Горькое дыхание джунглей

Глава 24

— Иди за мной, — голос раздался так внезапно, что заставил меня вздрогнуть, но и по нему я не смог определить принадлежность данного субъекта к полу. Такой хриплый, лающе — каркающий и немного гнусавый, мог принадлежать одинаково и мужчине, и женщине. Очень старческий голос. Если женщина, то явно злая колдунья, а если мужик, то точно Кощей бессмертный. Хотя Кощей, персонаж восточнославянской мифологии и изначально предполагалось, что он худой, тощий и костлявый. Да и ростом не обижен. А около лаза стояло нечто напоминающее колобок на коротких ножках и с выпирающим брюшком. Даже шкуры этот дефект не спрятали. Синдром раздражённого кишечника или частое употребление газообразующих продуктов питания, но точно не беременность.

Колобок, вероятно решив, что его миссия выполнена, развернулся к лазу и помогая себе всеми конечностями, словно паук, исчез внутри, будто в зобе дракона.

Я внимательно прислушался, пытаясь уловить посторонние звуки, перевёл взгляд на Чику, которая и не подумала подняться на ноги, по-прежнему выполняя намаз, хотя её божество уже исчезло.

Ну и как поговорить с этой молящейся? О, как губы быстро шевелятся, точно бухтит себе под нос какую-то молитву. Оказывается, здесь и такое есть, вот только Ния ни разу не обмолвилась ни о пещере, ни о бабке-колдунье. А ведь сама рассказывала, что они иногда ходили к зелёной воде. На ритуал? Какая-то теория заговора. Может, на племя батутси и не нападал никто? Кружили вокруг нас, чтобы доставить к шаманке? Теория заговора — она такая. Может быть, вообще точно известно, что мы из другого времени? Не всем подряд, но вот эта мерзкая старуха явно что-то замыслила неправильное. И если она хоть немного экстрасенс, могла предвидеть наше появление и подготовиться к встрече. Или у меня мания преследования стала появляться.

Ладно, про мою миссию можно и бабку расспросить. Зачем-то ведь позвала меня. Значит, о чём-то хочет поговорить.

Внутренне подобрался, вернее попытался это сделать и не торопясь приблизился к пещере. Наклонившись, заглянул внутрь. Удалось разглядеть на противоположной стене два факела, а в нос ударил знакомый запах смолы сандалового дерева. Не в темноту лезть, и одно это слегка сняло напряжение.

Лаз имел в длину не меньше трёх метров и по голове точно никто стукнуть не смог бы. Проход, сильно расширяясь в разные стороны, давал возможность оказаться на ногах до того, как противник попробует напасть, если таковой имелся внутри. Колобок, скрестив руки на груди, стоял напротив какого-то изваяния, судя по размерам, выше меня минимум на две головы.

Скульптура заинтересовала. Не просто пещера, а прямо-таки дом африканской сивиллы, где она в экстатическом состоянии разглашает свои предсказания.

Я оглянулся, бросив быстрый взгляд по сторонам, на Чику, которая, наверное, даже дышать перестала. Вынул Стечкин, снял с предохранителя и передёрнул затвор. И почему-то в голову пришла фраза, которую любил повторять Ванька Клёпа: «Кто во Христе, тот новая тварь». Мол, это то же самое что: «Бережённого Бог бережёт».

Я никакой схожести между фразами не видел, а вот сейчас, достав Стечкин, вспомнил. И понял, что имел в виду Клёпа.

Вложив пистолет в кобуру, я протиснулся по проходу и замер, осматриваясь. Почувствовал себя мессенским героем Аристоменом, который по воле Пифии вошёл в пещеру Трофония. Огромная зала, метров двадцать в длину и столько же в ширину. На стенах, не меньше трёх десятков факелов, пламя которых полыхало подрагивающим ярким огнём, освещая каждый метр пещеры. В дальнем углу находился широкий проход в другое помещение, которое подсвечивалось, скорее всего, тем же способом. Потолок неровный, но в среднем, высота от пола не меньше четырёх метров. А посреди всего этого великолепия возвышалась статуя и, как я и предположил, её рост составлял около двух с половиной метров. И кто тот гений-архитектор, который смог выдолбить в гранитной массе такое чудо? Ведь это явно неприродное произведение. Вот только кто смог сложить громадные глыбы как мозаику.

Насколько я помнил, почерпнув информацию из разных источников, гранитная скала представляет собой магму, состоящую из хорошо сформированных кристаллов полевого шпата, кварца, слюды и т.д., выброшенную на поверхность земли и затвердевшую. И в таком идеальном состоянии это точно не могло произойти. Это не природная архитектура, это дело рук человеческих.

Но кто бы ни трудился над этой пещерой, над этой античной скульптурой, это был мастер своего дела. Лицо и фигура статуи намекали на принадлежность к женскому полу, а в ярко-красном свете, Богиня выглядела живой. (Наверное, Богиня или кому тут поклонялись?) Длинные волосы, вырезанные из камня, достигали пояса, а благодаря факельному освещению, создавалось впечатление, что они колышутся от лёгкого дуновения. Я бы назвал это — страшным великолепием. Любой дикарь, оказавшись здесь, брякнется на колени, уперевшись головой в пол. Сам едва удержался.

А ведь по идее, скульптура должна символизировать именно того самого духа великого воина. Однако он это или она, по половому признаку невозможно было определить, потому как от шеи и до бёдер висела накидка. И явно не шкура животного. Что-то напоминающее тунику. Кто и как сваял этот шедевр, даже трудно представить. И уж точно изготавливали её не теми инструментами, которые имелись в племени. Данила — мастер? Молотком и зубилом?

Я подошёл ближе, с немым восхищением разглядывая монумент, и в этот момент, колобок, стоящий справа от статуи, стянул с головы шкуру. Так и есть, старая бабка, изображающая оракула. Сколько же ей лет, такого количества морщин на лице не было даже у старухи Убырлы.

Решив, по всей видимости, что святилище произвело на меня должное впечатление, она громогласно потребовала, чтобы я встал на колени перед Божеством и приложился губами к стопам. Пожалуй, будь я из XVII века, именно так и поступил, и, скорее всего, без всякого напоминания. Вошёл в пещеру и встал на четвереньки, как порядочный абориген. Наверняка, все мужчины, оказывающиеся в этом храме, мгновенно падали на пол. Вот только мне совершенно не улыбалось брякнуться ниц и целовать холодные камни.

На лице старушки появилось изумление. Я явно не вёл себя так, как она рассчитывала. И чтобы добить её окончательно, я, сделав подобающий голос, громко проговорил:

— Великий принц не будет стоять на коленях перед чужим духом.

Но, надо отдать должное бабке. Практически мгновенно пришла в себя, и среди морщин появилось нечто, что я принял за лёгкую насмешку. А потом произнесла длинное слово, которое я никак не перевёл. И переспрашивать не стал, решив, что потом уточню у Чики.

А представление продолжилось. Из дальнего помещения появилась ещё одна мумия, замотанная шкурами, и быстро двинулась в нашу сторону, держа на вытянутых руках какой-то сосуд. Подойдя ближе, она подала его старушке и поклонилась. Жрица или рабыня. Более углублённо об этом не успел подумать, так как женщина, изображающая оракула, взяв сосуд из рук неизвестного пока существа и, протянув его в мою сторону, прокаркала:

— Кушай, — и, мне показалось, что её морщинистое лицо разрезалось пополам, улыбнулась, что ли? Или попыталась это сделать, однако, похоже это было на звериный оскал.

Из-за статуи послышалось какое-то пение, которое писатели XIX века, вероятно, назвали бы подобострастным, для меня же это было просто жуткое подвывание, разносившееся по всей пещере.

Что ещё надумала злая ведьма?

Потом появилась хористка. Молодая женщина с лысой головой, в серой набедренной повязке. Она пританцовывала, слегка подпрыгивая, отчего её полные груди хаотично разлетались в разные стороны. Женщина безумно закатывала глаза, крутила бёдрами и мотала головой. Руки, поднятые верх, дёргались совершенно неестественно, и потому фигура напоминала не человека, а скорее одну из марионеток из Аугсбурга.

Я пару раз хватался за пистолет, чувствуя, как волосы шевелятся на голове. Вспомнил Ирину Витальевну и её негромкий бархатистый голос: «В нашем банке мы объединили все обширные знания по акустике в одном разделе, чтобы облегчить вам обучение и рассказать, как звук, так или иначе, влияет на людей».

Уверен, ей и в голову не могло прийти, что в пещере можно создать не просто эхо, безумно скачущее среди шершавых стен в поисках выхода, а нечто, когда выделяются даже отдельные элементы трека. Ну нет же здесь динамического диапазона и акустических панелей, а в стенах, наоборот, полно изъянов и трещин. И как такое возможно?

Даже представить сложно, какой страх старуха могла навести таким музыкальным строем на вождей племён. Про простых аборигенов и говорить не стоит.

Я ещё пребывал в замешательстве, когда всё стихло так же внезапно, как и началось. Хористка заголосила и повалилась на пол. Как куль, наполовину наполненный луком. Вот только неправильно она упала. Как человек, которому в спину попала пуля. И только тогда я увидел, что старуха успела переместиться и стояла почти вплотную, пытаясь вставить мне в руки чашу и при этом негромко что-то нашёптывая. Масса незнакомых слов, но если следовать логике, перевёл примерно следующее: «Я, принц, посланный каким-то Божеством в пещеру великого геса, рождённого от Макаручи, должен следовать, то ли обычаям, то ли ритуалам и испить до дна древний напиток из чаши, тоже какого-то Бога. Ну и, конечно, упасть ниц, и целовать ступни великой Элеггуа (всё-таки женщина) и пройти обряд посвящения. Поклясться в верности каким-то Богам, гесу и оракулу холмов и пещер».

Что-то я всё же прослушал, разглядывая сосуд с бурой жидкостью, который уже переместился в мои руки и, вероятно, выпил бы, но у старой бабки дыхания не хватило на всю речь. Она шумно, с присвистом, втянула в себя воздух, и я, словно вынырнув из пелены сна, увидел, что чаша, находящаяся в моих руках, не что иное, как выбеленный человеческий череп. И мгновенно догадался, что бурая жидкость, кровь девственницы. Но если не было жертвоприношения, то откуда кровь? Или эта бабка приготовила какой-то одуряющий напиток, чтобы я полностью оказался в её власти? И зачем ей это нужно?

Снова глянул на череп и, вспомнив принца Гамлета, усмехнулся:

— Бедный Йорик.

Сказал почти шёпотом, но всё равно слова понеслись по пещере. Старая карга, услышав мой голос, вздрогнула и сбившись, продолжила уже не елейным мурлыканьем, которым вещала до сих пор, а громким заунывным голосом потребовав, чтобы я сожрал всю бурду, которую она намешала, залпом. Потому что выпить напиток из головы святого (не разобрал ни одной буквы), сделанный жрицей оракула и поданный самим оракулом — это огромная честь для принца. И подтвердить, что исполню желание духа великого воина У-ю и возьму себе женщин из племени: Нию, Акоко и она пошла перечислять. Вышло даже больше, чем было у Абубакара. С чего бы это? И главное — Акоко. Она не дочка вождя. А Таонга? Её не добавили в этот список, потому как я мог её зачислить в невесты духа? Или её уже зачислили и списали. И вот что-то подсказывало, без Лазаревой здесь не обошлось.

Я перевёл взгляд на морщинистое лицо, впервые увидев глаза старухи. Правый смотрел прямо на меня, а вот левый, мало того, что хрусталик в нём был мутным, он жил своей жизнью. Выпирал из глазницы, мотался в разные стороны, словно пытаясь увидеть одновременно всё вокруг, и внезапно прятался, превращаясь во что-то белёсое. Во взгляде и в самом облике оракула было какое-то безумие. То ли от эффекта ленивого глаза, то ли на самом деле старуха спятила на старости, этого я определить, вот так с ходу, не смог.

Единственное, на что сподобился, задал себе риторический вопрос: «как это действие описать цензурно?» Старуха явно обладала гипнозом, хоть и слабеньким. Возможно, в молодости этим пользовалась беспощадно, но сейчас её взгляд безумно блуждал по пещере, словно выискивая кого-то.

Мне уже доводилось раньше обращать внимание на безумство людей. И вот насколько опыт этого безумия разнообразен и многолик, а попытки его теоретизировать, ограничить, настолько многочисленны и противоречивы, что в конце остаётся лишь чувство уныния и смятения. Тем более что, даже если не принимать во внимание предвзятости и предубеждения, панорамное и потому поверхностное видение возможных подходов к безумию, неизбежно окажется неудовлетворительным и неполным.

Безумие, на самом деле, не столько фатальность или проклятие, сколько спутник, который укажет предел свободы. Нет, с одной стороны здоровых разумных людей, избавленных от сомнений, тоски, моральных страданий, а с другой — едва видимые, словно в тумане силуэты, опрокидываемые ветром на каждом перекрёстке и преследуемые вечным кошмаром. Я не уверен, существует ли бесконечное разнообразие человеческих ситуаций, в которых, каждый однажды может испытать это ощущение тревожной странности, внутреннего изгнания, лишения себя, психического крушения или внутреннего расчленения, сопровождаемое собственным разрушение.

Да и не специалист я по психическим расстройствам. Так, поверхностно что-то прочитал, где-то услышал или у Курпатова подглядел, или у Гусмана. С ходу и не вспомнишь. Но, вероятно, события последних недель довели меня до этого. Не хотелось думать, что я всегда был психопатом и требовалось маленькой искры, чтобы во мне разгорелась одержимость убийцы.

Ведь не бывает внезапного и спонтанного взрыва дикой ярости, который заставляет убивать без разбора живые существа, едва они появляются на пути.

Или я действительно страдаю маниакальным состоянием, которое подметил Черепанов в первый день моего прилёта в ЦАР, или почему у меня внезапно появляется аномально эйфорическое настроение. Это внутренний фактор, генетика или биохимия, или внешний? Или влияние среды, в которую меня погрузили при помощи переноса. Или откуда у меня в голове витают подобные мысли?

Не знаю.

Во всяком случае я не смог остановить выплёскивающееся из меня навязчивое желание, и в следующее мгновение, вылив бурую жидкость из сосуда, который всё ещё держал в руках, я со всего размаха приложил им старуху между глаз, раскроив бывшему оракулу череп и отправив в последний полёт. А пока она кувыркалась, проделал то же самое с её жрицей. И шкура, накинутая на голову, не спасла последнюю.

— Черепом по черепу, — почти шёпотом проговорил я, едва сдерживая смех, — а потом, почувствовав себя полностью опустошённым, опустился на прохладный пол и, прикрыв глаза, несколько раз проговорил, — куда идём мы с Пятачком, большой-большой секрет.

Сделал через нос вдох, выдох, сжал крепко кулаки и мысленно досчитал до десяти.

Наверное, если бы всё-таки из моего рассказа вышла «мораль», я бы позаимствовал её у Достоевского: «Я часть той части целого, которая вечно хочет, жаждет, алчет добра, а в результате деяний выходит одно лишь зло».

Первая мысль, которая посетила меня, когда я открыл глаза и увидел ноги бывшего оракула: «хорошо, что вылил жидкость из черепа на пол, прежде чем раскроил ей голову».

А потом догадался, откуда такая думка появилась. Вся эта бурая жидкость, приготовленная жрицей, расплескалась бы по мне, и выглядел я, как мясник на рынке. А так, если и попало пару капель, то не критично.

Я оглянулся на хористку и, не обнаружив тела, мгновенно оказался на ногах. На самом деле никуда не делась, лежала там, где упала. Просто при свете колеблющегося пламени не заметил небольшую ступеньку, за которую завалилась незадачливая певунья. С высоты моего роста, пол и сейчас сливался в одно целое. Иллюзия искажения.