Но тут же его лицо исказилось.
Оксид кальция вступил в реакцию с влажным воздухом, которым он управлял.
CaO + H₂O → Ca (OH)₂ + ТЕПЛО
Резкий нагрев. Пар. Ожог слизистых.
Краснов заорал дико, нечеловечески.
Он попытался призвать воду, но от этого стало только хуже. Всё вокруг мгновенно высыхало, вода превращалась в пар, взаимодействуя с частицами извести и нагревая атмосферу ещё сильнее.
— Что ты сделал⁈ — захрипел он, падая на колени. Лицо мага побагровело от ожогов.
Везде был жар. Невыносимый жар.
Я сформировал вокруг себя каменную кожу и пошёл вперёд.
Шаг.
Ещё шаг.
Краснов вопил, задыхался, царапал горло.
Удобно атаковать на крик.
Последний шаг, и удар каменным кулаком врезался в череп Юрия Краснова.
Тишина.
Краснова больше не было.
Он мёртв.
Но атмосфера была раскалена до предела. Каменная защита на мне нагрелась докрасна, руки и ноги горели от ожогов.
Я стоял, тяжело дыша, ощущая, как боль волнами накатывает на сознание.
Где-то вдали кричали люди, но для меня всё это было как сквозь воду.
Упал на колени, но держусь.
Горячо.
Обжигающе горячо!
Как только купол сняли, всё вокруг словно обрушилось на меня.
Лиза первой бросилась оказывать помощь. Её руки дрожали, когда она направляла потоки охлаждающего воздуха на мою раскалённую каменную кожу.
— Держись, глупец! — прокричала девушка, и в её голосе легко читался страх потерять меня.
Бадаевы уже работали: их ладони были прижаты к земле. Они убирали вглубь почвы не вступившую в реакцию известь, чтобы та не навредила остальным.
Я медленно поднялся с колен, ощущая, как каждый мускул ноет от напряжения. Резким движением развалил каменную кожу. Она рассыпалась на мелкие куски, обнажив обожжённые руки и ноги. Одежда тоже частично пострадала: была сожжена на коленях и локтях.
Боль была острой, но не такой сильной, как я ожидал.
— Тебе нужен лекарь! — сказал Сергей, хватая меня за плечо.
Я отстранился, отмахнувшись: не потому что не нуждался в помощи, а потому что не мог позволить себе показать слабость сейчас.
Иван Гурьев молча сунул мне в руку флакон с мутноватой жидкостью.
— Пей. Поможет.
Не стал разбираться, что это. Обезболивающее, зелье от ожогов или что-то ещё. Опрокинул содержимое в рот. Горькое, жгучее, но мгновенно притупившее боль.
Поднял глаза и увидел старика.
Анатолий Романович Евдокимов спокойно слез с коня и направился ко мне. Его шаги были медленными, уверенными, без тени страха или гнева.
— Славная победа, потомок Земляного Олега, — тихо произнёс он, остановившись передо мной и протягивая руку.
Я замер на секунду, оценивая его намерения, но затем крепко сжал ладонь.
— Спасибо.
— Если позволишь, я бы зашёл с дороги к тебе на чай.
В его глазах не было насмешки или угрозы — только любопытство, может быть, даже уважение.
— Пойдёмте, — кивнул я.
Мы пошли к воротам.
Ректор, стоявший у входа, почтительно поклонился старику. Тот ответил лёгким кивком, даже не замедляя шаг.
Нас провожали взглядами: враги в недоумении, друзья в растерянности, вассалы в молчаливом ожидании.
Только Амат, скрестив руки, одобрительно кивнул мне, будто говорил: «Так и надо».
Мы расположились в беседке недалеко от ворот. Пять минут — и охрана принесла чай.
Ароматный, с дымком, как постоянно заваривает моя мама.
Мы сидели, наслаждаясь вкусом, и молчали.
Тишина была тяжёлой, но не неловкой. Скорее, насыщенной невысказанными мыслями. Две кружки чая быстро опустели.
Наконец старик поставил пустую чашку на стол и медленно поднялся.
— Спасибо за чай, — кивнул он, голос был спокоен. — Могу ли я попросить отдать моих сыновей? Или они оба мертвы?
Я не ответил сразу, лишь сделал знак охране. Двое солдат немедленно отправились за Борисом и останками Павла.
Сначала принесли урну с пеплом Павла. Потом послышались крики и ругань пленника.
Борис кипел от ярости.
— Отец! Убей его! — закричал Евдокимов, вырываясь из рук стражников, лицо мужчины исказилось ненавистью. — Он держал меня как животное!
Старик взглянул на меня, его брови слегка приподнялись.
— Он постоянно так себя вёл?
Я кивнул, не отводя глаз от Бориса.
— Нельзя так вести себя, сын, — тихо сказал старик, но в его голосе звучало что-то устрашающее. — Ты в гостях.
— В гостях⁈ — Борис фыркнул, плюнув на землю. — Он держал меня в подвале!
Старик вздохнул, будто устал от чего-то давно надоевшего.
Затем резкий взмах руки.
Тонкий водяной хлыст, сверкнув в воздухе, разрезал Бориса пополам от головы до ног.
Две части тела глухо свалились на землю.
Я замер, не веря своим глазам.
Сначала подумал: за что? Почему патриарх так жестоко наказал собственного сына?
Потом осознал: это была не жестокость. Это было правосудие.
И сила… Такая, что у меня по спине пробежали мурашки.
Старик ещё раз кивнул мне.
— Спасибо за чай. Кирилл, потомок Земляного Олега, — снова подчеркнул моё происхождение от одного из сильнейших магов империи гость.
Затем развернулся и пошёл к выходу, что-то бормоча под нос, но я расслышал:
— Это из-за тебя, сынок, наш род оказался в вассалах у Красновых… Ну, теперь я верну всё на свои места.
Его фигура медленно удалялась. Я стоял, ощущая странную пустоту в груди: не радость победы, а что-то более сложное, что пока не мог осознать.
Стоявшие у ворот люди начали разъезжаться почти сразу. Но перед этим неподалёку появился небольшой дубовый сундук. Когда охрана осторожно открыла его, внутри оказалось целое состояние — средние макры, которых хватило бы на год содержания крупного поместья. Сверху лежала шпага поверженного Краснова, её рукоять, украшенная рубинами, ярко блестела на солнце.
— Что это? — прошептал Осип. — Компенсация? Подарок? Или…
Я покачал головой.
Никто не дал объяснений, просто поставили сундук и уехали.
Подошли друзья, они шумно обсуждали происходящее.
Ректор, наблюдавший за всем молча, приблизился к нам.
— Ладно, завтра можете на учёбе не появляться, но к четвергу чтобы все пятеро были. Всё понятно? — он погрозил нам пальцем.
Не дожидаясь ответа, развернулся и уехал.
Через какое-то время пришло осознание случившегося. Тут началось настоящее ликование. Друзья, вассалы, охрана — все смеялись, хлопали друг друга по плечам. Я видел, как даже обычно хмурый Ильич улыбался, поправляя перевязь.
— Устроим праздник, — объявил я. — Но только для своих.
Митя вдруг всплеснул руками:
— Подождите минуточку!
Он стремительно убежал за ворота и вернулся через двадцать минут, запыхавшийся.
— Старик с дружинами ушли через телепорт! И… Иван Краснов с ними!
Амат в ярости ударил кулаком по дереву.
— Чёрт! Я же хотел его убить после окончания учебного года!
— Успокойся. Ещё представится возможность, — положил руку на плечо товарищу.
Он недовольно посмотрел на меня, словно скалился.
— Только смотри, — Жимин замахал передо мной своим кулачищем, — он мой! Даже не думай убивать Краснова!
— Ну это как получится, — я пожал плечами.
Амат же в ответ скорчил страшную гримасу.
Слуги накрывали столы. Из ближайшего трактира принесли жареного кабана, бочки эля и даже несколько ящиков дорогого вина, которое могли себе позволить только богатые люди.
Я сидел во главе стола, наблюдая невероятную картину: баронеты, княжичи, дворяне и простые стражники пировали вместе, как равные. Осип рассказывал какую-то историю, жестикулируя так активно, что чуть не опрокинул кубок. Лиза и Сергей опять о чём-то спорили, но без обычной злости. Даже Амат наконец расслабился, хоть и продолжал поглядывать на ворота, будто ожидая, что Иван вернётся и они сразятся.
Глядя на это, я думал о странной иронии судьбы. Всего несколько часов назад мы готовились к смерти. А теперь… Теперь передо мной сидели не вассалы и слуги, а люди, ставшие семьёй. Впервые я чувствовал такое не с Тасей и мамой, а с неродными людьми. Хотя почему неродными? Сейчас я чувствовал родство и понимал, что могу довериться им.
Поднял кубок:
— За тех, кто остался!
— За тех, кто остался! — дружно ответили все, и звон бокалов смешался со смехом.
На следующий день я позволил себе отдых. Мы с друзьями устроили во дворе игру: нечто среднее между магическими пятнашками и боевыми учениями. Сергей и Лиза яростно соревновались, Амат методично выбивал всех из круга, а я экспериментировал с новыми приёмами земляной магии, создавая подвижные платформы под ногами.
Настоящим открытием стал Мотя. Пушистый комочек ловко прыгал между магическими метками, пища от восторга, когда ему удавалось запятнать кого-то из нас. Его серебристая шерсть сверкала на солнце, а большие уши трепетали от возбуждения.
Митя отказался играть, предпочитая роль судьи. Его вечно загадочная улыбка не сходила с лица, хотя я заметил, как глаза одногруппника темнели, когда магия других вспыхивала ярче.
Странно, ведь он давно должен был пройти инициацию, но что-то оттягивало этот момент.
После обеда я наконец остался у фонтана наедине со Ждановым.
— Когда? — спросил я прямо в лоб.
— Всему своё время, Пестов, — лишь усмехнулся он.
Этот уклончивый ответ заставил меня нахмуриться, но клаксон автомобиля и звук открывающихся ворот отвлекли. Мама с Тасей вернулись.
— Вечером в Балтийске узнали о событиях в имении, — смущённо теребя шапку, доложил слуга. — Я пытался задержать, но это максимум, что вышло.
— Ничего страшного, Потап, — успокоил я слугу, но сам замер, увидев мамино лицо.
Мотя моментально бросился к ней, запрыгнул на плечо и принялся тереться мордочкой о щёку. Мама машинально почесала зверька за ушком, но по лицу было заметно, как сильно она обеспокоена.
— Мама, всё в порядке, — начал я, но женщина резко обняла меня, сжимая так сильно, что заныли незажившие ожоги. Вчера перед сном забыл принять эликсир и банально уснул, как только голова коснулась подушки.
— Ты не представляешь, — её голос дрожал, — я была на ужине у губернатора, когда примчался гонец. Пришлось улыбаться, поддерживать светские беседы, а внутри, — её пальцы впились в мои плечи, — я видела, как рушатся стены дома, слышала крики.
Мама отстранилась, её глаза блестели.
— Не заставляй меня так переживать снова.
— Обещаю, в следующий раз придумаю менее эффектный способ победы, — осторожно взял её руки.
Мама фыркнула сквозь слёзы.
— Как тебе вообще удалось победить мага восьмого уровня? — она изучающе посмотрела на меня.
— Знаешь, это было проще, чем захватить того, седьмого. Хотя, — я вздохнул, — если бы не друзья, вряд ли я справился бы. Они помогли подготовиться, поддержали в нужную минуту.
Мама внимательно смотрела на меня, её зелёные глаза опять были спокойны. Рядом стояла Тася.
— Кирилл, — мама положила руку мне на плечо, её пальцы слегка дрогнули, — когда ты возвращаешься на учёбу?
— Завтра, — ответил я. — Ректор дал нам день на отдых.
— Хорошо, — женщина кивнула, затем взгляд скользнул за мою спину, где у фонтана толпились друзья. — Они останутся на ночь?
— Я бы хотел.
Мама улыбнулась, оглядывая их.
— Представь мне тех, кто уже второй раз оказывается рядом в самый опасный момент.
Я повернулся и жестом подозвал ребят.
— Елизавета Андреевна Минская, — начал я, когда девушка подошла ближе, — мастер клинка.
Мама приподняла бровь, её взгляд оценивающе скользнул по стройной фигуре Лизы, её уверенной осанке.
— Редко встретишь девушку, добившуюся такого уровня в фехтовании в столь юном возрасте, — заметила женщина, и в её голосе звучало искреннее уважение.
— Елизавета маг воздуха, — добавил я.
Лиза сделала изящный книксен, её тёмные волосы слегка колыхнулись от движения.
— Очень приятно, Ирина Владимировна.
— Расскажи мне о своём отце, — попросила мама, и я заметил, как её глаза слегка сузились: она уже анализировала, оценивала.
— Я старшая дочь, — ответила Лиза, слегка покраснев. — Отец отправил меня в военное училище. Говорил, что у меня всегда были мальчишеские повадки.
Мама улыбнулась, и в её улыбке было что-то понимающее, материнское.
— Значит, он отправил тебя сюда, чтобы ты нашла достойного и сильного мужчину, будущего могущественного мага, — сказала женщина вежливо, но твёрдо. — Чтобы укрепить таким союзом свой род.
Лиза застенчиво пожала плечами, но в её глазах мелькнуло что-то неуловимое: то ли смущение, то ли согласие.
Я продолжил, представляя остальных:
— Сергей Качалов. Упрямый, как бык, но надёжный, как скала.
Сергей хмыкнул, скрестив руки, но кивнул маме в знак уважения.
— Митя Жданов. Хитер, как лис, и загадочен, как тёмная ночь.
Митя лишь усмехнулся, его тёмные глаза блеснули.
— А Амат Жимин сильный, как медведь.
Парень фыркнул.
Мама довольно кивнула.
— Хорошая компания, — сказала она. — Сильная.
— Вот только этот мне не нравится, — вдруг заявила Тася, указывая пальцем на Амата. — Он явно против тебя что-то замышляет, братишка.
На улице повисла неловкая тишина. Жимин застыл, его широкие плечи слегка напряглись, а глаза сузились, будто оценивая угрозу. Но затем он усмехнулся и развёл руками, стараясь казаться беззаботным.
— Ну вот, а я-то думал, что уже заслужил доверие, — проворчал он, но в голосе слышалась лёгкая дрожь.
Друзья улыбнулись, пытаясь разрядить обстановку. Сергей хлопнул Амата по плечу, а Лиза покачала головой, будто говорила: «Ну вот, опять ты всем не угодил».
Вечером в небольшой гостиной собрались все. Было довольно тесно и душновато, но магия творит чудеса. Два открытых настежь окна и воздушные потоки, ловко закрученные Лизой, обеспечили проветривание в комнате.
У стены стояло старое фортепьяно, его полированная поверхность отражала мягкий свет ламп. Первыми играли девочки семи и десяти лет — дочери Гурьевых. Их мелодии были простыми, но искренними, и все слушали, улыбаясь.
Потом за инструмент села Тася. Её пальцы легко скользили по клавишам, исполняя что-то лиричное, но техничное, явно не первый год обучения.
Но настоящим сюрпризом стала Елизавета. Когда она опустила руки на клавиши, я ожидал чего-то неуверенного, но вместо этого зазвучала красивая, хоть и несложная мелодия.
— Этому нужно учиться не один год, — пробормотал я, удивлённый.
— А ты думал, она только рапирой махать умеет? — усмехнулся стоящий рядом Сергей.
Наконец за фортепьяно села мама.
И я просто забыл, как дышать.
Она начала играть.
С первых же нот я погрузился в музыку так глубоко, что всё вокруг исчезло. Это была не просто мелодия, это была история.
Закрыл глаза и передо мной развернулся океан.
Парусник, маленький и хрупкий на фоне чёрных волн, вздымался на гребнях, чтобы в следующую секунду рухнуть вниз. Моряк-исследователь стоял у штурвала, его пальцы впились в дерево, а глаза искали в темноте хоть какой-то намёк на спасение.
Он думал о доме.
О жене, которая ждёт у окна, о детях, которые ещё не знают, что отец, возможно, не вернётся.
Музыка звучала тоской, отчаянием, но…
Потом что-то изменилось.
Ветер стих.
Ноты стали чище, выше. Будто сквозь тучи пробился первый луч солнца.
Моряк теперь понимал, что он выживет.
Он должен выжить.
И тогда мелодия зазвучала не с тоской, а с надеждой, такой яростной и непоколебимой.
Я открыл глаза.
В комнате стояла гробовая тишина.
Заметил, что у многих на глазах блестели слёзы. Даже у Ильича, который явно не раз смотрел смерти в лицо.
Потом раздался скрежет стульев.
Небольшое молчание.
И комната взорвалась овациями.
Аплодисменты гремели больше минуты.
Мама встала, слегка поклонилась, но глаза искали меня.
Подошёл и обнял её.
— Спасибо, — прошептал я.
Она лишь улыбнулась, но было понятно, что на сердце тяжело.
— Эта мелодия звучала у меня в душе весь вчерашний день, — мама тяжело вздохнула, отводя взгляд к окну, где уже сгущались вечерние тени. — Песня о надежде. Я так беспокоилась о тебе.
— Понимаю, мама, — тихо ответил я, сжимая тонкие пальцы женщины.
В голове всплывали образы: отец, собирающийся в ту последнюю экспедицию, его твёрдое рукопожатие, обещание вернуться и спасти меня и пустые месяцы ожидания после.
— Когда слушал музыку, думал об отце, — вырвалось у меня неожиданно для самого себя.
Мама резко всхлипнула, и я почувствовал, как её плечи задрожали. Не раздумывая, обнял женщину крепче, прижимая к себе, словно мог защитить от всех воспоминаний.
— Всё хорошо, мама, всё хорошо.
Когда гости разошлись, ко мне подкралась Тася.
— Ты дурак, — прошептала она, бросая сердитый взгляд. — Надо было бежать в Балтийск, а не строить из себя героя.
Я усмехнулся, глядя на её надутые щёки.
— А вот скажи, — начал я, присаживаясь на край дивана, — когда будешь выбирать себе мужа, каким он должен быть?
Тася задумалась, её пальцы начали теребить край платья.
— Сильным, — начала девушка нерешительно. — Чтобы мог защитить. И смелым, чтобы не боялся ничего. Умным, конечно. И чтобы добрым был, — добавила она уже шёпотом, покраснев.
— Вот видишь, — потянулся и потрепал сестру по беспорядочным кудрям. — А если бы я убежал, то не был бы смелым. Если бы не сражался — не был бы сильным.
— Но ты мог погибнуть! — выпалила Тася, и в голосе вдруг прозвучала детская обида.
— А ты мне будешь жену искать? — поспешил перевести тему в шутку. — Ведь девушкам как раз и нужны такие героические женихи, да?
Тася фыркнула, но уголки губ дрогнули.
— Дурак, — повторила сестра, но уже без злости.