Гость из будущего. Том 3

Глава 13

— Здравствуйте, профессор, — смущённо буркнул я, стоя на сцене актового зала бывшего «Смольного института благородных девиц», где за моей спиной висел огромный портрет вождя мирового пролетариата Владимира Ленина, а в зале сидели первые лица главного города на Неве.

В общем как это часто бывает, наш родименький директор «Ленфильма» всё перепутал. Его действительно вызвали в «Смольный» и при этом упоминался наш весёлый концерт в Сестрорецке. Однако «предстать пред ясны очи» первого секретаря Ленинградского обкома Василия Толстикова нужно было не для «получения по шапке», а ради небольшого представления. Илье Киселёву предписывалось собрать творческую группу в составе: Яна Нахамчука, Савелия Крамарова, Владимира Высоцкого, Нонну Новосядлову и ещё кого-нибудь на его выбор, и прибыть 6-го августа в четверг к 4-м часам дня в обком партии.

Естественно подобная заявка не прошла мимо глаз министра культуры Екатерины Фурцевой и нашу, как она выразилась, «бандитскую команду» разбавили достойными и заслуженными товарищами. Поэтому в первом отделении творческой встречи-концерта выступил режиссёр Сергей Бондарчук, которому помогала рассказывать о киноэпопеи «Война и мир» юная красавица актриса Людмила Савельева. Затем на сцену вышел режиссёр Владимир Басов. Он поделился интересными моментами со съёмок фильмов «Тишина» и «Живые и мёртвые». После чего Владимир Павлович сказал два слова о ещё об одной своей кинокартине «Метель» и пригласил Валентину Титову, чтобы та прочитала небольшой монолог из этой повести Александра Пушкина. Потом к микрофону вышел Григорий Козинцев, который к облегчению работников обкома о своём «Гамлете» сказал всего несколько слов и предоставил сцену Анастасии Вертинской и Иннокентию Смоктуновскому. И актёры, войдя в образ Офелии и Гамлета, разыграли небольшую сценку из кинофильма.

Поэтому спустя пятьдесят минут первые лица Ленинграда, Ленинградской области и члены их семей сладко зевали, смотрели на часы и недоумённо переглядывались. Илья Киселёв, предчувствие приближающуюся катастрофу, схватил меня за грудки и тревожно зашептал: «Феллини, Христом Богом молю, выручай». «Спокойно, Илья Николаевич, работают профессионалы», — буркнул я и, дав отмашку, первым запустил на сцену Савелия Крамарова. И прошло всего несколько секунд, как зал «Смольного» буквально затрясся от хохота. Монолог бюрократа, который читал Савка зашёл в прямом смысле на ура. Тема «дармоедов» во власти, которых неплохо бы послать за «бугор», оказалась близка многим членам Ленинградского обкома.

Далее я и Нонна на две гитары и на два голоса спели: «Как провожают пароходы» и «Королеву красоты», встреченную более чем благожелательно. А потом на зрителей обрушил всю свою взрывную энергетику Владимир Высоцкий. Он так заорал и захрипел, читая монолог Хлопуши, что Басов, Бондарчук и Козинцев разом вздрогнули. А когда этот монолог плавно перешёл в песню «Кони привередливые», то зал на последних аккордах встал, взорвавшись аплодисментами.

Наконец, пришёл черёд и нашей юмористической сценки с Савой Крамаровым о перипетиях студенческой жизни и советского любительского спорта.

— Что вы сказали? — сморщился Крамаров, исполняя роль преподавателя.

— Здравствуйте, кхе-кхе-кхе, — закашлялся я и осипшим голосом прошептал, — господин профессор.

— Я не профессор.

— Извините, товарищ из академии наук, не признал, — глупо улыбнулся я.

— Я — младший преподаватель. Тяните экзаменационный билет, товарищ студент, мне с вами здесь торчать некогда, — скорчив недовольную рожицу, протараторил Савелий Крамаров.

— Так мне тоже некогда, — сделав туповатое лицо, заявил я. — Я уже и зачётку приготовил. — Я вытащил из кармана толстые синие корочки, которые из зала смотрелись как зачётная книжка, затем раскрыл их и дунул. Поднявшийся столб пыли, сделанной из обычной пудры, зал встретил громким хохотом. — Халяву всю ночь ловил, большую и малую. Старался, товарищ старший преподаватель, учил, — на последнем слове я пустил маленькую слезу.

— Вот студенты наглые пошли, — в зал сказал Крамаров. — Халяву значит он ловил! Зачётку значит, уже приготовил! А кто будет отвечать на теоретический вопрос⁈ Пушкин А эС?

— А вы знаете, товарищ доцент, лицо мне ваше очень знакомо, — захихикал я, протянув зачётку в сторону Крамарова. — И где я вас мог раньше видеть?

— Ясно где, на лекциях, на семинарах и там, где этого много, как они называются, книг. В этом… в читательском зале, — проворчал Сава, отодвинув зачётную книжку обратно ко мне.

— Я, товарищ профессор, признаюсь честно на лекции не ходил, на семинарах не был, и там где много разных книг пока не появлялся. А вот лицо мне ваше очень знакомо, — я погрозил пальцем Саве и снова протянул зачётку в сторону Крамарова.

— Ну, наглый студент пошёл, — обратился в зал Савелий, взял мою зачётку и выдал мне листок с микросхемой. — Ладно, переходим к практике. Вот схема, приступайте. А то мне здесь торчать некогда. Или вам что-то не понятно?

— В принципе всё понятно, товарищ доктор наук, замечательная схема, — захихикал я, крутя листок по часовой стрелке. — У меня только один вопрос — что это за чёрточки, прямоугольники, квадратики и кружочки? Мы вообще сегодня с вами какой предмет сдаём?

— А что вы сегодня должны были сдавать? — Крамаров и я уставились друг на друга.

— Так вы — преподаватель, вам виднее, — пробормотал я. — Вот чувствую, что где-то я вас видел, а вспомнить не могу.

— И я вас тоже где-то раньше видел, — проплетал Сава и тут же вскипел. — Хватит тянуть резину! Приступайте к выполнению домашнего задания! В том смысле, что собирайте то, что здесь нарисовано. Мне тут торчать некогда.

— Как хотите, мне не сложно, — пожал плечами я и начал в воздухе крутить воображаемые зажимы. — Я вам сейчас тут такое наворочу, потом вы же отвечать будете. Вы, товарищ профессор, меня ещё вспомните в своей кандидатской диссертации. Если конечно институт к этому времени не сгорит.

— Погоди-погоди, руки прочь от аппаратуры! — заорал Крамаров и, посмотрев мою зачётную книжку, пролепетал, — что ж тебе поставить-то, бездельник? И где вас только таких в команду набирают? В том смысле, что в институт.

— Где взяли, там уже нет, — с гордостью проворчал я и, вытащив из сумки, которая всё время лежала под моими ногами, футбольный мяч, принялся его набивать одними коленями.

Савка несколько секунд посмотрел на то, как играюсь с футбольной сферой, затем загоготал и выкрикнул, ткнув в меня пальцем:

— Васька Конопатов! Правый полузащитник из «Шарикоподшипника»!

— А ты — Генка костолом, — буркнул я, перестав чеканить мяч. — Левый защитник из «Университета». Это ты мне в прошлом сезоне чуть ногу не оторвал?

— Ха-ха-ха, было дело! — обрадовался Крамаров и мы стали перебрасывать мяч друг другу. — Так ты что, у нас теперь на заочке учишься? Ну, сейчас держись первенство города! Декан сказал, что если будем в призах, доцента получу! Что ж тебе поставить-то, футболист? — задумался он на секунду. — Отлично! Ха-ха-ха! Скоро мы всем покажем, что такое настоящая наука!

— Это точно! — выпалил я нагоняя мяч на одной ноге. — Получишь ты через год своего доцента, через два станешь профессором, а там и академия наук недалеко. И поэтому…

— … да здравствует любительский спорт! — хором рявкнули мы и поклонились.

Простенькая незамысловатая сценка, которую я и Сава значительно переписали и адаптировали, вызвала не только хохот в зале, но и непродолжительное бурное обсуждение. И я тут же вспомнил звёзд российского профессионального спорта, которые по окончании карьеры лихо начнут вливаться в плотные ряды законодательной власти. То есть люди, с трудом закончившие средние школы, вдруг начнут принимать законы огромной страны, не разбираясь ни в одной области хозяйственной деятельности, кроме спортивной. Кстати, до такого кринжа в Советском союзе дело не дойдёт.

— А теперь выступит восходящая звезда нашей эстрады — Нонна Новосядлова! — объявил я свою любимую подругу, когда шум в зале немного поутих, а сам быстрым шагом скрылся за ширмой.

Дело в том, что актовый зал «Смольного» не очень-то годился для разного рода концертов, так как не имел занавеса, гримёрок и кулис. Поэтому специально для нас, приглашённых гостей, установили большую ширму, где можно было присесть на стул, немного выдохнуть, попудрить лицо и выпить чаю с бутербродами. Тем временем Нонна проследовала из-за ширмы обратно к микрофону и своим шикарным меццо-сопрано затянула красивую композицию «Любовь настала»:

Как много лет во мне любовь спала.

Мне это слово ни о чем не говорило.

Любовь таилась в глубине, она ждала —

И вот проснулась и глаза свои открыла…

— Ну, Феллини, молодчага, — зашептал на ухо Илья Киселёв. — Я уж подумал всё, сгорим. А тут ещё глядишь, и для киностудии чего-нибудь выпросим.

— Для студии, Илья Николаевич, нужна, прежде всего, плёнка «Кодак» и как можно больше, — проворчал я.

— Не учи отца, — тут же прошипел директор, потеряв ко мне всякий интерес.

«Не учи, не учи, снимаем ведь на разную дрянь, а потом у всех на экране морды красные как у алкашей. Сколько можно над актёрами издеваться?» — пробубнил я про себя, соображая, как лучше закончить концерт. И мне в голову пришла замечательная идея. Поэтому я подозвал к себе Высоцкого, Крамарова и Настю Вертинскую.

— Сейчас, Владимир Семёнович, твой выход, сбацаешь «Гамлета с гитарой», — прошептал я. — А потом мы все вместе и Нонна тоже споём «Позови меня с собой». Слова помните?

— Чё не запомнить-то, десятки раз уже играли? — скуксился Крамаров.

— Здорово, хы-хы, — обрадовалась Вертинская.

И вдруг в зале раздались оглушительные аплодисменты. Нонна к этому моменту закончила свою красивейшую композицию и мы, не сговариваясь, выглянули из-за ширмы. Товарищ Толстиков, его заместители и подчинённые, а так же их жёны и дети аплодировали стоя. Кстати, именно супруге первого секретаря мы и были обязаны этим внеплановым концертом. Какая-то её родственница оказалась на нашем представлении в Сестрорецке и похвасталась в телефонном разговоре. А дальше всё пошло по цепочке: жена сказала мужу, муж заму, зам позвонил Илье Киселёву. И вот мы в «Смольном» слушаем, как аплодирует высокопоставленная благодарная публика.

— А я всё думаю, отчего это к вам на дачу все так стремятся попасть? — мило улыбаясь, произнесла Людмила Савельева, когда после концерта для нас в одном из кабинетов «Смольного» устроили небольшой фуршет. — Оказывается, у вас там творчество бьёт ключом, хи-хи.

— Так и вы, то есть так и ты приходи, — захохотал Сава Крамаров. — У нас таким красивым девчонкам всегда рады, ха-ха.

— И я ручаюсь, что вас у нас в гостях никто не обидит, — пророкотал Высоцкий.

— Не знаю, может быть, — скромно пробормотала Люда Савельева, которой здоровой актёрской нахрапистости явно не хватало.

«Да, ­– подумал я, попивая минералку, — с таким характером в кислотной актёрской среде не выжить. Сидеть и ждать на берегу, когда тебя заметят талантливые режиссёры, при условии, что вокруг полно красивых и более бойких актрис, не вариант. Неудивительно, что после звёздной роли Наташи Ростовой, у Людмилы так катастрофически мало будет киноролей. Нельзя же быть такой размазней. Нужно не стесняясь чаще мелькать на кинотусовках».

— Отказ не принимается, — улыбнулся я Люде Савельевой. — А будете упорствовать, натравлю на вас Казанову Крамарова и Казанову Высоцкого. И кстати, у нас сегодня намечается большой праздничный вечер. Придёт много кинорежиссёров: Шукшин, Данелия, Эльдар Рязанов и создатель «Девчат» Юра Чулюкин. Владимир Павлович, а вас сегодня на рюмочку чая ждать? — обратился я, к погружённому в свои мысли, Владимиру Басову.

— Ещё не решил, — буркнул он, покосившись на свою молодую супругу Валю Титову. — Уделал ты нас сегодня стариков, нечего сказать. Нам овации, стоя, никто не устраивал. Шустрый ты парень, Феллини. Даже очень.

— Наглец, — подсказал нужное слово Григорий Козинцев. — И за это хулиганство с Гамлетом из искусства нужно выгонять навсегда.

— Да, Гамлет с гитарой — это шалости, — поддакнул Смоктуновский. — Детский сад, хэ-хэ.

Я легонько похлопал Высоцкого по плечу, чтобы тот не взорвался и не наговорил гадостей. Но возразить не успел, так как за нас неожиданно заступился Сергей Бондарчук:

— А мне понравилось, в этом что-то есть, нерв, напор. Кстати, если я к вам сегодня на дачу загляну, примите?

— Будем только рады, — вместо меня хором ответили Нонна Новосядлова и Настя Вертинская.

В этот момент дверь кабинета распахнулась, и вместе с Ильей Киселёвым вошёл первый секретарь Ленинградского обкома Василий Толстиков. 45-летний, плотный, коренастый как штангист и розовощёкий Василий Сергеевич во всеуслышание громко произнёс:

— Спасибо, товарищи артисты, за прекрасный концерт! Благодарю от себя, от своих подчинённых и членов наших семей.

Затем он захлопал в ладоши и, пройдя по кабинету, каждому члену нашей творческой бригады пожал руку. Чувствовались в товарище Толстикове производственная закалка и независимый, своенравный характер. И если бы его судьба закинула, допустим, в Соединённые штаты, то он бы превратился в примерного и состоятельного капиталиста, владельца сети заправок или сети магазинов. А у нас в Союзе Василий Сергеевич стал примерным строителем социализма и первым человеком в Ленинграде и Ленинградской области. Кстати, именно из-за такого слишком независимого, неспокойного и делового характера Брежнев отправит Толстикова послом в Китай. Терпеть на руководящих постах слишком деловых коммунистов — это не наш метод.

— Итак, Феллини, давай рассказывай, о чём будет продолжение «Тайн следствия»? — спросил меня первый секретарь, отведя в сторону. — Мы уже первую часть несколько раз с коллегами посмотрели.

— Так там же звук черновой, — пролепетал я, не ожидая того, что кто-то втихаря за моей спиной напечатает ещё одну копию.

— Нормальный звук, — хохотнул Толстиков. — Ты рассказывай, что будет дальше.

— Запутанная история, — пробормотал я.

— Ну-ну, — уставился на меня первый секретарь.

«Что ну-ну? — забубнил я про себя. — История запутанная, так как пока не родилась. У меня в сценарии ни конь, ни кобыла, ни даже жеребёнок ещё не валялись. Второй день с Шукшиным „Варраву“ строчим, пишем диалоги, арки героев и сюжетные повороты. Не до сценария покамись».

— Я и говорю, запутанная история, — тяжело вздохнул я и решил врать напропалую. — Двойное убийство. Женщина отравлена, а у мужчины смертельное ножевое ранение в сердце.

— Интересно, — хихикнул Василий Толстиков.

— И всё бы ничего, однако, мужчина являлся криминальным авторитетом и содержал воровскую кассу, так называемый «общак». «Общак» естественно пропал. Поэтому кроме нашей милицейской следственной группы: Ларин, Казанова, Волков и Настя Абдулова, к расследованию приступают со стороны воровского сообщества фарцовщики: Федя Косой и Андрей Крылов по кличке Кот.

«Что я такое несу? Это же бред! — тут же подумалось мне. — А с другой стороны как-нибудь через месяц выкручусь. Главное сейчас простоять и потом продержаться».

— Дааа, — крякнул Толстиков, — а как же Паганини? Паганини-то жив остался?

Я покосился на Высоцкого, который вместе с Крамаровым вовсю заигрывал с Людой Савельевой и был живее всех живых и ляпнул:

— Живой, что с ним, бродягой, будет-то? Пуля прошла навылет и жизненно-важные органы не пострадали. Он тоже приступит к расследованию вместе с фарцовщиками. Ему на суде влепили условку, по просьбе агента КГБ под прикрытием Андрея Крылова. И у Паганини не остаётся другого выбора, чтобы не влиться в эту компанию.

— Вот это хорошо, это правильно, — обрадовался Василий Толстиков и, посмотрев на часы, добавил, — ладно, если что-то нужно обращайся, помогу, чем смогу. А сейчас дела, дела.

— Плёнка нужна американской фирмы «Кодак», — тут же брякнул я. — Чтобы это кино продать за валюту в Европу, Канаду и США. Хватит снимать только для внутреннего потребления. Пора подумать о завоевании международного глобального рынка киноиндустрии.

— Даже так? — удивился Толстиков. — Хотя, почему бы и нет? Ха-ха. Ладно, покумекаю, что можно сделать. А теперь извини, дела.

Василий Сергеевич с жаром потряс мою руку и, ещё раз поблагодарив всех членов нашей творческой бригады, удалился по своим производственным делам, которых у первого человека в Ленинграде и Ленинградской области было более чем предостаточно.

— Так почему ты считаешь, что мою «Войну и мир» американцы смотреть не будут? — спросил меня Сергей Бондарчук, когда вечерний разгул на даче хирурга Углова дошёл до той стадии, где одни всё ещё выпивают, другие уже танцуют, а третьи поют песни под гитару и спорят об искусстве, истории и культуре.

— Я не совсем точно выразился, — ответил я, открыв окно в своей маленькой комнате, так как Сергей Фёдорович смолил одну сигаретку за другой. — Специалисты твой фильм будут изучать под микроскопом. Особенно батальные сцены. И «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке, считай уже в кармане. Простой народ на такое кинополотно не пойдёт.

— Да почему⁈ — проревел Бондарчук.

— Во-первых, смотреть шесть часов — это невыносимо. Во-вторых, кинотеатры, чтобы не прогореть, поднимут цены на билеты. Так один киносеанс стоит полтора доллара, а за «Войну и мир» попросят целых шесть американских рублей. В-третьих, американская публика специфическая, для них долгие разговоры в благородном дворянском собрании — непонятны, как китайская грамота, и не интересны. Если бы на экране были их звёзды кино: Одри Хепбёрн, Генри Фонда, Мел Феррер и знойная красотка Анита Экберг в роли Элен Кулагиной — это одна история, а наши — это совсем другая. Назвать ещё причины? — спросил я, выпив холодного кофе.

— Предположим, — Сергей Бондарчук снова закурил и, подойдя к окну, выпустил дым в ночную прохладу, — допустим ты — прав. Вот ты что бы сделал на моём месте?

— Для нашего зрителя — ничего, — пожал я плечами. — А для американцев перемонтировал бы всю киноленту. И начал бы сразу с главной сцены: с битвы при Бородино. А истории главных героев пустил бы как флешбэки.

— Чего? — опешил Бондарчук.

— Флешбэк — это вспышка, озарение, которая мысленно отправляет главного героя в прошлое, — пояснил я свои слова. — Благодаря такой структуре зритель с другого континента не успеет устать от неспешности и монотонности повествования. Да и сократить можно «Войну и мир» в два раза.

— Тогда это будет не Толстой, — обиженно произнёс Сергей Бондарчук. — А какой-то боевик.

На этих словах в комнату заглянул Андрей Миронов и протараторил:

— Феллини, можно тебя срочно на пять минут? Извините, Сергей Фёдорович.

— Мы уже закончили, — процедил сквозь зубы Бондарчук и, вышвырнув сигаретку в окно, вышел из комнаты.

— Совсем классика человека замучила, — хохотнул Миронов.

— Классика очень сложна для экранизации, — кивнул я. — Ну, и чего тебе надобно Андрей Александрович?

— Там два путешественника на постой просятся, — усмехнулся он.

— Пошли их лесом, — отмахнулся я. — Здесь, кстати, леса полно. И под каждым им кустом, был готов и стол, и дом.

— Это, можно сказать, мои друзья, — замялся Миронов. — Мы вместе снимались в одной картине. От нас ведь Никита съехал. Так может быть их того…

— Положить валетиком? — буркнул я, встав со стула. — Пошли, посмотрим на твоих друзей.

Далее мы незаметно прошли по гостиной, где дым стоял коромыслом и спорили о том, что ожидает кино в будущем. Гена Шпаликов настаивал, что лет через десять вообще не нужны будут сценарии. Оператору достаточно будет запечатлеть какой-нибудь интересный отрезок из жизни главных героев и обозначить некие животрепещущие вопросы и зритель уже сам ответит на них.

— И даже диалоги не потребуются, — поддержал его Андрей Тарковский. — Движение камеры, необычные ракурсы, медитативная музыка и игра света и тени расскажут всю историю от и до.

— Может и кино не потребуется? — проворчал я. — Есть же «Чёрный квадрат» Малевича, а у нас будет чёрный экран. Пусть зритель сам решит, что ему показывают: вид спереди или вид сзади.

— Чушь — это всё! — рявкнул импульсивный Георгий Данелия. — Ничего за десять лет не поменяется! Заявки, худсоветы, раскадровки и прочее всё останется прежним.

И реплика Данелия вызвала новый виток спора. А я и Миронов тем временем вышли на крыльцо дачи, в окно которой был выставлен магнитофон, и звучала новомодная британская группа «Битлз». И если мне не изменял слух — эта была песня «I Should Have Known Better». «Вот и всё, понеслась битломания по кочкам, теперь не остановить», — усмехнулся я про себя, видя, как неловко дёргаются под этот не рок-н-ролльный ритм гости нашей вечеринки. Кстати, Высоцкий и Крамаров как два гуся прыгали рядом с Людой Савельевой, в невидимом противостоянии — кто кого перещеголяет. Моя Нонна тоже весело «отжигала» в компании Олега Видова.

— Где твои путешественники? — буркнул я и, вглядываясь в темноту за околицей дачи, подумал, что чем больше я занимаюсь проблемами других, тем быстрее уведут мою девушку, поэтому с альтруизмом пора кончать.

— Вон они — орлы, — хохотнул Андрей Миронов, указав на две тёмные фигуры около околицы, одна — высокая и длинная, вторая — невысокая, но коренастая.

А когда мы подошли ближе я улыбнулся, потому что друзьями Миронова оказались Олег Даль и Александр Збруев. Они вместе снимались в фильме «Мой младший брат». Однако звёздами отечественного кинематографа их назвать было пока нельзя.

— Нам тут сказали, что у вас сдаётся койко-место? — бодро произнёс Даль.

— Значит расклад такой, — хмыкнул я, ещё раз обведя взглядом будущих кумиров советского кино. — Койко-место одно и кому-то придётся спать на стульях. Талоны на питание я завтра достану. Это не проблема. Но предупреждаю, что злостный алкоголизм и бузотёрство в доме не потерплю. Чуть что дам по шее и окуну в Балтийское море. Андрей мои возможности знает.

— Да, Феллини может, — закивал головой Миронов. — Я вам потом расскажу.

— Договорились? — буркнул я.

— Нормально, — улыбнулся Збруев.

— Годится, — кивнул Даль.

И вдруг из темноты вынырнул Василий Шукшин — глаза большие, дикие, в руках смятая стопка бумаг со сценарием. Руки от творческого возбуждения трясутся. Волосы стоят торчком.

— Я тут такое сочинил! — заголосил он. — Ты просто ахнешь!

— Давай завтра ахнем, Василий Макарович, у меня девушка с другим мужиком танцует, — пробормотал я. — Ещё уведут.

— А мне насрать! — выкрикнул Шукшин и, схватив за рубашку, потащил в дом.

В пятницу 7-го августа в предпоследний день кинофестиваля конкурсное жюри наконец-то собралось вместе, чтобы решить: какой фильм достоин главного приза, какой специального, а какой поощрительной грамоты? Однако по многочисленным заявкам трудящихся на творческие концерты-встречи в срочном порядке собрали ещё несколько бригад. В одну из них вошли и мои временные соседи по даче: Высоцкий, Крамаров, Миронов, Видов, Прыгунов, а так же моя Нонна Новосядлова. Ребят направили в один из крупнейших кинотеатров Ленинграда в «Титан». Александра Збруева и Олега Даля тоже прицепили к какой-то группе киношников и послали в Волхов, где пока встреч со зрителями не проходило. Кроме того в Выборг с другой творческой бригадой уехали сестры Вертинские. А дядя Йося Шурухт и гримёрша Лидия Сергеевна вдруг решили прогуляться на пляж. И дача в кои-то веки опустела.

Поэтому я удобно расположился на летней веранде, налил кружку растворимого бразильского кофе, выставил на стол печатную машинку и приступил к собственному сценарию. История, которую я в запале рассказал товарищу Толстикову, оказалась не так уж и плоха. Требовалось грамотно обосновать — почему граждане воры обратились за помощью в поиске денежного «общака» к фарцовщикам и наметить несколько подозреваемых. И с первым выходило всё просто: на сходке кто-нибудь из авторитетов должен был предложить для расследования кандидатуру ловкого и разворотливого парня с хорошей репутацией. И им вполне мог стать мой агент КГБ под прикрытием. А вот с отчаянным преступником всё получалось печально. Ибо чтобы убить авторитета и взять «общак» требовались очень серьёзные мотивы, либо глупость, доведённая до крайности.

— Феллини, ты что уснул⁈ — выкрикнула Фрижета Гургеновна, вбежав на порог дачи. — Я тебе с улицы целую минуту кричу. А ты сидишь, застыл как сфинкс и смотришь в одну точку.

— В своё свободное время имею право, куда хотеть туда и смотреть, — проворчал я.

— Вставай-вставай, собирайся, — затараторила Фрижета, — Гена Шпаликов съел что-то нехорошее и не в состоянии ехать в Выборг. А там группа такая: Люда Савельева, Валя Титова, сестрички Вертинские наши красавицы и Владимир Павлович Басов. Как я могу их одних без крепкой мужской руки отпустить?

«Чёрт! — выругался я про себя. — Только за работу сел, только от Шукшина отвязался. Только мысли умные в голову полезли, вытесняя из мозгов разную глупость. А Генка — предатель, за обедом две чекушки опрокинул под пельмени и компот, и теперь ему очень даже хорошо. Ему теперь Выборг и даром не нужен. И потом Басов — это разве не крепкая мужская рука? Хотя, если в выборгском ДК организуют тёплый приём, то Владимиру Павловичу самому понадобиться крепкая рука и крепкое плечо. Чёрт побери».

— Выручай, Феллини, — взмолилась Фрижета Гургеновна.

— Ну, как же так, у меня ведь тоже работа? — всплеснул я руками. — Хорошо, через две минуты переоденусь в парадный костюм. Подгоняй автобус прямо сюда, раз товарищ Шпаликов съел что-то нехорошее.