Гость из будущего. Том 3

Глава 10

Как и ожидалось, творческая встреча-концерт в сестрорецком ДК началась с неожиданности. Прямо перед самым выходом на сцену в гримёрку прибежал местный киномеханик и с выпученными от страха глазами пролепетал, что в кинопроекторе перегорела какая-то важная лампа и теперь кина не будет. На моё предложение зарядить плёнку во второй, работающий, аппарат, ибо каждый кинозал должен быть оборудован двумя подобными устройствами для демонстрации фильмов, киномеханик нервно хохотнул и ответил, что его привезут только завтра.

— Вот мы завтра и приедем, — проворчал Владимир Высоцкий. — А пока пишите письма.

— Да, пёс с этим кино, — зашептал мне на ухо Крамаров, которому не терпелось показать народу две свеженькие юморески, одна — монолог «Дармоеды», вторая — сценка под названием «Экзамен», написанный мной по отрывку из кинофильма 70-х годов «По улицам комод водили». — Оттарабаним программу, ответим на вопросы и домой.

«Тоже верно, — подумал я, — сегодня уже вторник, до закрытия фестиваля три дня, три последних спокойных дня, чтобы обдумать новый сценарий „Тайн следствия“ и перезагрузить мозг. Потом будет не до того».

— Микрофоны на сцене работают? — рыкнул я на киномеханика, словно это он все лампы пережёг.

— Два, — закивал испуганно молодой паренёк. — Два штука.

— Две штуки, — поправил я его. — Отступать, товарищи артисты, некуда, позади Ленинград. Поэтому работаем по ранее намеченному плану. Сначала на сцену выйду я, скажу несколько слов о фестивале и спою «Как провожают пароходы». Затем выходит Сава и читает монолог. И так далее.

— Коньячка бы для голосовых связок, — прохрипел Высоцкий.

— Есть немного спирта, — оживился киномеханик.

«Сейчас я кому-то так налью, а потом и подолью, что мало не покажется», — усмехнулся я про себя, затем встал со старенького продавленного кресла и взял свою шестиструнную гитару. Далее я обвёл взглядом всех присутствующих, которые ожидали моего решающего слова, и, увидев на лицах некоторое недопонимание, на мотив русской народной частушки пропел:

Если вам для связок нужен спиртик или коньячок,

Выпей сразу всю бутылку и ложись-ка на бочок.

Опа, опа, мыло и мочало!

Опа, опа, мы начнём сначала!

— Обойдёмся без допинга, — прорычал я, хлопнув по струнам. — Время готовности — две минуты. Всё! Я пошёл.

На этих словах я вышел из гримёрки и, обогнув светло-серый пыльный плюшевый задник, столкнулся за кулисами с директрисой дворца культуры. Глаза женщины горели энтузиазмом, к которому добавлялись нотки растерянности, переходящей в панику.

— Гарик уже сказал, что лампа перегорела? — пробормотала она.

— Как перегорела? — наигранно удивился я и, подойдя к занавесу, посмотрел через маленькую дырочку в зрительный зал.

А зал местного стрелецкого ДК тем временем был уже забит под завязку. Мужчины о чём-то весело переговаривались, наверное, строя планы, где провести остаток вечера и самое главное, чем этот вечер сделать незабываемым. Женщины сосредоточенно поправляли макияж. Скорее всего, им сейчас представлялось, как на сцене появятся красавцы: Василий Лановой, Олег Стриженов и Николай Рыбников, а они, хлопая ресницами, побегут дарить им цветы, чтобы прикоснуться к недосягаемым кумирам. О чём думали зрители более юного возраста, мне догадаться не удалось.

— Как ничего не сказал? — ещё сильнее запаниковала директриса.

— Ну, перегорела и перегорела, — улыбнулся я. — Мы с вами, товарищ Никитина, строим самое передовое государство в мире, поэтому разные лампы накаливания и прочие злые происки врагов нам помещать просто не в состоянии. Поднимайте занавес, включайте микрофоны, — хохотнул я и пропел:

Мы начинаем свой концерт, для чего? Для чего?

Чтоб не осталось в стороне. Никого, никого.

Пусть не решить нам всех проблем. Не решить всех проблем.

Но станет радостнее всем. Веселей, станет всем.

— Хорошая песня, — пролепетала женщина и бросилась в курилку ещё за одним своим нерадивым подчинённым, теперь уже за работником сцены.

Наконец, ровно через минуту кулисы занавеса разошлись в разные стороны, и весь зал местного ДК, все 600 человек посмотрели на меня одного, словно я — пророк Моисей и сейчас дам сразу десять заповедей, которые перевернут жизнь.

— Здравствуйте, товарищи! Здравствуй, Сестрорецк! — весело гаркнул я в микрофон и сам же захлопал в ладоши, чтобы услышать ответные аплодисменты, которые не заставили себя ждать.

Затем я выждал небольшую паузу и начал вводную часть своей коротюсенькой лекции:

— Всем вам, конечно же, хорошо известно, что сегодня, в эти самые дни, в нашей родной Ленинградской области проходит Первый Всесоюзный кинофестиваль. Где на суд строго всесоюзного жюри представлены такие картины, как «Живёт такой парень», «Тишина», «Живые и мёртвые», «Родная кровь», «Гамлет» и многие другие.

— Скажите, а Олег Стриженов приехал? — пискнула какая-то барышня лет тридцати с первого ряда.

— Какие ещё есть вопросы по фестивалю? — буркнул я и подумал, что сейчас меня разными звёздами кино буквально заклюют.

— А Харитонов сегодня выступит? — донёсся женский голос с другой половины зала.

— А Коля Рыбников? — выкрикнула барышня со второго ряда.

— Бондарчук приехал? — загудел какой-то суровый мужик.

— Спокойно, то-ва-ри-щи! — перекричал я весь зал, пользуясь преимуществом, которое дают микрофон и колонки. — Если других вопрос по фестивалю нет, тогда переходим к концертной программе! Песня остаётся с человеком! Песня — верный друг твой навсегда! — произнёс я чётким командным голосом. И так как наш советский народ привык начальство если не уважать, то побаиваться, зал на секунду притих. А я, пользуясь моментом, ударил по гитарным струнам и запел:

Как провожают пароходы?

Совсем не так, как поезда.

Морские медленные воды —

Не то, что рельсы в два ряда…

И как только из моих уст зазвучал припев «вода-вода» из левой кулисы в танце, смутно напоминающем румбу, вышли Савелий Крамаров и Владимир Высоцкий. «Федя Косой, вон — Федя Косой», — зашептались в зале, и кое-где раздалось тихое хихиканье. «Черти полосатые, — подумал я, продолжая петь про проводы пароходов, — мы так не договаривались! Ну, сводные дети Лидии Руслановой, я с вами вечером отдельно поговорю». Однако, не обладая способностями к телепатии и не слыша моих гневных мыслей, в которых я костерил актёров последними словами, Крамаров и Высоцкий, выйдя на центр сцены, упрямо продолжили кривляться и за моей спиной. Смесь танца живота и цыганочки вызывал в зале все больший хохот. Однако я пел и терпел. Но когда я стал исполнять последний куплет эти два обалдуя, словно сговорившись, подошли к микрофону и принялись подпевать:

Морские медленные воды —

Не то, что рельсы в два ряда,

И провожают пароходы

Совсем не так, как поезда.

— Ча-ча-ча! — выкрикнул я, выдавив улыбку на своём лице.

Зал разразился аплодисментами, мы втроём отвесили один общий поклон и я в этот момент прошипел: «Танцевать не умеете, а лезете». А затем я снова улыбнулся благодарной сестрорецкой публике и объявил:

— Встречайте! Один из лучших комедийных актёров страны: Савелий Крамаров! — я указал рукой на Саву. — И восходящая звезда советского кинематографа, актёр Владимир Высоцкий! — я захлопал в ладоши, заставив поаплодировать весь зал, и шепнул Владимиру Семёновичу: «ушли».

— А так же ещё одна восходящая звезда советского кино, — пророкотал Высоцкий и указал на меня рукой.

— Режиссёр Ян Нахамчук! — хором гаркнули мои непослушные коллеги.

«Поросята», — буркнул я и вместе с Владимиром Семёновичем удалился в левую кулису, где стоял звуковой пульт, за которым работал звукорежиссёр и он же работник сцены. А Савелий Крамаров, оставшись у микрофона, громко крикнул: «привет!», затем рассмеялся и перешёл к первому юмористическому монологу.

— Вот вы тут спрашивали: «почему Лёня Харитонов не приехал, Коля Рыбников, Олег Стриженов?». А я вам отвечу: «Потому что кругом засели одни бюрократы. И чтоб куда-то прилететь, нужно двести бумаг подписать. А может и больше». А теперь представьте отчётный доклад бюрократа перед членами нашего советского правительства.

— Хорошо подвёл, — пробурчал Высоцкий, присев на стул в левой кулисе.

— Годится, — кивнул я, усевшись рядом, а сам подумал, что Савка шикарно работает, талантливо сориентировался на ходу и недаром для него сочиняют маленькие эпизоды во всех комедийных фильмах.

— В связи с коренными изменениями в деле преобразования нашей страны многие из нас могут оказаться лишними, — произнёс, глядя в бумажку, Крамаров со сцены. — У нас развелось много прохиндеев, болтунов. Вы! Чего вы-то? Вымогатели! Аааа! Вымогатели вы! И других паразитов на теле, о господи прости, на теле нашей страны.

— Ха-ха-ха! — загоготала публика в зале.

— Слушай, командир, — шепнул мне Володя Высоцкий, — а ведь нам нужно что-то соображать. У нас вся программа на полчаса. Мы ведь как думали: 15 минут покажут кино, 15 минут ответы на вопросы, а потом уже коротенький концерт.

— Знаю, — пробурчал я. — Давай сделаем так. Сейчас Сава отработает. На сцене появлюсь я, спою песню «Почему в семнадцать лет парню ночью не до сна». Потом расскажу про новый детектив, с драками, погонями и перестрелками, про наши «Тайны следствия». Далее скажу, что одну из главных ролей в детективе сыграл Владимир Высоцкий, то есть ты.

— А я, значит, подойду к микрофону, поведаю как стать актёром, как поступал в школу-студию МХАТ, — поддакнул Высоцкий. — Прочитаю монолог Хлопуши и спою «Коней привередливых» из нашего детектива.

— Да, — кивнул я, — затем ты пригласишь на сцену Савку, который тоже расскажет, как начал сниматься в кино, про первые свои роли. Это займёт ещё минут десять. А потом мы с ним разыграем сценку «Экзамен».

— Это где младший преподаватель футболист-любитель и студент футболист-любитель и оба ни хрена не знают? — захихикал Володя Высоцкий. — Смешно. Ну и в конце мой актёрский этюд «Гамлет с гитарой». Мне только одно не понятно, откуда ты всё это взял? Как ты это всё за пару часов придумал?

Высоцкий уставился на меня «рентгеновским» взглядом, однако никакой рентген никогда бы ему не показал того, что всё это я одолжил из будущего, чтобы не пропасть в настоящем.

— Откуда-откуда? — проворчал я. — От дядюшки верблюда.

Спустя примерно час, который пролетел как каких-нибудь пять минут, сестрорецкий ДК буквально стонал от восторга. И было из-за чего. Первый же юмористический монолог Савы Крамарова «зашёл на ура» и завёл весь зал, настроив его на благожелательный и позитивный лад. Володя Высоцкий так же не подкачал, а после «Коней привередливых» зрители встали со своих мест и устроили самый настоящий шквал оваций. После чего директриса с огромными удивлёнными глазами прилетела за кулисы и потребовала от меня пообещать, что мы непременно останемся здесь на ужин и последующее чаепитие.

Далее я и Савелий вдоволь порезвились, разыгрывая миниатюру про экзамен по электротехнике. Я для пущей живости добавил эпизод из «Операции Ы», когда студент набирает сразу несколько экзаменационных билетов и предлагает профессору следующий билет взять себе, словно они играют в очко. Кстати, в этот момент за нашу левую кулису заглянули ещё три сотрудницы этого ДК, к которым лучше всего подходило определение «женщины на выданье в самом соку». И я уже тогда понял, что нужно «делать ноги» и что так называемое чаепитие может плохо закончиться для моих друзей.

Поэтому когда Владимир Высоцкий прорычал монолог Гамлета, исполнив песню на стихи Пастернака, и мы вышли на финальный поклон, я прошептал: «Быстро кланяемся, благодарим за гостеприимство и валим к чертовой бабушке». Тем временем благодарные зрительницы понесли нам букеты цветов, мужики перешёптывались, что такой концерт недурно было бы отметить и обсудить где-нибудь в пивной. А молодёжь стала радоваться тому, что мы сейчас уедем, и начнутся современные танцы на площадке около этой древней «избы читальни».

— Молодцы! Молодцы! — стоя скандировал весь зал.

Мы культурно сделали ещё два поклона, и вдруг какой-то «умник» потребовал вызвать нас на бис:

— На бис! На бис! — дружно стали требовать жители Сестрорецка.

— Дорогие товарищи! — крикнул я в микрофон. — Дорогой нашему сердцу Сестрорецк! В плотном графике Всесоюзного кинофестиваля, к сожалению, нет времени выступать на бис. Меня и моих друзей уже ждут в ленинградском кинотеатре «Титан», после чего запланирована деловая встреча с первым секретарём Ленинградского обкома КПСС. Поэтому спасибо за тёплый приём! До встречи в кино!

И мы пулей вылетели со сцены. В гримёрке я захватил коробку с киноплёнкой, которая так и не пригодилась и, пробурчав: «за мной сводные дети Лидии Руслановой», сам первым выбежал в коридор.

— Куда⁈ Без чая не пущу! — директриса местного ДК грудью преградила отход нашему творческому трио.

И тут в приоткрывшуюся дверь директорского кабинета мне удалось рассмотреть коньяк, закуски, чай с конфетами и тех самых симпатичных сотрудниц дома культуры, которые к праздничному застолью уже успели сделать причёски и уложить макияж. «Задержимся хоть на секунду, потеряю на несколько дней и Высоцкого, и Крамарова», — пронеслось в моей голове. Поэтому я резко обнял директрису и, пока она недоумённо хлопала ресницами, поцеловал её в губы, как товарищ Брежнев руководителя ГДР товарища Хонеккера.

— Быстро в машину! — скомандовал я, не давая никому опомниться. — Где водитель⁈ Где его черти носят⁈ — заголосил, выбежав в переполненное фойе.

— Я здесь! — поднял руку водитель, которого толпа затёрла куда-то в угол.

— Мужики, давайте с нами по сто грамм, — предложил какой-то краснолицый детина, преграждая выход на улицу.

— Или по сто пятьдесят? — хохотнул кто-то из-за спин и народ весело и беззлобно загоготал.

— Товарищи, партия — наш рулевой! Поэтому первый секретарь товарищ Толстиков нас уже ждёт! Дайте артистам пройти! — заревел я, прорываясь на выход. — Да здравствует Великая Октябрьская Социалистическая революция! Урааа!

— Урааа! — ответили мне, вышедшие из зала зрители.

И пока народ кричал и радовался, нам каким-то чудом удалось выскочить на крыльцо. И лишь когда автомобиль тронулся в обратный путь в посёлок Комарово, я облегчённо выдохнул. Естественно, как только за окнами замелькали улицы Сестрорецка, Крамаров и Высоцкий, озадачено переглянулись, и потребовали объяснений, почему не выступили на бис, почему не остались на ужин.

— Объясняю в сотый раз, — проворчал я.

— В первый, — поправил меня Владимир Семёнович.

— Сегодня в первый, а так в сотый, — упёрся я. — Во-первых, хорошего должно быть помаленьку, иначе всё хорошее перестаёт цениться. У нас был договор на часовое выступление, мы отработали час десять. Баста, карапузики! Второе, распитие алкогольных напитков в обществе женщин приятной внешности, чревато весёлыми приключениями и фатальными последствиями.

— Так нас же пригласили на чай, — усмехнулся Высоцкий.

— Чай был только для разминки, — прорычал я. — Или кому-то не хватило сегодняшних ночных похождений, порванной рубашки и синяка под левым глазом?

— Хе-хе-хе, — захихикал Крамаров и тут же возразил, — да, но я-то не пью!

— Тебе, Сава, накостыляли бы за компанию, — рыкнул я. — Только не надо спрашивать — кто? На чужой территории это может сделать кто угодно.

— Строго, но справедливо, — поддержал меня водитель такси. — А концерт, товарищи артисты, был сегодня что надо. Я сначала подумал, ну, сейчас начнётся — Тургенев «Му-му». А вы как дали с самого начала, просто нет слов.

— Кстати, творческая встреча прошла на высочайшем профессиональном уровне, — кивнул я. — Спасибо, мужики. Благодарю тебя, Сава, и тебя, Володя, от всей души. Не зря прожит день.

После ужина вечером того же дня на нашу дачу словно мотыльки на свет слетелась разношёрстная и многочисленная компания, среди которой была не только молодёжь. Например, нас посетили режиссёр Владимир Басов и Валентина Титова, а так же очень странная компания в составе: Иван Пырьев, Лионелла Пырьева-Скирда, Олег Стриженов и Люда Марченко. Ещё на «рюмочку чая» заглянули наши неизменные соседи: Юрий Чулюкин и две Натальи — Фатеева и Кустинская. А где-то ближе к половине десятого подошли: Василий Шукшин, Белла Ахмадулина, Андрей Тарковский, Валентина Малявина и поэт-сценарист Геннадий Шпаликов.

К тому времени на крыльце уже вовсю звучала гитара и пелись песни. Солировал главным образом Владимир Высоцкий. На летней веранде играл магнитофон, и все желающие танцевали шейк, твист, рок-н-ролл и кружились под медленные лирические мелодии. А в гостиной за большим столом отчаянно спорили на самые разные темы, начиная от большой мировой политики и заканчивая кино и перипетиями жизни известных писателей и поэтов. Привычка перемывать косточки Льву Толстому, Достоевскому, Пушкину, Есенину и Маяковскому началась задолго до малаховского ток-шоу на ТВ.

— А я Наташку Гончарову понимаю, — с жаром высказалась Ахмадулина. — Вышла замуж за гуляку, за картёжника, за бабника, который на неё внимания не обращал. А тут красавец мужчина, кавалергард, француз. Многие бы на её месте закрутили бы маленькую интрижку.

— Ерунда, — отмахнулся Басов, — она знала за кого выходила! Пушкин был гений. К сожалению, у многих гениев есть свои маленькие и большие недостатки. Да и потом по последним данным, ваш Дантес был из этих самых, ха-ха-ха.

— Из каких? — отчего-то перепугался дядя Йося и тут же перекрестился.

— Владимир Павлович намекает, что Дантес и усыновивший его барон Геккерн жили не как сын и отец, а как муж и жена, — пробурчал я.

— Свят-свят, — пробормотал дядя Йося.

— Враньё! — с чувством выкрикнула Белла Ахмадулина. — И я была о вас, Феллини, лучшего мнения.

— Об этом есть воспоминания князя Александра Трубецкого, — проворчал я, обругав себя, что вмешался в этот бесполезный спор.

— Беллочка! — вдруг вступился за меня Иван Пырьев. — Поверь мне, что это очень запутанная история. Когда по распоряжению товарища Сталина здесь в Ленинграде на «Совкино» в 1927 году стали снимать фильм про Александра Сергеевича, то сценаристы, подняв архивы, за голову схватились. Выходило так, что сам царь Николай Первый добивался Натальи Гончаровой. А Дантеса в этом любовном треугольнике сделали просто разменной монетой. Тогда об этом весь Санкт-Петербург говорил.

— А я помню! — загудел Владимир Басов. — Я это кино ещё пацаном посмотрел. Кстати, фильм так и назывался «Поэт и царь»! Умели раньше снимать, не то, что сейчас.

И сразу после этих слов в гостиной поднялся невообразимый шум. Женская половина кинулась отчаянно отстаивать честь беззащитной Наташи. Мужчины же настаивали, что «бедная» Гончарова сама во всём виновата, ибо нечего было крутить хвостом, и думать нужно было, прежде всего, головой. Хорошо, что в этот момент на веранде зазвучала лирическая композиция «Besame mucho» в исполнении Сары Монтьель, и мы с Нонной не сговариваясь, поспешили на танцпол. Спорить об Александре Пушкине, жизнь которого без обнародованных архивов являлась тайной за семью печатями, не было никакого желания.

— Как прошла ваша творческая встреча? — прошептал я на ухо своей милой подруги, когда мы обнялись в танце.

— Хотела об этом поговорить наедине, — буркнула она.

— Это сейчас самое укромное место в доме, — улыбнулся я, кивнув на мирно танцующие пары.

— Ты же знаешь, что я ездила с Настей Вертинской, с Кешей Смоктуновским и с режиссёрами Хейфицем и Козинцевым? — задала риторический вопрос Нонна. — И поначалу встреча шла очень хорошо. Григорий Козинцев много рассказывал о том, как снимался «Гамлет», хвалил Кешу и Настю. И вдруг кто-то из зала прислал записку с вопросом для меня. Спрашивали про нашу короткометражку. И я всё как на духу рассказала, а в конце добавила, что скоро на экраны выйдет детектив, который станет логическим продолжением этой работы. И ты просто не представляешь, что тут началось: аплодисменты, крики с требованием рассказать подробности. А когда я спела несколько песен и из нашего детектива и из «Зайчика», то зал аплодировал стоя.

— Это же хорошо, — шепнул я, вспомнив, что нас сегодня провожали примерно так же.

— Хорошо-то хорошо, — помрачнела Нонна. — Только я случайно стала свидетельницей разговора Хейфица и Козинцева, которые за кулисами, после творческой встречи, говорили о тебе. Я не уверена, но, кажется, Козинцев сказал, что с тобой пора что-то решать. И не плохо бы тебя, выскочку, убрать с киностудии вообще. Сердцем чувствую, не дадут они спокойно работать. Давай переедем в Москву. Тебе ведь сегодня сам Пырьев предложил перебраться на «Мосфильм».

«Да уж, Иван Александрович меня сегодня просто огорошил, — вспомнил я недавний разговор с кинорежиссёром, с которым случайно пересёкся в „Доме творчества“ по приезде из Сестрорецка. — Не зря он заглянул на чай. Только у него на киностудии скоро появятся свои большие проблемы. Да и „Мосфильм“ слишком близок к киношному начальству, и там мне по-настоящему развернуться не дадут. А здесь под покровительством первого секретаря обкома Козинцева и Хейфица я как-нибудь переживу».

— Поверь мне, Нонночка, всё будет хорошо, — улыбнулся я, чмокнув свою подругу в щёку. — Я даже Фурцевой не по зубам. Некогда заниматься переездами, нужно ковать железо, пока горячо. У меня такие планы, что Наполеону даже и не снилось.

И тут Сара Монтьель допела последний куплет, магнитофон несколько секунд тихо затрещал стандартными аудио помехами, а потом заиграл наивный и немного глупый твист в исполнении квартета «Аккорд»:

Я пушистый маленький котёнок,

Не ловил ни разу я мышей,

Но где бы я ни появился, где бы ни остановился,

Слышу от больших и малышей:

— Кис! Кис!

И только мы с Нонной, как и все на веранде, принялись «отжигать» под эту кис-кис музыку, ко мне подошёл Василий Шукшин в чёрных солнцезащитных очках.

— Нонночка, извини, дорогая, я твоего Феллини заберу на две минуты. Верну в целости и сохранности. Слово режиссёра.

Я пожал плечами. Нонна сказала, что время пошло, указав на наручные часы. А Василий Макарович молча потянул меня на улицу. К тому времени на крыльце для гостей играл на гитаре Леонид Быков. Он пел песню «Любовь настала», которую я перетащил из будущего для его дебютной кинокомедии «Зайчик». И народ, особенно слабый пол, слушал Леонида Фёдоровича как заворожённый.

«Не нравится мне это дело», — подумал я, когда Шукшин повернул на задний двор дачи. А там, в полутьме нас уже поджидал Владимир Высоцкий. Он смолил сигаретку, огонёк которой ярко светился в вечерних сумерках, глядел в одну точку, и о чём-то сосредоточено размышлял. «Быть или не быть, вот в чём вопрос», — усмехнулся я про себя.

— Слушай, Феллини, — крякнул Василий Макарович, когда мы подошли к будущему кумиру миллионов, — я видел, как ты в кино машешь ногами.

— Он и руками может, — буркнул Владимир Семёнович.

— И руками тоже, — хмыкнул Шукшин. — Надо бы кое-кого наказать. Вернуть должок вот за это дело, — он снял очки и показал мне здоровенный бланш под правым глазом. — Подсоби ради нашего киношного братства.

«Ну, конечно, вот сейчас всё брошу и побегу ломать незнакомых мне людей, — пронеслось в моей голове. — А если я кого-нибудь случайно покалечу? Сяду-то в тюрьму за причинение здоровья именно я. Вот тогда Козинцев с Хейфицем и обрадуются — только подумали, что нужно Феллини из киностудии вытолкать, а он сам вылетел как пробка из-под шампанского. Хорошая идея, Василий Макарович, нечего сказать».

— Не нравится мне это дело, мужики, — проворчал я. — Лично я за мирные переговоры. Давайте с вашими обидчиками встретимся, сядем за один стол, выкурим трубку мира и просто поговорим. Может быть, вы тоже были неправы?

— А я сразу говорил, что Феллини не согласится, — криво усмехнулся Владимир Высоцкий.