Гость из будущего. Том 3

Глава 7

Вот чего я точно не перевариваю, так это смотреть любительский футбол. Одно дело, когда по полю бегают дети, которые полностью отдаются игре и выплёскивают в борьбе за мяч самые неподдельные человеческие эмоции. И совсем другое, когда по зеленому газону медленно семенят ногами и трясут животами футболисты так называемой «не первой свежести». «Кружок здоровье» бьётся за ящик коньяка, чтобы потом за дружеским чаепитием вдарить по печени этиловым спиртом, отравить лёгкие сигаретным дымом и доконать и без того слабенькое сердце. Кстати, подобные случаи: сыграл, выпил, попарился в бане и с миром отошёл в лучший из миров, были известны мне не понаслышке.

Справедливости ради, в матче сборных «Ленфильма» и «Мосфильма» не все участники годились только для бильярда, преферанса и домино, кое-кто имел очень приличную спортивную форму. У нас выделялся дриблингом и скоростью принятия решений капитан Кирилл Лавров, а у «мосфильмовцев» жёсткую и неуступчивую игру демонстрировал Василий Шукшин. Он громко матерился, затем подхватывал мяч у правой бровки, «резал угол» и, не замечая партнёров по команде, бил сильно и неточно по воротам, которые защищал Иннокентий Смоктуновский.

А ещё у «Мосфильма» в центре нападения здорово играл Лёва Прыгунов. Он к середине второго тайма был единственным, кто успел оформить хет-трик и отдать три голевые передачи. И если бы не Прыгунов, то команда «Ленфильма», собранная главным образом из сыгранных актёров БДТ, давно бы оформила победу. А так счёт 6:6 оставлял шансы и Москве, и Ленинграду.

— Пры-гу-нов! Пры-гу-нов! — загоготали за моей спиной Владимир Высоцкий и Савелий Крамаров, которые, так же как и я, наслаждались хорошей погодой и созерцанием красивых советских киноактрис, коих здесь было немало.

Ведь только на правом краю нашей деревянной трибуны из трёх рядов сидели: сёстры Вертинские, Ариадна Шенгелая и моя Нонночка Новосядлова. А ещё во втором тайме подошли Наталья Фатеева и Наталья Кустинская, которых как верный страж сопровождал режиссёр Юрий Чулюкин. Кстати, вопрос с проживанием на фестивале Высоцкого и Крамарова так до конца и не был решён. Дядя Йося вдруг встал в позу и сказал, что этих двух залётных и перелётных гостей селить отказывается, да и пообедали они пока на мои личные талоны.

«Ничего, и с талонами вопрос решу, и товарища Шурухта уломаю, — подумал я, с кислой миной поглядывая на футбольное поле. — Однако всё же с дядей Йосей в последние дни твориться что-то неладное. Был жадный до денег „душа человек“, а теперь он — злой, ворчливый и раздражительный. Вот что значит тайная связь на стороне и нарушение клятвы верности».

— Привет, — поздоровался со мной поэт и сценарист Геннадий Шпаликов, с которым мы за всё время не перекинулись ни словом.

Он здесь гулял и выпивал с одной компанией, а я общался с совершенно другими людьми. И судя по рассеянному взгляду, Геннадий меня явно с кем-то перепутал.

— Здоров, — буркнул я, пожав его руку.

После чего поэт присел с левой от меня стороны, безапелляционно потеснив, немного опешившую, Марианну Вертинскую.

— Кто с кем играет? Какой счёт? — равнодушно поинтересовался Шпаликов.

— Сборная «Ленфильма» пытается выиграть ещё один ящик коньяка у сборной «Мосфильма», — кивнул я. — Счёт 6:6.

— В чью пользу? — пробурчал он.

Я с удивлением посмотрел на Нонну, которая сидела справа от меня, затем на Марианну и Анастасию Вертинских, которые, усмехнувшись, недоумённо пожали плечами, и ответил:

— В пользу киностудии Довженко.

— Выпить есть что? — невозмутимо спросил Шпаликов.

— Есть, — я протянул Геннадию бутылку минералки, а когда он недовольно поморщился, добавил, — это экспериментальный нано алкогольный напиток, сделанный специально для гостей кинофестиваля. Последнее изобретение советской пищевой промышленности. Даже этикетку сменить не успели.

— Чего только люди не придумают, — тяжело вздохнул поэт, затем взял бутылку минералки и в несколько больших глотков осушил её до дна. Потом по телу Шпаликова пробежала мелкая дрожь, словно его ударило электрическим током, и он, заметно повеселев, громко причитал одно из своих любимых стихотворений:

Лают бешено собаки

В затухающую даль,

Я пришел к вам в черном фраке,

Элегантный, как рояль.

— Ну что, какой счёт? — тут же заулыбался поэт.

— 5:5, — ответила вместо меня Нонна.

— В чью пользу? — удивился Шпаликов.

— В пользу киностудии Довженко, — хором ему ответили хихикающие сёстры Вертинские.

— Не люблю футбол, — довольный выпитой минералкой, заявил он. — Кстати, я только что в посёлке встретил Андрюшку Тарковского. Он прогуливался под ручку с Валей Малявиной, и представляете, что он заявил?

— Неужели уезжает в Голливуд? — усмехнулся я.

— Нет, — хохотнул Гена. — Это ты сейчас смешно сказал. Надо бы запомнить. Андрюша сказал, что сегодня вечером в просмотровом кинотеатре будут показывать новый фильм бездарного Феллини. Сказал, приходи, поржём вместе. И вот я иду и думаю, почему Феллини-то бездарность? Слышали, что об этом? — спросил он и меня, и девчонок.

— Слышали, Геночка, слышали, — ответила ему Марианна Вертинская, которая успела поработать со Шпаликовым на фильме «Застава Ильича» и знала его очень хорошо. — Обязательно сегодня приходи. И ещё неизвестно — кто у нас окажется бездарностью.

— Ладно, может быть, а с другой стороны работы сейчас выше крыши, пишу сценарий, — пробормотал он, затем встал со скамейки, рассеянно потоптался на месте и медленно побрёл на выход со стадиона.

— Совсем Гена сдал, — шепнула Марианна. — С Инкой у него постоянные скандалы. Денег нет, работы нет. Дочери полтора годика, нужны лекарства, пелёнки, распашонки. А кормить семью и нечем.

Я покосился в спину удаляющегося поэта и тяжело вздохнул, зная его печальную судьбу. С актрисой Инной Гулая он скоро разведётся, уйдёт из дома с одним чемоданом в руках. А затем начнёт скитаться по друзьям и знакомым, ночевать в парках и в скверах. И покончит жизнь самоубийством в доме творчества писателей в поселке Переделкино. Талантливейший человек проиграет неравный бой обычной бутылке водки.

— Феллини, едрит-мадрит! — заголосил Илья Киселёв, который тоже принимал участие в матче, но на поле главным образом выделялся не дриблингом и пасом, а криком и матом. — Феллини, ёкарный бабай, уснул что ли⁈

— А меня такой футбол вгонят в сон! — проворчал я.

— Кешку Смоктуновского сломали, давай быстро на ворота, — затараторил Илья Николаевич, подбежав к самой кромке поля. — Пять минут всего осталось, нужно ещё чуть-чуть продержаться и ещё чуть-чуть простоять.

— А можно я ещё чуть-чуть просижу? — я «включил дурака».

— Ты вроде хотел павильон №2? Теперь забудь, — криво усмехнулся директор «Ленфильма».

— Я с детского сада на воротах не стоял, — махнул я рукой и, ещё раз тяжело вздохнув теперь уже по поводу футбола, встал с лавки, снял через голову рубашку и, оставшись в одной майке, отдал её Нонне.

— Фе-лли-ни! Фе-лли-ни! — загоготали Высоцкий и Крамаров.

— Феллини, давай! — дружно захихикали Фатеева и Кустинская, немного разозлив этим режиссёра Чулюкина.

А Владимир Семёнович чтобы как-то выделится оригинальностью, рубанув по гитарным струнам, запел песню из кинофильма «Запасной игрок»:

И вот мы выходим на поле,

Правдивые помня слова:

'Не только ноги нужны в футболе —

Нужна в футболе, между прочим, голова!'.

«Ну, Высоцкий, ты у меня сейчас допоёшься, — пробубнил я про себя и обречённо посеменил в рамку ворот. — Вот возьму, и все твои лучшие песни в течение месяца запишу на студии и сам же выпущу диск-гигант. Посмотрим тогда, как ты женишься на Марине Влади».

Тем временем актёра Смоктуновского вынесли с поля на носилках. Кто-то во время подачи углового, в сутолоке около ворот саданул ему лбом в челюсть и отправил нашего Гамлета в глубокий нокаут. И теперь Иннокентий Михайлович не то, что стоять не мог, он пока не совсем понимал, что здесь происходит и где он находится. Не то на футбольном поле в посёлке Комарово, не то в датском королевстве в замке Эльсинор.

— Ты в воротах-то раньше играл? — спросил меня Кирилл Лавров, который был весь мокрый от пота, чёрный от пыли, словно только что вылез из преисподней, но довольный и злой.

— В детском саду один раз, — честно признался я, надевая на себя грязный вратарский свитер и старые вратарские перчатки.

— Ладно, не дрейфь, прорвёмся, — азартно хохотнул он. — Играть осталось всего ничего. Мы их сейчас к воротам как прижмём, тебе и делать-то ничего не придётся. Ха-ха.

«Хорошо бы», — подумал я, заняв место в рамке. Кстати, ворота на футбольном поле посёлка Комарово были значительно меньше стандартных. Да и сама поляна имела протяжённость всего 60 метров в длину и 30 в ширину. А ещё весь центр этого так называемого газона был безбожно вытоптан налысо. Зато по краям росли такие «джунгли», что мяч в них часто застревал и отказывался выкатываться за боковую бровку.

— Дай-дай-дай, б…ть, мне! — заорал Василий Шукшин, как только возобновилась игра.

Почему-то сборная «Мосфильма», вопреки обещаниям Кирилла Лаврова, слишком быстро перехватила мяч и пошла в одну из последних атак на наши, точнее говоря, уже на мои ворота. Олег Видов, снова выступавший за московских киношников, ловко обвёл в центре поля одного из наших игроков и по правому краю выскочил на оперативный простор. Ему наперерез кинулся Илья Киселёв, но с таким животиком он явно не успевал. Поэтому Видов легко прокинул мяч ещё дальше и, в то время пока наш директор прилёг чуть-чуть позагорать, поднял голову в поисках хорошей передачи.

— Дай уже мне, мать твою! — заголосил Шукшин, набегая по противоположному левому краю.

И Олег тут же вырезал чёткий и нацеленный пас на своего ретивого партнёра по команде. Однако я к такому повороту событий был готов и, резко ускорившись, сделав три стремительных шага, шибанул слёта по мячу с такой силой, что он взмыл в воздух на высоту четырёхэтажного дома.

— Сила есть, ума не надо, — прокомментировал мой удар Илья Николаевич.

— Между прочим, сделал вашу работу, — огрызнулся я. — Кто же, играя последнего защитника, так бестолково выбрасывается⁈

Илья Киселёв открыл рот, чтобы в ответ сказать что-то обидное, но не успел, так как мяч, вернувшись на землю, по странному стечению обстоятельств вновь достался нашим московским гостям. Правда, за эти секунды кроме директора «Ленфильма» в защиту оттянулись и другие игроки команды. Они быстро и слажено выстроили перед моими воротами двойной эшелон непробиваемой обороны. Поэтому «мосфильмовцы» почти минуту, передавая мяч друг другу, безуспешно пытались его взломать.

К сожалению, многим деятелям культуры элементарно не хватало футбольного мастерства, чтобы грамотно сыграть в стеночку или прорваться в штрафную площадь за счёт дриблинга. И вдруг Лев Прыгунов, которому надоело «катать вату», вдарил по моим воротам примерно метров с двадцати. И удар Лёвы получился настолько хлёстким и плотным, что мяч, просвистев между двух наших футболистов, резко нырнул в правый нижний угол ворот.

«Поздняк метаться», — успел подумать я и вместо прыжка, в доли секунды вытянул ногу в шпагате.

— Оба-ча! — заверещали местные ребятишки, которые сидела за воротами, потому что мяч не забился в сетке, а стукнулся в голень моей ноги и отлетел на середину этого нестандартного поля.

Зрители на трибунах тоже охнули и разразились аплодисментами. Однако это было ещё не всё. Мяч секунд десять пометался на дальних подступах к штрафной площади, переходя то к нам, то к команде «Мосфильма». И тут кто-то из москвичей сделал отличный пас на ход Василию Шукшину. Василий Макарович на левой от меня бровки всю глотку сорвал, требуя мяча. И вот пришёл его звёздный футбольный час. Он ловко принял мяч на колено, вторым движением шибанул его себе на ход и рванул так резво, словно за ним гнался дикий медведь.

— Сели в защиту! Отошли! — заорал я, почувствовав, что сейчас дело может закончиться плохо. — Прыгунов по центру! Не спим!

Но в отличие от игроков моей команды, не спал Василий Шукшин. Он пробежал с мячом десять метров и прострелил его низом на ход Льву Прыгунову. И наш дорогой директор Илья Киселёв, видя, что как всегда не успевает, по-вратарски прыгнул руками вперёд. «Лев Яшин недоделанный», — проворчал я, когда Илья Николаевич рукой выбил мяч за пределы поля. И главный судья встречи, режиссёр Сергей Герасимов с московской киностудии имени Горького, радостно засвистел в свиток и указал на одиннадцатиметровую отметку.

— Ну, Илья Николаевич, — прошипел я, — просто нет слов. Выбежал бы Лёвка один на один, я-то пока ещё в рамке.

— Да на тебя, Феллини, где сядешь там и слезешь! — обиделся он.

А тем временем среди игроков «Мосфильма» разгорелся нешуточный спор о том, кто пробьёт этот пенальти. И громче всех кричал и возмущался товарищ Шукшин. Он, смачно сдабривая свои слова богатыми русскими матерными выражениями, буквально требовал мяч себе и право на пробитие этого решающего штрафного удара. Однако режиссёр Георгий Данелия предложил устроить голосование, чтобы никому не было обидно. И москвичи с большим перевесом голосов отдали мяч Льву Прыгунову.

— Да идите вы все лесом! — обиделся Василий Шукшин и добавил ещё несколько нелитературных слов.

— Крепись, Феллини, — подбодрил меня Кирилл Лавров, — может быть, Лёвка ещё и промахнётся.

— Ну да, — буркнул я. — Бывает всё на свете хорошо, в чём дело сразу не поймешь.

— Точно, — заулыбался наш «ленфильмовский» капитан.

— Бить строго по свистку! — строго предупредил гостей главный судья Сергей Герасимов.

— И по команде: «камера мотор начали», — брякнул кто-то из киношных футболистов, чем вызвал взрыв хохота.

— Тишина на площадке! — тут же осадил всех Герасимов.

А Лев Прыгунов невозмутимо поставил мяч на 11-метровую отметку, повернул его шнуровкой в мою сторону и вдруг по-хитрому подмигнул мне и, кивнув головой, показал, что будет бить в правый угол. Я тоже кивнул головой, дескать, понял, а сам подумал: «Да, бей ты хоть куда. Я всё равно прыгать не буду. Не на „Оскар“ играем, а всего лишь на ящик коньяка. Тем более за коньяк платить придётся виновнику этого пенальти Илье Киселёву. Пусть раскошеливается, коли играть не умеет».

Наконец, убедившись, что все заняли свои места: я в воротах, зрители на трибунах, Лев Прыгунов в пяти метрах от мяча, главный судья Сергей Герасимов дунул в свисток. Лёва разбежался, заложил корпус так, что мяч неминуемо должен был полететь вправо, однако в последний момент актёр хитро вывернул голеностоп и ударил точно по центру.

«Прохиндей», — пронеслось в моей голове и я, оставшись по центру рамки, на автомате со всей силы шибанул ногой по летящему в область колена мячу. И надо сказать, замечательный вышел удар. Зрители охнули, местные пацаны за воротами восторженно вскрикнули, а вратарь сборной «Мосфильма» Никита Михалков, который вышел к центру поля, чтобы посмотреть, как забьют победный гол, растерянно застыл на месте. А мяч тем временем на хорошей высоте просвистел через всё малоформатное поле и аккуратно опустился в сетку пустых ворот московской команды.

— Гооол! — закричали зрители на трибунах.

— Даааа! — громче вех заревел Илья Киселёв. — Наша взялааа! Не зря Москва, спалённая пожаром, французу отдана! Гоните ящик коньяка! Качай Феллини, мужики! Качай его!

— Уйди! — выкрикнул я, когда ко мне разом бросились радостные одноклубники в количестве десяти человек. — Не подходи! Я — бешенный! Уроните, черти! Оставьте моё тело на земле! Я не хочу в космос! — закричал я, когда меня всё же поймали и два раза подкинули в воздух.

Примерно за полчаса до ужина, когда, приняв душ и переодевшись в свежую рубашку, я в окружении всех обитателей дачи пил на веранде тёплый чай, в гости забежала Фрижета Гургеновна. Она отвечал за многие организационные вопросы фестиваля и, судя по её встревоженному лицу, случился ещё один какой-то форс-мажор. Я, кстати говоря, сам хотел с ней переговорить, чтобы Крамарову и Высоцкому выдали талоны на питание, и теперь обрадовался, что на ловца и зверь бежит.

— Феллини, выйди, надо поговорить, — протараторила она. — Здравствуйте, товарищи, извините, неотложные вопросы, — тактично кивнула она остальным так называемым «дачникам».

Затем я и наш новый главный редактор Первого творческого объединения «Ленфильма» проследовали на улицу. И тут Фрижета, вытащив толстый журнал со списком всех участников фестиваля, немного помявшись, приступила к сути вопроса:

— На завтра запланированы выезды творческих бригад для встреч со зрителями. Одни поедут в Выборг, другие в Кронштадт, сразу десять групп разъедутся по разным районам Ленинграда. Кто куда направится, список будет вывешен сегодня после ужина.

— Поздравляю, давно пора, — кивнул я, — третий день только пьём, играем в разные игры и загораем.

— Поздравлять пока не с чем, — усмехнулась Фрижета. — Тут дело такое, сегодня позвонили из Сестрорецка, они нам для фестиваля поставляют к столу свежую рыбку, и тоже попросили организовать встречу с интересными людьми из мира искусства и кино.

— Это называется бартер, — буркнул я.

— Ну, да. Я подошла с этой просьбой к Гене Шпаликову, но он либо ничего не понял, либо настолько ушёл с головой в работу, что ничего не воспринимает. Тогда я обратилась к писателю товарищу Нагибину и поэтессе Беллочке Ахмадулиной. Но у них на завтра другие планы. Будь человеком, съезди в Сестрорецк. Тебе и делать-то ничего не придётся. Покажешь им 15-минутную нарезку фестивальных фильмов, споёшь пару песен, ответишь на вопросы. Час работы, не больше.

— Сегодня на футболе я уже что-то подобное слышал, — хмыкнул я.

— Что? — не поняла Фрижета Гургеновна.

— Подожди, — вдруг дошло до меня, — ты сказала, что все гости фестиваля расписаны по творческим бригадам? А я, значит, не расписан?

— Не хотела тебе об этом говорить, — прошептала редакторша, — но сама министр культуры Фурцева распорядилась тебя никуда не включать. Сказала, что у этого молодого человека слишком длинный язык. А Сестрорецк — это вне запланированной программы. Выручай, будь человеком.

«Обидно, понимаешь, — задумался я. — Творческие встречи для режиссёров — это полезный опыт, чтобы получить обратную связь, поговорить с реальным зрителем тет-а-тет и выслушать все, что накипело на душе обычного человека. А со стороны Фурцевой — это какая-то жалкая и мелочная месть. Плевать, на обиженных воду возят. Зато сейчас выторгую талоны на питание для Высоцкого и Крамарова. А что касается министра культуры, то пока меня защищает первый секретарь Ленинградского обкома, я ей не по зубам».

— Проси, что хочешь, но съездить надо, — стала уговаривать меня Фружета, сочтя мою секундную заминку за попытку отказаться. — Хороших людей обидим. Неудобно.

— Сестрорецк, так Сестрорецк, — улыбнулся я. — Записывай — выдать талоны на усиленное питание актёрам: Савелию Крамарову и Владимиру Высоцкому.

— Сава приехал⁈ — радостно пискнула Фружета Гургеновна. — Ты просто не представляешь, буквально везде и все хотят видеть именно Крамарова. Будут тебе талоны. Но Саву я послезавтра у тебя забираю. Пошлём его на встречу с передовиками производства и с первыми лицами города Ленинграда. — Фружета что-то быстро записала в журнал и вдруг удивлённо спросила, — а кто такой Высоцкий?

— Кто? — удивился и я, немного позабыв, что пока Владимир Высоцкий — это актёр второго и даже третьего плана. — В фильме «Увольнение на берег» он играл матроса, которого не пустили на свидание. А в «Карьере Димы Горина» он сыграл шофёра, которому Горин вмазал по лицу.

— Аааа, что-то припоминаю, — закивала головой Фружета Гургеновна. — Это такой невысокий и смешной парень? Будет кому коробку с киноплёнкой таскать, — захихикала она. — Кстати, показ твоего детектива начнётся в девять вечера. Не опаздывай, ха-ха. Всё! Я ушла!

Подумать только: на дворе август 1964 года, а Высоцкого, кроме узкого круга коллег, никто и в помине не знает. Но пройдёт всего два года и после кинокартины «Вертикаль» песни Владимира Семёновича зазвучат из каждого утюга, каждого магнитофона и из каждого окна. И слава его обгонит по полярности многих заслуженных и известных артистов и актёров. Что характерно, прозвище Высоцкого — Высота, произведения, что его прославят, будут о покорении гор, на которых ещё не бывал. И напишет он их для фильма про альпинистов, карабкающихся на высокие и заснеженные вершины. Вот и не верь после этого в предназначение судьбы.

— А ведь это проблема, — пробубнил я себе под нос. — Для Крамарова и Высоцкого нужно же что-нибудь придумать. Не хватало, чтобы они в Сестрорецке несли отсебятину про пьянство на съёмочной площадке. Работать так, работать. Не место красит человека, а наоборот.