Гость из будущего. Том 3

Глава 5

— Устроили тут цыганский табор, — ворчал дядя Йося Шурухт, нервно вышагивая по просторной гостиной комнате, в центре которой на большом круглом столе стоял массивный медный русский самовар.

Дача хирурга Углова к этому моменту немного опустела, так как Видов, Миронов, Михалков, Прыгунов и сёстры Вертинские ушли на творческий вечер в «Дом творчества Союза театральных деятелей». Там сегодня были запланированы танцы, разговоры о кино и распитие ящика пятизвёздочного армянского коньяка, между прочим, выигранного в волейбол моими усилиями. Я же в ожидании Нонны, которая всё ещё колдовала над своей диковинной причёской, сидел, пил чай и слушал причитания своего очень сварливого и дальнего родственника.

— Вещи везде свои раскидали, косметику разложили, туфли разные, сумки, — бухтел он. — Вот что я скажу хозяевам, если они сюда случайно нагрянут?

— Скажешь: «здравствуйте, хозяева дорогие», — усмехнулся я, отодвинув надоевший чай в сторону. — В конце концов, мы же эту дачу пока не сожгли, поэтому пока волноваться не вижу смысла. Вот если бы…

— Не надо «если бы», — вздрогнул всем телом дядя Йося. — Был же уговор, что приедешь только ты и Нонночка.

— Мы вообще-то, товарищ Шурухт, живём в первом в мире государстве рабочих, крестьян и прослойки в виде интеллигенции, — произнёс я с совершенно серьёзным лицом.

— Ну и что? — опешил он.

— Аполитично рассуждаете, дорогой товарищ. В СССР перевыполнение плана — это почётная обязанность всех трудящихся, — сказал я и, прыснув от смеха, добавил, — если вместо запланированных двух человек в гости приехало восемь, то надо радоваться. Ведь это перевыполнение на триста процентов.

— А если алкоголик вместо одной запланированной бутылки водки, выпьет две, то он уже стахановец или ещё нет? — захохотал и дядя Йося.

— Стакановец, если конечно будет пить из стакана, — обрадовался я, что к моему дальнему родственнику вернулось чувство юмора. — Кстати, почему не удалось снять комнаты в самом «Доме творчества», как это задумывалось изначально?

— «Дом творчества» вмещает всего 160 человек, — тяжело вздохнул он. — В номера добавили коек, получилось 220, а на фестиваль приехало без малого 240 участников. Поэтому Пырьева, Герасимова, Фурцеву и других важных чиновников было решено расселить по дачам. Ничего, скоро в соседнем Репино построят «Дом творчества кинематографистов», и тогда заживём. Наконец-то, появится место, где можно будет спокойно работать над сценариями и дышать свежим балтийским воздухом.

На этих словах кто-то поднялся по крыльцу и аккуратно постучал в дверь дачи хирурга Углова. Я бросил короткий взгляд на дядю Йосю, а тот как-то по-глупому улыбнулся, пожал плечами и крикнул, что не заперто. А когда дверь отварилась и на пороге возникла женщина приятная во всех отношениях, гримёрша Лидия Сергеевна Милова, то я всё понял без слов. До меня сразу дошло — почему дядя Йося был такой дёрганый и недовольный тем, что в дом приехало слишком много гостей. «Пошёл в разнос» мой дальний родственничек.

— А вот и я, — захихикала гримёрша, облачённая в короткий летний плащик.

— А вот и я, — сказала Нонна, выйдя из нашей маленькой гостевой комнатки в стильном брючном костюме и с какими-то накрученными финтифлюшками на голове.

— А вот и мы, — пробурчал я и, встав из-за стола, взял в руки гитару и пропел на мотив русского романса:

Струна осколком эха пронзит тугую высь,

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

После чего я отвесил короткий поклон и произнёс:

— Мы с Нонной ушли на танцы, а вы, товарищи, громко не шалите. А то вдруг нагрянут хозяева дачи, что вы им тогда скажете?

— Я приехала всего на два дня, — пролепетала Лидия Сергеевна.

— Топай-топай, — недовольно проворчал дядя Йося.

И я, и Нонна, вывалившись на улицу, все две минуты, именно столько занимает дорого от дачи к «Дому творчества», хохотали как ненормальные. Правда, на подходе к новенькому трёхэтажному зданию, которое возвели для деятелей театра, моя подруга совершенно серьёзным голосом спросила:

— А вдруг это любовь?

— Если это большое и светлое чувство, то тётя Сима быстро выставит дядю Йосю из хорошей благоустроенной двухкомнатной квартиры с одним чемоданом. Готов ли на такие жертвы Иосиф Фёдорович? Не уверен.

— Ну, а вдруг? — уперлась Нонна.

— Тогда им придётся жить в шалаше, — буркнул я и подумал, что что-то в этих странных отношениях нечисто, не похож скряга дядя Йося сам не себя, безбашенный романтический герой — это явно не его амплуа.

— Ты не веришь в рай в шалаше? — моя подруга от возмущения даже притопнула ножкой.

— Верю, если терем с дворцом кто-то занял, — усмехнулся я и потянул её туда, где уже гремела музыка, и слышался смех.

Однако когда мы, минуя железные ворота, вошли на территорию «Дома творчества», то оказалось, что здесь не всем весело. Недалеко от высокого железобетонного крыльца, где курила небольшая компания киношников, стояла Марианна Вертинская и тихо ревела. Рядом со старшей сестрой находилась Анастасия, которая пыталась её успокоить, а чуть поодаль, сунув руки в брюки, откровенно скучал Никита Михалков.

— Что случилось, девочки? — кинулась к сёстрам Нонна.

— Брательник старший приехал, Андрюха, вместе с этой — Наташкой Аринбасаровой, — буркнул Михалков.

— Марианна, мы же с тобой, мы тебя не бросим, — затараторила моя подруга. — Если хочешь, можем вернуться на дачу.

— Кстати, хорошая идея, — согласился Никита, которому побродить по тёмным аллеям посёлка с младшей Вертинской было гораздо интересней, чем торчать на этих танцах.

— Идея, как раз дрянь, — возразил я. — Ты, Марианна, теперь всю жизнь собираешься бегать от Андрона?

— Я его люблююю! — заревела белугой старшая из сестёр Вертинских.

— Любовь — не вздохи на скамейке и не рыданья при Луне, — пробурчал я, бросив короткий взгляд на толстый серп Луны, висевший над вершинами сосен на тёмно-синем куске небосклона.

— Что ты предлагаешь? — усмехнувшись на мой простенький каламбур, спросила Марианна.

— План такой, — сказал я, почесав затылок и вспомнив старое и мудрое изречение, что клин обычно выбивают клином, — сейчас найдём тебе на вечер кавалера, с которым ты должна всю дорогу танцевать, смеяться и пить шампанское. Пусть Андрон увидит, что тебе очень хорошо.

— Так себе планчик, — первым высказался Никита Михалков. — Андрюху на мякине не проведешь.

— Это как актёрский этюд, — шмыгнула носиком старшая Вертинская.

— Хорошая идея, хы-хы, — хохотнула Анастасия. — А кого мы найдём?

— И самое главное где? — пробормотала Нонна.

В этот момент вся наша компания разом повернула головы в сторону высокого крыльца «Дома творчества». И тут как по заказу на него вышел Олег Видов, который сопровождал актрису Наталью Фатееву. Молодые люди задорно хохотали, обменивались какими-то весёлыми репликами и, наверное, в данный момент собирались на свежем воздухе просто покурить.

— Берём Видова, он всё равно без толку прохлаждается, — заявил я и уверенным шагом двинулся на крыльцо. — Здравствуйте, товарищи артисты, — кивнул я Видову и Фатеевой, когда подошёл поближе. — А вы в курсе, что всего три капли никотина убивают целую тройку белых с яблоками лошадей?

— И что вы этим хотите сказать, товарищ Феллини? — криво усмехнулась Наталья Фатеева, которая в жизни оказалась намного красивее и интереснее, чем на экране. Отечественная жуткого качества киноплёнка фирмы «Свема» не передавала всего обаяния, исходившего от этой актрисы.

— Я вроде бы высказался яснее ясного, — хмыкнул я. — Курение вредит здоровью всего разумного и живого. И по сему товарища Видова я от вас забираю.

— У меня на вечер другие планы, — недовольно буркнул актёр.

— Вот именно о планах я с тобой, Олег, и хотел бы сейчас поговорить, — я скорчил задумчивое выражение лица. — Я сейчас шёл по нашему замечательному посёлку и мучительно думал увеличить твою роль в продолжение «Тайн следствия» или уменьшить?

— Извините, Наташа, работа, — пробормотал Олег Видов и, оставив свою прелестную спутницу, стал спускаться с крыльца ко мне.

А вот Наталье Фатеевой разлука с молоденьким кавалером явно пришлась не по вкусу, поэтому она с презрением бросила мне в спину:

— А вам, товарищ Феллини, никто не говорил, что вы — наглец⁈

— Представляете, первый раз такое слышу, — пожал я плечами и шепнул понурому Олегу пушкинскую цитату из «Евгения Онегина»: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей».

А спустя примерно полтора часа в столовой «Дома творчества», где фуршетные столы были отодвинуты к дальней стене, а в центре был устроен танцевальный марафон, произошло много интересного и поучительного.

Дорогой товарищ из Грузии, сотрудник одноимённой киностудии, решил показать всем гостям, как на его родине танцуют рок-н-ролл на одной здоровой ноге. И поначалу его зажигательный танец под Чака Берри с криками «асса» и «давай-давай» проходил с большим успехом. Как вдруг нога нашего гостя наступила на кем-то случайно обронённую виноградинку, после чего грузное тело сотрудника «Грузии-фильм», совершив невероятный кульбит, рухнуло на кисть левой руки. И врач, присутствующий на вечере, констатировал перелом какой-то ладьевидной кости, и это уже было не смешно.

Затем, Кирилл Лавров, который являлся капитаном футбольной команды БДТ непонятно где и когда успел договориться с «мосфильмовцами» на футбольный матч-реванш, чтобы разыграть новый ящик коньяка. И теперь он бегал по залу и собирал свою футбольную команду, куда как назло никто не хотел вступать. Исключение составили: герой сегодняшней волейбольной баталии Иннокентий Смоктуновский и директор «Ленфильма» Илья Киселёв, которому понравилось, как он утёр нос режиссёру Ивану Пырьеву.

А ещё мой план сработал на все сто процентов. Олег Видов и Марианна Вертинская так весело зажигали и заразительно хохотали, что Андрон Кончаловский со своей невестой Натальей Аринбасаровой первыми сбежали с этого танцевального вечера. И сразу после бегства Кончаловского Видов тут же бессовестно переключился на Наталью Фатееву. Уж не знаю, что он ей наговорил, как он оправдывался, но далее они беседовали очень мило.

— Значит так, Феллини, завтра играем с «Мосфильмом» в футбол, отказы не принимаются, — заявил Илья Киселёв, застав меня и Нонну около фуршетного стола, где мы пили полезный для здоровья виноградный сок.

— Я завтра не могу, по вашему же заданию в первой половине дня мне нужно из Ленинграда привезти фильм, — проворчал я.

— Знаю, поэтому матч начнётся в пять часов вечера аккурат перед ужином, — усмехнулся он. — Успеем наиграть аппетит.

— А если я не хочу? — буркнул я. — У меня и так аппетит хороший.

— Нонночка, вы только посмотрите на этого верзилу, и как ему не совестно? — Илья Николаевич вдруг применил хитрый и запрещённый приём, он обратился к моей девушке, как бы призывая её на свою сторону. — Ай-я-я-ай. Не хочет играть за родной «Ленфильм». А может он не умеет?

— Странно, вообще-то в нашем дворе каждый мальчишка умел играть в футбол, — захихикала Нонна.

«Это я-то не умею? — вскипел я про себя. — Да я всё детство и отрочество не вылезал из ДЮСШ! Летом — футбол, зимой — баскетбол, волейбол и бокс. Просто мне не хочется бегать в одиночку и отдуваться за всю кривоногую команду. Лично я и сегодняшним волейболом сыт по горло».

— Ладно, — крякнул я. — Записывайте третьим запасным.

— Кирюша! — закричал Илья Киселёв Кириллу Лаврову. — Записывай Феллини запасным! Пошёл Лёню Быкова уламывать, — хохотнул он, подмигнув мне и Нонне.

И как только Илья Николаевич убежал вглубь зала искать товарища Быкова, мне немедленно захотелось сделать своей ненаглядной подруге небольшое замечание, что если мы пара, то всегда нужно быть заодно, а не наоборот. Однако Нонна и сама догадалась, что хитрющий директор «Ленфильма» её попросту обманул, поэтому, сделав большие и невинные глаза, спросила:

— А как тебе моя новая причёска?

— Неземную красоту ничем не испортишь, — проворчал я.

— Ясно, — захлопала она длиннющими ресницами, — сбегаю на пару минут в уборную и расчешу эти нелепые кудри. Не скучай.

«Тут захочешь, не заскучаешь», — подумал я, развернувшись к фуршетному столу, который буквально ломился от яств. В хрустальных вазочках покоились нарезанными дольками яблоки, апельсины, дыни и виноград. На больших и плоских блюдах пока ещё лежали бутерброды с копчёной колбасой, мясом, сыром и красной рыбой. Кроме того множественные закуски дополняли бутылки с дорогими винами, шампанским и пятизвёздочным коньяком.

Для 1964 года — это был более чем богатый стол. Мне тут же вспомнились соседи по коммуналке, которые неделями питались лишь картошкой и макаронами, чтобы купить дочери платье к выпускному балу. И с одной стороны на нас, киношниках, государство не экономило. А с другой — советская киноиндустрия ежегодно приносила в казну страны баснословные деньги. Средняя себестоимость одного фильма составляла 200–300 тысяч рублей, а в прокате этот средний фильм собирал 2–3 миллиона. И поэтому в СССР все добротные сценаристы и режиссёры были богатыми людьми.

«Почему же такая сверхприбыльная отрасль превратиться в пыль в 90-е? — подумал я, покосившись на наших мэтров кино, которые, пригубливая коньячок, слушали, как читает стихи Геннадий Шпаликов. — Да всё очень просто. Сначала рухнет железный занавес, затем сюда хлынет бурный поток самого разнообразного голливудского кино, которое будет снято на отличную плёнку фирмы „Кодак“, с шикарными компьютерными спецэффектами. И народ буквально побежит штурмовать многочисленные видеосалоны, которые обанкротят сеть наших старых давно не ремонтированных кинозалов. И отечественное кино умрёт, потому что сделанное на старом изношенном оборудовании, на жуткой красно-коричневой киноплёнке, с нулевым уровнем компьютерных эффектов оно будет выглядеть на фоне продукции из Голливуда как бедный и нищий родственник на чужом празднике жизни».

— Привет, Феллини, потанцуем? — неожиданно вывела меня из задумчивости Людмила Марченко.

— Если мы сейчас в 60-е не начнём снимать кино, которое там, на Западе, будет собирать в кинопрокате хорошую кассу, то в 80-е уже станет поздно пить боржоми, — закончил я свою прежнюю мысль вслух.

— Что? Я не поняла? — пролепетала девушка, большие глаза которой от выпитого алкоголя немного лихорадочно горели.

Из динамиков неслась заводная рок-н-рольная песня Элвиса Пресли «Blue Suede Shoes» и я подумал: «Почему бы и не потанцевать? Тем более под такую мелодию не нужны объятья. И ревнивец Иван Пырьев, увидев меня с Марченко, не погонится за мной с ружьём наперевес. А попрыгать и немного протрезветь самой Людмиле, было бы крайне полезно».

— Пошли, — улыбнулся я и первым выскочил на танцпол, где каждый прыгал и дёргался, дрыгая ногами, в силу своей богатой фантазии.

Я тоже кое-что вспомнил из своей бурной юности. В частности я легко изобразил сценическую походку самого Элвиса Пресли, который сейчас в песне просил некую условную девушку, делать с ним, что хочешь, но не трогать его голубых замшевых ботинок. Кстати, так называемые «резиновые ноги», которыми Элвис поразил своих поклонниц, родились совершенно случайно. Юный певец просто сильно перенервничал при первом концерте и сделал это движение непроизвольно, чтобы унять дрожь. Но недаром говорят, что случайность — это подпись самого Творца.

— А ты здорово танцуешь! — взвизгнула Марченко и тоже принялась неистово дрыгаться под музыку.

— Движенье — это жизнь! — рявкнул я, тряся кистями рук, словно больными культяпками.

— А вон и твоя бежит, сейчас скандал устроит, — разочарованно выдохнула Люда Марченко. — Не люблю скандалы. Ладно, я пошла. Привет, Феллини. Ха-ха-ха!

— Это что сейчас такое было⁈ — налетела на меня Нонна, как только моя партнёрша по танцу скрылась среди танцующего народа. — Тебя даже на две минуты одного оставить нельзя!

— Это был Элвис Пресли «Blue Suede Shoes», — буркнул я, приобняв возмущенную подругу. — И ещё мне жалко Люду. С такой расшатанной нервной системой, пить вообще нельзя. Чует моё сердце, она плохо кончит.

— Нашел, кого жалеть, — прошипела Нонна.

После одиннадцати часов вечера первое, что сделали организаторы фестиваля — это выключили магнитофон и попросили гостей расходиться по номерам, ибо завтра предстояла большая плодотворная работа. Но народ, почувствовав вкус к веселью, решил поступить иначе. И почти все киношники маленькими группами, словно бойцы, выходящие из окружения, захватив бутылки с вином и коньяком, разом стали расползаться по дачам, комнатам и по укромным уголкам территории «Дома творчества». Продолжилось неформальное общение и на нашей даче тоже.

За большим круглым столом собрались ближайшие соседи: режиссёр Юрий Чулюкин со своей супругой актрисой Натальей Кустинской, которая привела и Наталью Фатееву. Чему был рад Олег Видов. Лев Прыгунов пригласил в гости актрису Ариадну Шенгелая. Между сестёр Вертинских уютно уселся Андрей Миронов. Дядя Йося Шурухт, никого не стесняясь, обнимал гримёршу Лидию Сергеевну, так как им терять уже было нечего. Никита Михалков держал за руку Анастасию Вертинскую и смотрел на неё влюблёнными глазами. А я и Нонна сели на диванчике, где было гораздо комфортней, чем на жёстком деревянном стуле за столом.

И разговор под лёгкое полусухое винишко как-то незаметно перетёк к нашумевшей кинокомедии «Три плюс два». Дело в том, что эта кинокартина тоже могла участвовать в кинофестивале. Но строгое жюри в лице чиновников из Госкино резко воспротивилось этому участию. Громче всех возмущалась чиновничьим беспределом актриса Кустинская.

— Нас специально не взяли, так как кое-кто побоялся нам проиграть! — немного неприятным высоким голосом негодовала актриса. — Кто-то специально нашему кино всю дорогу вставляет палки в колёса! Ну, разве это не так⁈

— А что по поводу нашего «Три плюс два» скажет Феллини? — неожиданно спросила меня Наталья Фатеева.

— В принципе, тут всё ясно, — лениво пробормотал я. — Виноват неудачный кастинг-менеджмент. Это голливудский термин, который означает подбор актёров, — сказал я в наступившей тишине.

— Я протестую! Девчонки у нас в картине были самые красивые! — Андрей Миронов от возмущения даже встал из-за стола. — И мы парни тоже ничего. Все как один модно одетые и так далее.

— Да уж, Феллини, ты что-то хватил лишнего, — засмеялась актриса Наталья Фатеева.

— Хорошо объясню на пальцах, — я тоже встал с диванчика, чтобы меня было лучше видно. — Можно собрать очень красивых актрис и очень красивых актёров, но вместе они будут смотреться немного нелепо.

— Ты просто завидуешь! — капризно взвизгнула Наталья Кустинская.

— Зависть, Феллини, это плохое качество, — поддержала её подруга Фатеева. — Я была о тебе лучшего мнения.

— И всё же я продолжу, — сказал я, решительно кивнув головой. — В вашей кинокомедии «Три плюс два» возраст мальчишек двадцать плюс, а возраст девочек двадцать пять плюс, — приврал я, так как возраст милых леди был ближе к тридцати плюс. — И эту разницу можно было сгладить, но тогда нужен был другой грим и никаких планов в купальниках и плавках. Что для кинокомедии, снятой на пляже невозможно.

— А я, между прочим, с Феллини согласен, — поддержал меня кинорежиссёр Юрий Чулюкин, который прославился после кинокомедий «Неподдающиеся» и «Девчата».

— Не просто так на кинопробах смотрят, как партнёры сочетаются вместе, — продолжил я.

— Ты, Феллини, просто ханжа! — упёрлась Кустинская.

— Я сейчас рассуждаю примерно так, как это сделали чиновники на худсовете, — спокойно ответил я. — Поэтому кинокомедии присудили вторую категорию, и лишь потом по просьбе трудящихся и хороших показателей в прокате, дали первую. Но на фестиваль, увы, не пустили.

— Ну, хорошо, а кто, по-твоему, там должен был играть? — вдруг так же спокойно спросила Фатеева.

— Если оставляем милых дам, — ответил я, немного подумав, — то их партнёрами могли бы быть Василий Лановой, Сергей Юрский и скажем один комичный персонаж — Евгений Леонов.

— А Женя бы кого сыграл? Ха-ха-ха! — громко захохотала Наталья Кустинская.

— Физика Сундукова, — ответил я. — А ваш Сундуков, роль которого исполнил Геннадий Нилов был длинный как каланча. Он такой же Сундук как я балерина.

— Ерунда! — обиделся Андрей Миронов.

— А я, между прочим, с Феллини полностью согласен, — согласился режиссёр Чулюкин, чем вызвал новый виток спора, шума и гама.

И вдруг в дверь так нагло и громко постучали, что все гости непроизвольно вздрогнули. Даже я немного испугался, но взяв себя в руки проревел:

— Сейчас выйду и дам по шее!

После чего незамедлительно двинулся в прихожую. Однако распахнув дверь, я чуть не присел на пятую точку, потому что в мою грудь смотрело дуло охотничьей двустволки, которую сжимал в своих руках кинорежиссёр Иван Пырьев.

— Вот ты-то мне и нужен, молодой прохвост, — криво усмехнулся он.