Гость из будущего. Том 3

Глава 2

Первый всесоюзный кинофестиваль, который стартовал в Ленинграде 1-го августа 1964 года, был уже не первым подобным праздником для деятелей кино. Самый первый междусобойчик киношников состоялся в 1958 году в Москве, тогда главную премию получил «Тихий дон» Сергея Герасимова. Затем лучших кинематографистов страны принял Киев, а в 1960 году работники отечественной киноиндустрии весело погуляли в Минске. И вот спустя четыре года кинорежиссёры, актёры, мультипликаторы, документалисты, операторы, сценаристы, художники и композиторы приехали в город на Неве. Ради такого случая в этот субботний вечер арендовали целый кинотеатр «Ленинград», который имел полторы тысячи посадочных мест и располагался около Таврического сада. Тем самым как бы намекая: «Кому не понравится кино, валите в сад».

Лично я ни в сад, ни в зад не хотел. Мне, как гостю из будущего, на таком раритетном мероприятии нравилось практически всё, за исключением немного скучного и формального открытия, где очень долго выступала министр культуры Екатерина Фурцева, призывая снимать больше картин для простого трудового народа. Зато, какие вокруг мелькали лица: Сергей Бондарчук, Эльдар Рязанов, Вячеслав Тихонов, Анатолий Папанов, Иннокентий Смоктуновский, Василий Шукшин, Леонид Быков, Кирилл Лавров, Николай Черкасов, Владимир Басов, Георгий Данелия, Вия Артмане, писатель Юрий Нагибин, поэтесса Белла Ахмадулина и многие-многие другие. И самое главное все они были живы, здоровы и полны творческой энергии.

А когда погас свет и на экране замелькал луч кинопроектора, то сразу стало весело. Так как по растерянно бегающим организаторам в проходе кинозала стало понятно, что что-то пошло не так. Наверное, запустили не ту плёнку. Либо нужную нарезку фестивальных фильмов просто-напросто не успели сделать и зрители стали свидетелями моей короткометражки «Так не бывает». И народ, увидев на первых кадрах Савелия Крамарова, тут же весело загоготал.

— Чё толкаешься? Я говорю, чё толкаешься-то? — заворчал вор по кличке Косой, которого вели по коридору следственного изолятора.

— Давай-давай, — прошипел на него конвоир.

— Чё давать-то? Я тебе не автомат с газировкой. Вот сунь в него три копейки, тогда и требуй, — хмыкнул Крамаров, чем вызвал ещё один взрыв хохота.

Однако мой короткометражный фильм не все встретили с восторгом, особенно недовольными выглядели мои коллеги по киношному цеху. Но возмущаться прямо в кинозале эти деятели кино поостереглись. Ведь кроме них на открытие фестиваля пожаловала почти тысяча обычных сторонних зрителей, которым моё кино нравилось. И они после каждой фразы Савелия Крамарова и дяди Лёши Смирнова буквально сотрясались от гогота.

«Н-да, — подумалось мне, — сейчас на праздничном банкете мне эту ошибку организаторов припомнят коллеги сполна».

— Наверное, кто-то решил пошутить? — шепнула мне Нонна, прижавшись к правой руке.

— Скорее всего. А потом скажут, что это мои проделки, — так же тихо буркнул я.

— Седьмой раз смотрю, седьмой раз смешно, — пробурчал мне в левое ухо кинооператор Дмитрий Месхиев. — А первый приз всё равно дадут «Гамлету». — Он кивнул на правый край вышестоящего третьего ряда, где сидели создатели этого фильма, и добавил, — нашего «Бедного Йорика» хотят послать на Венецианский фестиваль. Так что всё уже заранее известно.

И я, глянув туда украдкой, чётко разглядел важный профиль режиссёра Григория Козинцева и немного смущённое лицо Иннокентия Смоктуновского. А рядом со Смоктуновским, ближе к нам, сидели Анастасия Вертинская и, непонятно как проникший на фестиваль, молоденький Никита Михалков. Хотя чисто с формальной точки зрения, он как исполнитель роли рабочего-метростроевца в фильме «Я шагаю по Москве», имел право здесь быть. Просто фестиваль не резиновый и приглашение на него получили далеко не все.

— Поговаривают, что это ты с Козинцевым начинал снимать «Гамлета»? — шепнул я Месхиеву.

— Было дело, — помрачнел кинооператор. — Я предлагал сделать картину в цвете с преобладанием красных тонов: огонь, кровь и всё такое.

— А иначе наш «Гамлет» получится копией фильма 1948 года Лоренса Оливье? — спросил я, заранее зная ответ.

— Вот именно, — хмыкнул Дмитрий Месхиев и громко захохотал, потому что на экране Савелий Крамаров принялся потешно отплясывать под новый советский хит «Как провожают пароходы».

Кстати, моя короткометражка стала не первым косяком нашей ленинградской принимающей стороны. Почти двести гостей фестиваля сперва планировалось разместить в доме отдыха под Выборгом, а в последний момент его переиграли на «Дом творчества Союза театральных деятелей» в посёлке Комарово. Кто-то в обкоме решил, что если творческая интеллигенция будет пить и кутить поближе к Ленинграду, то возникнет гораздо меньше предполагаемых проблем. Ибо от чрезмерной радости до фатального инфаркта, как от любви до ненависти, всего один шаг.

Справедливости ради с праздничным фуршетом организаторы не подкачали. Сразу после торжественного открытия, на котором всё же после моей короткометражки были показаны фрагменты фильмов участвующих в конкурсной программе, всех творческих работников посадили на автобусы и отвезли на причал «Набережная Лейтенанта Шмидта», где уже под парами стоял трёхпалубный теплоход «Надежда Крупская». И в ресторане этого теплохода нас ждал самый настоящий сюрприз: столы, которые ломились от закусок и выпивки, и живой музыкальный оркестр с Эдуардом Хилем во главе.

«Если кораблик будет ползти до Комарово 4 часа, то не все встретят пристань в здравом уме и твёрдой памяти», — пробурчал я про себя. И тут же кто-то из толпы гостей гаркнул, увидев музыкантов:

— Давай нашу, пионерлагерную!

И сначала раздался дружный хохот повеселевших киношников, а потом Эдуард Хиль кивнул своим парням головой и те заиграли очень актуальную в данный момент вещь — «Как провожают пароходы».

— Молодой человек, можно вас на пару слов? — тронул меня за локоть интеллигентный пожилой мужчина с чётко выраженными еврейскими чертами лица.

— Можно, — рыкнул я, так как пока ехали в автобусе только ленивый не обозвал меня «выскочкой». А режиссёр Григорий Козинцев добавил, что я — «выскочка», которая далеко пойдёт, но недолго, что меня, «Сивку», быстро обломают крутые горки.

— Мне Эдик рассказал, что эту песню вы придумали чуть ли не за десять минут, — проплетал пожилой незнакомец, когда Хиль запел:

Как провожают пароходы?

Совсем не так, как поезда.

Морские медленные воды —

Не то, что рельсы в два ряда…

— Враньё, — хмыкнул я, — песня была написана за пятнадцать минут и тридцать секунд, может быт, за тридцать три. У вас ко мне всё?

— Ещё нет. Посмотрите, пожалуйста, сюда, — мужчина вытащил листок, где были напечатаны на машинке стихи Константина Ваншенкина, которые назывались «Как провожают пароходы». Правда у этих стихов не было припева, и выглядели они как стандартные шесть четверостиший. А ещё внизу стояла дата написания: «июль 1964 года». — Как вы это можете объяснить, что ещё не изданные и никому не известные стихи Кости, появились в вашей песне? Он как увидел вашу чёртову короткометражку, его чуть инфаркт не схватил.

«Что, вляпался, поэт-песенник? — обругал я сам себя. — Хотя песня-то записана раньше, чем поэт Константин Ваншенкин сочинил свой, ставший хитом стих. Тут вытанцовывается плагиат не в его пользу. Однако это всё равно меня не красит».

— А как вы можете объяснить то, что Попов и Маркони в один и тот же день изобрели радио? — уставился я на незнакомого товарища. — Идеи летают в воздухе, и кто первый встал, того и тапки, потому что в большой семье кое чем не щёлкают. И, между прочим, моя песня на месяц раньше записана в студии звукозаписи.

— Я, Косте, верю, что он не воровал чужое творчество, — прошипел незнакомец.

— А я верю своим глазам и ушам, и где в этих стихах припев? — проворчал я. — Кстати, с кем имею честь говорить?

— Композитор Аркадий Островский, — отрекомендовался пожилой мужчина.

— О как! — усмехнулся я. — А у меня к вам имеется замечательное творческое предложение, которое способно прославить на весь мир.

— С жуликами не разговариваю, — рыкнул он и пошёл в зал к своим коллегам композиторам.

— До Комарова четыре часа ходу! — кирнул я ему в спину. — У вас есть ещё время подумать — вписать своё имя в историю мировой музыки или нет?

«Ну вот, я уже не только „выскочка“, но и жулик. Какой сегодня насыщенный получается день», — тяжело вздохнул я и побрёл к своему столику, где собралась одна молодёжь, все как один — молодые да ранние гении отечественного кино. Здесь с большим аппетитом уплетали закуски Олег Видов, Лев Прыгунов, сёстры Вертинские, моя Нонночка Новосядлова и, неизвестно как проникший на фестиваль, Никита Михалков. Меня так и подмывало спросить: «Как ты, родной, сюда пролез, и где потерял старшего брательника, Андрея свет Кончаловского?». Однако первым обратился ко мне с вопросом сам Михалков:

— Поговаривают, что ты снял что-то неординарное и выдающееся? — хихикнул он, покосившись на Анастасию Вертинскую.

— Кино будет нерядовое, это сто процентов, — ответил за меня Лёва Прыгунов.

— К гадалке не ходи, — поддакнул Олег Видов.

— Что значит нерядовое? Хи-хи-хи, — затрясся Никита Михалков.

— Это значит, что очереди к кассам кинотеатров вырастут с километр, — буркнул я. — А потом его начнут крутить в странах соцлагеря и в Китае. Затем под зрительским напором рухнут кинотеатры Японии, Франции, Италии и даже Западной Германии. А при хорошем дубляже на наше кино пойдут жители Лондона, Нью-Йорка, Чикаго, Бостона и Филадельфии. Это, Никита Сергеевич, тебе не танки с парусами.

— Какие ещё танки с парусами, что за бред? — смутился Михалков.

— Придёт время, сам увидишь, — проворчал я и налил себе газировочки.

Однако газировку мне попить не дал директор киностудии «Ленфильм» Илья Киселёв. Он схватил меня за плечо и потащил к первому столику, где сидели Сергей Бондарчук, Ирина Скобцева, Екатерина Фурцева, Сергей Герасимов и высокопоставленные чиновники из Госкино.

— Потом поешь, — зашипел на ухо Илья Николаевич.

— Я так-то хотел попить, — я попытался выкрутиться и вернуться к своим друзьям.

— Ты сюда пить что ли пришёл? — гневно зыркнул на меня директор «Ленфильма», схватив меня как следует за рукав пиджака. — Запомни, от этих людей зависит твоё будущее, и моё, кстати, тоже. Сейчас представлю тебя Кате Фурцевой, поэтому, прошу тебя, не ломайся как Дунька Распердяева. И сделай морду лица попроще.

— Так сгодится? — я уставился зрачками на кончик своего носа и немного приоткрыл рот, из-за чего моя физиономия приобрела вид умственно-недоразвитой здоровенной детины, которую лишь по недоразумению одели в элегантный деловой костюм.

— Зря я тебя сразу не уволил, сволочина, — шикнул Илья Киселёв и подтолкнул меня к столику, где сидели «боссы» всего советского кинематографа.

И как полагается важным шишкам, сидящие за первым столиком гости фестиваля, не сразу обратили на нас внимание. Илья Николаевич чуть-чуть помялся, несколько раз выразительно прокашлялся и лишь затем робко обратился к товарищу Фурцевой:

— Екатерина Алексеевна, вы хотели посмотреть на нашего ленинградского Феллини, который наделал много шума своей короткометражкой…

— Я хотела? — удивилась министр Культуры, окинув меня немного затуманенным взглядом, словно капризная барыня неразумного холопа. — Не помню. Хотя… — Фурцева криво усмехнулась, взяла две стопки коньяка и, встав из-за стола, один «стопарик» протянула мне. — Выпьешь со мной, Феллини твою за ногу?

Мне доводилось слышать, что Екатерина Алексеевна любила крепкие выражения. И хоть словосочетание «твою за ногу» относилось к литературным ругательствам, мне отчего-то стало неприятно. А вот остальных товарищей, сидевших за столом, крепкое словцо министра культуры позабавило. Но громче всех заржал директор нашей киностудии Илья Киселёв, которому по должности полагалась пресмыкаться перед начальством. Почему в стране победившего социализма лизоблюдство было в таком же почёте, как и при проклятом царизме? Лично я ответов не имел.

— Мне пить нельзя, у меня алкогольная непереносимость, — буркнул я. — Могу впасть в забытьё и в неосознанном состоянии посадить наш трёхпалубный красавец-теплоход на мель.

— Не надо на мель, — хохотнула Фурцева и передала коньяк Илье Николаевичу. — Хреновый из тебя получится режиссёр, ха-ха.

— Если вообще получится, — добавил Сергей Герасимов, который сняв трилогию «Тихий Дон», навсегда вошёл в элиту советских кинорежиссёров, и его мнение резануло меня больнее всего.

— Ну, хоть в чём-то мы опередили Голливуд, хе-хе-хе, — немного зло и раздражённо захохотал я. — Определяем режиссёров по количеству выпитого алкоголя. Молодцы! — я намерено громко рявкнул, чтобы было слышно за всеми соседними столиками. — Американцы-то тупые смотрят на мировые кассовые сборы и своей кинопродукцией захватывают всю планету! А потом через кино диктуют свои ценности, создавая благоприятный имидж державы номер один! Мы же гордимся выпитым коньяком, браво министру культуры и Сергею Герасимову! — я захлопал в ладоши и в этот момент оркестр перестал играть песню «Как провожают пароходы» и весь зал уставился в нашу сторону.

— Ты чего мелишь⁈ — заревел на меня Илья Киселёв. — Извините, Екатерина Алексеевна, выпил парень лишнего, то есть лишнего покурил.

— Не надо, Илья Николаевич, я не курю, — протараторил я, войдя в раж. — Назовите мне хоть одно наше советское кино, которое с помпой прошло там в Штатах? Которое взяло не приз и не почётную грамоту, а собрало кассу и вошло в десятку самых успешных киноработ в год премьеры?

— Прекрати скандалить, — прошипел на меня Сергей Бондарчук.

— Ничего, пусть говорит, — усмехнулась Екатерина Фурцева.

— Вы думаете, что самое дорогое кино в мире, «Война и мир», сделает прорыв? — уставился я на Бондарчука. — Проведите тестовый показ для работников американского посольства в Москве, и я даю руку на отсечение, что некоторые из них уснут на первой же серии.

— Ты бы конечно снял лучше? — осклабился Сергей Бондарчук.

«А я оказывается большой „молодец“, за пять минут поссорился с двумя сильнейшими влиятельными советскими кинорежиссёрами и самим министром культуры», — пронеслось в моей голове, поэтому, взяв себя в руки, я резко сменил тон.

— Не знаю, но экранизировать Льва Толстого близко к тесту — это самоубийство, это заведомый провал, — произнёс я уже тихо. — Наш зритель на такое кино пойдёт, потому что это наша история. А если ещё и школьников подвезти в добровольно-принудительном порядке, то часть финансовых потерь удастся отбить. А вот американцы с европейцами будут выходить из кинозалов и плеваться.

— И почему же? — прошипела Фурцева.

— Потому что существует железное правило 11-ти минут, не зацепили за это время внимание зрителя, считайте, что вы его потеряли. Извините, что помешал вашей трапезе, — я еле заметно кивнул головой и широкими быстрыми шагами покинул ресторан теплохода.

Единственная мысль, что билась в моей голове — это как бы не поссориться с кем-нибудь ещё. Поэтому, выскочив на палубу, я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Тем временем наш теплоход «Надежда Крупская» медленно проползал мимо цехов завода «Севкабель», который «благодарные потомки» переделают в выставочный центр. И осознание того, что мы сейчас бегаем, суетимся, гробим нервы, создавая свои «нетленные фильмы», а дети и внуки, глянув их одним глазком, потом скажут, что это какая-то жуткая мура, вызвало у меня смех.

«Проще надо быть, проще», — подумал я, как вдруг слева от меня открылась дверь, и на палубу вышел режиссёр Владимир Басов, которого сопровождала молоденькая красивая как манекенщица актриса Валентина Титова и ещё какой-то важный 35-летний мужчина. Надо полагать, что компания намеревалась покурить на свежем воздухе. Но тут Басов увидел мою одинокую фигуру, и улыбка мгновенно слетела с его губ. В эту самую минуту он мне напомнил шефа гангстеров Стампа из «Приключения Электроника», у которого внезапно испортилось настроение.

— Валечка, ты посмотри на этого прохвоста! — громко рявкнул он. — Лёшенька, это тот самый мерзавец, который испортил премьеру моему фильму.

— Володя-Володя, не надо, — запричитала Валентина Титова, прихватив своего буйного супруга за локоток.

— Спокойно, — ещё сильнее распылился Владимир Басов. — В кои-то веки пришёл с друзьями на показ своей «Тишины», а тут в самом начале сеанса короткометражка этого прохвоста, — режиссёр ткнул в меня пальцем.

— «Так не бывает» с Крамаровым, — поддакнул его спутник Алексей.

— Вот именно! — рыкунл Басов. — Народ смотрит эту короткометражку, ржёт как ненормальный. А потом начинается моё кино, и тут в зале раздаётся свист и крики, чтоб Крамарова показали во второй раз! И ведь пока по второму разу эту ерунду не прокрутили, народ не успокоился.

«Что ж вы все на меня сегодня взъелись?» — подумал я, быстро соображая, куда бы сбежать, спрятаться и дождаться того момента, когда все наклюкаются и успокоятся. Но тут на палубу вышла моя красавица Нонна, и путь к отступлению оказался закрыт. Перед своей дамой сердца я просто не имел права «ударить в грязь лицом».

— Чего молчишь? — криво усмехнулся Владимир Басов. — Нечем крыть? А?

«Сейчас как проведу двоечку в челюсть и одним махом закрою все вопросы», — сначала подумалось мне, но затем в голову пришла идея получше.

— Ха-ха-ха! — громко загоготал я, из-за чего разом вздрогнули актрисы Нонна Новосядлова и Валентина Титова. — Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы, кто хочет сегодня поработать⁈ Песчаный карьер два человека! Огласите весь список, пожалуйста, — последнюю фразу я произнёс надтреснутым и пропитым голосом. — Огласите весь список претензий лично ко мне, товарищ Басов. Я снял какую-то ерунду — это раз, народ в кинозале подговорил — это два. А что у нас на третье?

— Да, Володя, а что у нас на третье? — захихикала Титова, стрельнув на меня своими красивыми глазищами.

— Ничего, — пророкотал Басов, выдавив на лице улыбку. — Кстати, откуда тебе известен мой текст из новой комедии Гайдая?

— Мой хороший друг, дядя Лёша Смирнов, рассказал, — соврал я и, взяв под руку Нонну, повёл её в кругосветное путешествие по палубе теплохода.