Гость из будущего. Том 3

Глава 17

— Привет, Олег, — поздоровался я, войдя в крохотную общагинскую комнатушку с четырьмя кроватями по краям и одним столом в центре у окна.

— Феллини? — проплетал Олег Видов, который до моего появления, развалившись поверх байкового одеяла, читал какую-то потрёпанную книженцию.

— Андрей Челентанов, — хохотнул я, показав знаком, что пока обо мне ни слова. — Я тут инкогнито из Петербурга в Москву. Ха-ха.

Затем я по-хозяйски поставил тяжеленный рюкзак на стул, отметил про себя, что Видов в комнате один и это очень кстати, и снял с ног не очень удобные американские кроссовки. Честно говоря, подготовка к встрече с дочерью товарища Брежнева влетела в изрядную копейку, а если быть точнее, то в тысячи копеек и рублей. Ибо кроме новеньких джинсов, рубашки и кроссовок для себя, мне пришлось приобрести голландский катушечный магнитофон «Philips EL3586» и ещё одну рубашку и вражеские «Вранглеры» своему товарищу Олегу, будущему царевичу Гвидону и героическому «Всаднику без головы».

— Как ты меня нашёл? — продолжал тупить он.

— Это элементарно, Ватсон, — усмехнулся я. — Съёмок у тебя пока нет. Ты сам это говорил. Озвучивание детектива мы закончили, с концертами по Ленинградской области прокатились. А возвращаться к родной тётке в Томилино и жить до начала учебного года в полусгнившем бараке — это не вариант. Я прав?

— Тебе бы в милиции работать, — проворчал Видов. — Как тебя вообще в нашу общагу впустили? Как ты нашёл мою комнату?

— Добрые люди впустили, они же и подсказали, — буркнул я и выудил из рюкзака новые американские джинсы и заграничную рубашку, которую примеривал на себя, так как имел с Олегом один размер. — Это тебе гостинцы из деревни, ха-ха. Запомни, официально я — твой школьный друг детства. Примерь, нам завтра предстоит большой праздничный концерт, от которого зависит моё и, кстати, твоё тоже будущее.

При виде заграничных шмоток Видов тут же позабыл про книжку, и за несколько ловких движений, оставшись в одних трусах, принялся напяливать фирменные «Вранглеры». На этом интересно моменте в дверь комнатушки постучались и, не дожидаясь приглашения, с громким хохотом ввалились внутрь студентки Светлана Старикова и Татьяна Иваненко.

— Неплохо вы у себя в деревне живёте, — присвистнула Старикова. — Танька, ты посмотри, это же настоящие американские джинсы!

— Обалдеть, — прошептала Иваненко и принялась щупать джинсовую ткань прямо на Олеге Видове.

— Это моему бате, который с иностранными коллегами электростанцию проектирует, подогнали по случаю дня энергетиков, — соврал я, а Олег обиженно пробормотал, что Томилино — это не деревня, а посёлок городского типа.

— И вообще, стучаться надо, — проворчал он. — Я может быть тут голый, йогой занимаюсь.

— А мы, кстати, стучались! Да и потом, что мы такого не видели? — нагло заявила Старикова и, пока я «хлопал ушами», она без разрешения сунула руку в мой рюкзак и вытащила из него катушечный магнитофон фирмы «Philips EL3586». — А я думала, что у тебя там картошка с тушёнкой.

— Мы вас, мальчики, хотели пригласить на чай, — пролепетала Иваненко, трогая редкий и диковинный аппарат даже для Москвы и неплохо обеспеченных москвичей.

И хоть подобный «Philips EL3586», лёгкий, миниатюрный и имеющий отличный звук, мелькнёт на киноэкране в фильме «Дайте жалобную книгу», достать его стоило определённых усилий. Я, с разрешения Ильи Киселёва, для лучших ленинградских фарцовщиков устроил на киностудии закрытый показ «Тайн следствия». И когда пошли финальные титры, и вся местная форца встретила их аплодисментами, вывесил список требуемых мне заграничных вещей. Благо ребята не подкачали. Уже к утру четверга в моём распоряжении имелись: джинсы, рубашки, кроссовки и голландский магнитофон «Philips EL3586». Естественно за всё это удовольствие я заплатил из своего кармана. Ибо в создавшейся непростой ситуации деньги большого значения не имели.

— Это подарок от голландских коммунистов, чтобы мой батя в хорошем качестве мог слушать интернационал, — прошипел я и, забрав магнитофон, сунул его обратно к остальным вещам. После чего как можно сильнее завязал тесёмки рюкзака, где пока не тронутыми оставались пять коробок с киноплёнкой, ещё одна заграничная рубашка, сменное бельё и предметы личной гигиены.

— Ну, как? — загоготал Видов, хлопая себя по бёдрам, на которые джинсы сели как влитые. — ФирмА? Кстати, девочки, что вы там говорили про чай?

— Мы говорили, что к чаю неплохо бы что-нибудь и поесть, — надула губы Светлана Старикова.

— Это потому что любовь проходит, а аппетит остаётся? — смущённо улыбнулся я. — Однако, как вы уже догадались, тушёнки, картошки, цветной капусты, бразильского кофе и деревенского сала в моём рюкзаке нет. Зато есть свободные 50 рублей, — я вынул из кармана джинсов две купюры по 25 целковых и выложил их на стол.

В комнате с белым потолком и видом на такую же серую и унылую пятиэтажку было одновременно и тесно, и весело. Так как на скромный общагинский метраж втиснулось тринадцать творческих единиц: восемь девчонок и пятеро парней, включая меня. И надо сказать, что мои полсотни рублей пришлись кстати. На них кроме рижских шпротов, картошки и хлеба приобрели особо ценный в студенческой среде дешёвый алкоголь, который сейчас щедро разливался по гранёным стаканам. И главным заводилой весёлых проводов лета являлся студент ВГИКа и начинающий актёр Александр Январёв, который без устали сыпал тостами и также без устали пил.

«Актёр хороший, фактурный, с замечательным бандитским лицом и скоро талантливо сыграет какого-то прохвоста в „Двух билетах на дневной сеанс“, но потом, дальше эпизодов не поднимется, — подумал я, скромно налегая на чай с бутербродами. — И вообще, вроде у всех ребят и девчат здесь лица знакомые и все они где-то будут сниматься, и мелькать на экране, но пределом их станут герои второго плана. Конечно, кроме Олега Видова, который пойдёт далеко. А возможно с моей подачи и ещё дальше».

— Пошли, — шепнул я ему, — тут и без нас погуляют. Нам с тобой завтра предстоит дело всей нашей жизни.

— Пойдём, — равнодушно кивнул Олег.

И мы из самого дальнего угла комнаты стали пробираться на выход. Однако эти перемещения не понравились Январёву, который кроме командира студенческой гулянки являлся ещё и гражданским мужем актрисы Светланы Стариковой.

— Куда пошли? — загудел он. — Как тебя молодой? Этот? Ну, как его?

— Челентанов, — захихикали девчонки.

— Андрей, — добавила Татьяна Иваненко, скосив на меня большие миндалевидные глаза.

— Да, Челентанов, — крякну Январёв. — Если хочешь отсюда бесплатно выйти, то пой. Докажи, что достоин учиться в нашем доблестном ВГИКе! А если петь не могёшь, то гони ещё, — актёр коротко переглянулся со своими товарищами и сказал, — ещё 15 рублей. И это будет по-божески.

— Легко, — улыбнулся я, немного заколебавшись, что в данной ситуации будет разумней: откупиться или спеть? — Давайте инструмент. Вы хотите песен, их есть у меня.

Студенты, набившиеся как сельди в бочке, заворочались, передавая из рук в руки гитару. И мне, чтобы удобнее было играть и петь, пришлось взгромоздиться на подоконник, где я точно никому не мешал.

— Спой мою любимую: «Коней привередливых», — шепнул Олег Видов.

— Песня самый свежачок, — объявил я и, проверив настройку струн, жахнул по ним первым блатным аккордом:

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю,

Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю.

Что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю.

Чую с гибельным восторгом — пропадаю, пропадаю…

Первый куплет песни Высоцкого, который я прохрипел максимально хриплым голосом, сбил с гуляющих студентов всю напыщенную спесь. Вытянутые лица девчонок, их широко распахнутые глаза и приоткрытые рты парней видеть было более чем приятно. Студенты-старожилы, наверное, полагали, что я глупый и наивный первокурсник, сынок богатеньких родителей, которого можно сегодня подпоить и выдоить до копейки. И уж тем более не рассчитывали услышать в моём исполнении подобный шедевр в стилистике русско-цыганского романса. Только Олег Видов, зная всю подоплёку, тихо посмеивался в кулачок. Только он знал, что представление ещё не окончено.

Я коней напою, я куплет допою,

Хоть немного еще, постою на краю!

Я прорычал самый финал песни и, выбив из гитары последний аккорд, спросил:

— Так годиться?

— Это, что сейчас такое было? — пролепетал Александр Январёв, почесав затылок. — Как молотком по голове шарахнули.

— Это чья песня? — пробормотала Татьяна Иваненко, которая во время исполнения боялась даже пошевелиться.

— Песня Владимира Высоцкого из нового детектива «Тайны следствия», — улыбнулся я. — И если на худсовете в Госкино его не зарубят и не закинут на самую дальнюю полку, то «Тайны» скоро выйдут на экраны страны. И почти каждый, кто в нём сыграл, на следующий день проснуться звёздами.

— За звёзд кино до дна, — буркнул Январёв, разливая по стакан портвейн.

— А ты, вообще, кто такой? — спросила Светлана Старикова. — Только не надо рассказывать, что Андрей Челентанов. Мы во ВГИКе, слав Богу, итальянские фильмы на закрытых показах смотрим регулярно. И кто такой Андриано Челентано в отличие от коменды знаем, — хохотнула актриса, и засмеялись почти все ВГИКовцы, кроме тех, кто вместо походов на итальянский неореализм, либо спал, либо играл в подкидного дурака.

— И кто такой этот Андраинов Челентанов? — загоготал Александр Январёв. — Почему я не в курсе?

— Я тебе потом расскажу, — пихнула его в бок Старикова. — А ну, признавайся: кто ты такой⁈

И вся компания разом сначала уставилась в мои честные глаза, а затем на смущённого Олега Видова. И только Олег хотел было сдать меня с потрохами, как я заговорил сам:

— Каюсь, я — не Челентанов, — я поднял две руки вверх. — Я — Андрей Краско, актёр-каскадёр из группы Александра Массарского. Имею разряд по боксу и боевому самбо. Играл в детективе роль иностранного шпиона. Олег не даст соврать, — я пихнул Видова в бок.

— Подтверждаю, — пробурчал он. — Мы его втроём еле-еле уломали.

— Так ты ещё и драться умеешь? — присвистнул один из студентов, странно покосившись на Январёва.

— Легко бью пяткой между ушей и кулаком ломаю кирпичи, — кивнул я, догадавшись, что эти бравые студенты заранее договорились меня обобрать, а если окажу сопротивление, то аккуратно намылить шею.

— И зачем ты под чужой фамилией сюда приехал⁈ — разом загомонили несколько девчонок.

— Спокойно, барышни, спокойно! — крикнул я. — Если мой отец, главный инженер Ленинградской АЭС, через знакомых узнает, что я снова укатил балагурить в Москву. Он с меня шкуру спустит. Поэтому впредь называйте меня Андрей Челентанов. А приехал я сюда не просто так и не ради баловства, — я сделал многозначительную паузу, чтобы выдохнуть и продолжить врать с новыми творческими силами. — Вы хоть знаете, что у вашего товарища Олега Видова родная тётка живёт в жутких бытовых условиях? А завтра по моим сведениям состоится закрытая вечеринка, где будут гулять члены Московского обкома партии. И вот там, мы с Олегом дадим маленькое, но хорошее представление и попросим у московского начальства содействие в решении жилищного вопроса.

— И поэтому сейчас идём на боковую, — добавил Видов.

— Какая боковая⁈ — запротестовала вся компания.

— Кудааа⁈ — загудел Январёв.

— Пока вы не покажете свой концерт, мы вас не отпустим, — преградила нам путь Татьяна Иваненко. — А вдруг мы с девчонками вам подскажем что-нибудь дельное?

Идея как достучаться до Галины Брежневой и через неё передать коробки с киноплёнкой самому товарищу Брежневу, созрела в моей голове не случайно и не на пустом месте. В этом мне помогли бурные 80-е годы, когда на эстраду выскочили группы: «Мираж» и «Ласковый май». Эти две, не побоюсь этого слова, музыкальные банды покорили сердца миллионов не только мелодичными и простыми песнями, но и качеством звучания.

В конце 70-х и начала 80-х годов советские люди на концертах слушали только живую музыку. А учитывая низкое качество микрофонов, гитар, звукового пульта и прочей аппаратуры того времени узнать, о чём поёт любимый артист, было практически нереально. Половина слов смешивалось с шумом треском и свистом: «О чем поет ночная вау-вау-оу-оу-о в осеееей тишине?».

И на этом фоне красивые девочки и обаятельные мальчики, которые тупо открывали рот под качественную «фанеру», свободно бегали и прыгали по сцене, разительно отличались. Это уже потом, со временем, когда значительно вырастит качество музыкального аппарата, такие представления под фонограмму станут, мягко говоря, неприличными. Однако сейчас для меня это был шикарный план.

Я как рассказал дяде Йосе про фонограмму, а ещё лучше про минусовку, когда на магнитофон записана одна музыка без вокала, его аж затрясло от возбуждения. Он сразу сообразил, что ездить на концерты только с вокалистами, без целой прорвы непредсказуемых музыкантов и громоздкой аппаратуры — это намного выгодней и гораздо интересней, чем с одной акустической гитарой. Ибо не все так талантливы, как Визбор, Галич и Высоцкий, чтобы с обычным струнным инструментом доводить переполненный зал до творческого экстаза.

И сейчас в ночь с четверга на пятницу в репетиционной аудитории общежития ВГИКа студенты стали свидетелями рождения предшественников «Ласкового мая» и «Миража». Я и Олег Видов, одетые в американские джинсы, в старенькие спортивные футболки, так как рубашки было решено приберечь для завтра, и в причудливые широкополые шляпы, прыгали на меленькой сценке, кривляясь под очень качественную ленинградскую фонограмму. При этом мы, конечно, не забывали и петь. Ведь из динамиков звучал мой вокал с подпевкой ещё одного музыканта, имя которого уже позабылось. Кроме того я молотил по гитарным струнам, а Олег выбивал ритм экзотическими маракасами. Кстати, как только музыка стала разноситься по длинным коридорам общаги, на представление прибежало ещё несколько десятков человек, среди которых были, как и студенты, так и их многочисленные гости.

— Ещё! Ещё! Ещё! — дружно хлопали они в ладоши, когда первая сторона кассеты закончилась.

К сожалению, магнитофон «Philips EL3586» имел такие миниатюрные размеры, что работал только с 10-сантиметровыми катушками, на которых умещалось всего 15 минут записи. И сначала ВГИКовцы услышали: незнакомую для них вещь «О чём плачут гитары». А затем зазвучали уже более известные публике композиции: «Как провожают пароходы», «Королева красоты» и нежная медленная песня «Любовь настала». Под этот «медляк» парни принялись активно приглашать девчонок, и кое-где чуть не вспыхнула первая потасовка. Поэтому, как только магнитофон замолчал, я со сцены громко крикнул:

— Ти-ши-на! Если хотите продолжение танцевального вечера, то про драки и прочий мордобой придётся забыть! Иначе сейчас все пойдёте слушать по радио Иосифа Кобзона и тётю Лиду Русланову!

— А ты кто такой? — на сцену вылезла «горилла» ростом под метр девяносто. — Давай включай свою «шарманку», пока руки целы, ха-ха-ха! — заражал этот мамонт в человеческом обличии и среди гостей вечеринки нашлись те, кому шутка показалась смешной.

— Не знаешь меня? — криво усмехнулся я.

— Неа, — снова загоготал здоровяк.

— Для тебя, «троглодита», я — проходной билет в дивный мир реанимационной палаты, — прошипел я.

И тут же в мою голову с широкого замаха полетел огромный как ядро кулак. «Сила есть, ума не нажил», — успел подумать я, затем резко нырнул вниз и, когда эта гора мышц и сала стала заваливаться на меня, поддел его за пояс, посадил себе на спину и подкинул вверх. В итоге вышла шикарная кинематографичная «мельница», которую умелые защитники частенько выполняют в канадском хоккее. Народ в репетиционной аудитории ахнул, а хулиган, перелетев через мою спину, зацепил головой край сцены, с грохотом жахнулся на танцпол и заблажил отборным матом.

Всего один полёт этого мамонтоподобного существа произвёл такой эффект, на который я даже и не рассчитывал. Во-первых, всё лицо «троглодита» оказалась в крови из-за рассечённого лба, щиколотка правой ноги сломана, а кисть руки, скорее всего, была вывихнута. По крайней мере, безуспешные и нелепые попытки здоровяка встать и продолжить поединок, говорили именно об этом. Мне почему-то сразу вспомнился кинофестиваль и наш дорогой товарищ из солнечной Грузии, который в последний вечер так радовался вручённому его фильму призу, что упал и рассек лоб. А во-вторых, до гостей вечеринки сразу дошло, что здесь, как и на съёмочной площадке, с дисциплиной шутить нельзя.

— Итак, кому ещё что-то не понятно⁈ — рявкнул я.

— Классный приём! — захлопал в ладоши Александр Январёв. — А вы, мужики, забирайте своего этого, как его?

— Троглодита, — под хохот остальной толпы подсказал Светлана Старикова.

— Вот именно, проглота, и валите, пока вам ещё не костыляли, — шикнул Январёв на незваных, а главное на неблагодарных и нехороших гостей. — Включай музыку, Андрианов Челентанов!

— Му-зы-ку! Му-зы-ку! — заголосили и остальные студенты.

«Аха, перемен требуют наши сердца», — усмехнулся я про себя и подошёл к магнитофону, где аккуратно поменял катушки местами. Полную бобину насадил на штифт, который вращаясь, осуществляет подачу магнитной ленты, а пустую катушку на штифт, который эту ленту принимает.

— Что на второй стороне? — спросил Олег Видов.

— Первую песню ты не знаешь, — буркнул я. — Новенькая, свеженькая, как горячий пирожок из музыкальной печки. Далее будет «Ша-ла-ла-ла», которую растянули за счёт проигрыша на 7 минут, чтобы народ основательно попрыгал. И в конце — «Есть только миг».

— Чтобы народ основательно расслабился, — хохотнул Видов. — Если твоя новенькая песня будет такая же забористая, как и остальные, то с такой программой не стыдно и в гастрольный тур рвануть.

— Рванём, если доживём, — пробубнил я.

— Ну, вы чё там? — подбежал к нам Январёв. — Народ волнуется, а его волновать нельзя.

— Не приведи Бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный, — захихикал я, закончив наматывать начало магнитной ленты на пустую катушку. — Поехали, готово!

Я шлёпнул по клавише «пуск» и мы с Олегом Видовым опять выскочили на край сцены. Динамик семь секунд потрещал стандартными аудио помехами и заиграл песню, что звонко выстрелит в 1991 году по всем девочкам бывшего СССР сладкоголосым вокалом Жени Белоусова, который будет стонать: «Девчонка, девчоночка — темные ночи, я люблю тебя девочка очень». И только зазвучал гитарный проигрыш, характерный для уличной романтической песенной культуры, как начитанные и умные барышни, воспитанные на итальянском неоклассицизме и французской новой волне издали звук, где смешались: буква «а», нереализованные эротические фантазии и ещё какие-то высокочастотные звуковые вибрации.

— Ааааа! — закричала вся женская половина зала.

И из динамиков зазвучал мой собственный вокал. И я готов был биться об заклад, что родная мама не отличила бы сейчас характерную манеру голоса Жени Белоусова от моего исполнения:

Он не любит тебя ни сколечка,

У него таких сколько хочешь.

От чего же ты твердишь, девчоночка:

«Он хороший, он хороший…»

Я подмигнул какой-то странной девушке, которая почему-то не танцевала, а стоя около самой сцены, размазывала по щекам потёкшую тушь, и продолжил подпевать своему голосу из динамика:

Ты не знаешь его ни капельки,

Будет поздно, когда заноешь.

Только с виду он — мальчик-паинька,

Не какой он не хороший.

— Ааааа! — опять включилась женская половина зала, предчувствуя не менее завораживающий припев, и он не заставил себя ждать:

Девчонка, девчоночка — темные ночи,

Я люблю тебя девочка очень,

Ты прости разговоры мне эти,

Я за ночь с тобой отдам всё на свете!

— Ну, ты, Феллини, даешь, — прошептал Видов, пока я повторял первую часть припева. — Если так дело и дальше пойдёт, то нас девочки сегодня просто растерзают.

— Ерунда, наши советские комсомолки на такое не способны, — буркнул я, когда снова заиграл песенный проигрыш.

Однако, как только последние аккорды «Девчонки-девчоночки» отзвучали, странная барышня, стоявшая около сцены, одним стремительным рывком взлетела на помост и, вцепившись мёртвой хваткой в мою футболку, принялась осыпать моё лицо поцелуями. Олег Видов тут же моментально сориентировался, отскочил к магнитофону, который покоился около стены на обычном стуле, нажал на клавишу «стоп» и, вырвав штепсель из розетки, спрятал аппарат в своих руках.

— Катька перепилась, — донеслось до моих ушей, после чего на сцену полезли подруги этой странной поклонницы Жени Белоусова.

И пока они под хохот толпы её от меня оттаскивали, порвали в клочья на мне футболку, опрокинули стул, где первоначально стоял дорогущий магнитофон, и чуть-чуть не разломали чужую гитару. Кстати, сама странная барышня не пострадала.

— Концерт окончен! — зло рявкнул я в зал и вместе с Олегом Видовым стал пробираться на выход, не слушая и не принимая никаких извинений.

— Боюсь, что теперь они ещё долго не отстанут, — проворчал Олег, когда мы оказались в длинном коридоре неспокойной ВГИКовской общаги.