Горькое дыхание джунглей

Глава 23

Ну а что делать? В данной ситуации она была классической крайней.

Увы, смерть от утопления не является ни приятной, ни безболезненной, но на удивление быстрой. Почти мгновенной.

Не самое лучшее воспоминание из далёкого детства. Первое ощущение, когда я понял, что нахожусь на глубине — паника, которая охватила меня. Осознал, что ситуация может закончится очень печально. Я, в тот момент сильно испугался и совсем не оттого, что могу утонуть. Внезапно вспомнил, что отчим запретил ходить к реке без него, к тому же теперь точно опоздаю к обеду и достанется от матери. А потом сильное жжение в груди и осознал, что тону. Паника уступила место парадоксальному ощущению спокойствия и умиротворения. И потерял сознание. Очнулся на руках у отчима, который мчался по косогору к дороге, увидел затуманенным взором наш автомобиль и заплаканное лицо матери. И догадался, никто меня ругать не будет.

Большие пузыри, появляющиеся вокруг головы женщины внезапно закончились, и я сильным рывком выдернул её на поверхность. Ни потери сознания, ни смерти я ей не желал и, потому увидев в глазах Чики застывший ужас, удовлетворительно хмыкнул, уложив тело на землю и наблюдая, как из всех щелей, расположенных на её голове, чуть ли не фонтаном бьют струи воды. Дождался, пока она откашляется и начнёт дышать не как загнанная лошадь, после чего прислонил спиной к валуну. Во взгляде не появилось ничего лишнего. Ни ненависти, ни злобы, а только всё тот же страх перед неизбежностью.

— Всё хорошо? — я улыбнулся, убрал мокрые пряди с её лица и вопросительно глянул. В такой ситуации улыбка выглядит гораздо зловеще, чем злобный взгляд.

Чика попыталась распрямить руки, но тут же догадалась, что они туго стянуты за спиной, и вторую попытку делать не стала. На лице появилось удивление.

— Принц Алекс хочет меня убить? — спросила она. И куда делся её певучий голосок? Сейчас он был хриплым и каркающим, как у алкашки из XXI века. Даже возникло убеждение, что не всё так плохо с пьющими дамами. Может быть, их просто долго и часто топили собутыльники, когда они откровенно лезли на чужих мужиков после очередного застолья.

Я отрицательно покачал головой.

— Нет, — потом достал из кармана свой разговорник и составил более или менее приемлемый вопрос, который Чика поняла, молча кивнув.

— Ну тогда рассказывай, — сказал я и поощрительно погладил женщину по ноге чуть выше колена.

— Принц Алекс хочет меня убить? — тихо, но также хрипло произнесла Чика, глядя мне в глаза. То ли вопрос, то ли утверждение.

— Нет, — повторил я, — ты расскажешь мне правду, не обманешь, и обещаю с тобой ничего не случится. Слово принца.

Уж и не знаю, что больше подействовало. Слово принца, мой вкрадчивый голос или пальцы, нежно поглаживающие ножку всё выше и выше, но она, глубоко вздохнув, словно готовясь к повторной процедуре, начала говорить.

Я несколько раз останавливал её экспрессивный спич и просил повторить медленно и только на языке общины, потому как, волнуясь и нервничая, Чика то и дело вставляла незнакомые слова, которые я даже по смыслу подобрать не мог, а привлекать к разговору Нию не хотелось. Ну кто ж его знает, какие тайны выдаст старшая женщина вождя. К тому же информацию она подавала абсолютно хаотично, стараясь быстрее выговориться, а я, делая пометки в записной книжке, пытался расставить всё по полочкам. Откровенно говоря, хреново получалось, потому как каждый новый вопрос отбрасывал нас по времени всё дальше и запутывая ситуацию глубже. Однако, по сути, ничего нового не услышал и решив, что ошибся в своих выводах, убрал записную книжку в карман, достал нож, чтобы разрезать пластик, стягивающий руки Чики, но она, увидев блеснувшее на солнце лезвие, громко закричала:

— Не надо, принц обещал, я всё сказала, ты всё равно им ничего не сможешь сделать, потому что его нельзя убить. Он шайдан.

Я замер, глядя на перекошенное от страха лицо женщины, и почувствовал, как по спине побежали мурашки. Даже когда я её вытащил из воды, Чика не так боялась. Паника была, но вот такой ужас.

— И кто это? — вкрадчиво спросил я.

По лицу Чики потекли слёзы, она моргнула несколько раз и едва слышно выговорила:

— Андунак, старший сын Ннамди и его третьей женщины Озумэйр…

Я выставил ладонь левой руки вперёд, а указательный палец правой поднёс к губам. Чика замолчала. Ну вот, молодец, потому как я устал слушать перечисления имён до десятого колена.

Убрал нож, решив, что Чика ещё немного побудет пленницей, и сжал виски ладонями.

— Кто такой шайдан?

Чика сглотнула и попыталась повторить:

— Андунак, старший сын Ннамди.

— Чика, — я перебил женщину, — почему шайдана нельзя убить?

Женщина от удивления похлопала ресницами и глубокомысленно произнесла:

— Потому что он шайдан.

Ну да, мог бы и сам догадаться. Что-то типа сатаны и тогда понятно. У мусульман это какое-то зло. Надеюсь, мы не в мире магии, у меня-то её нет и очень не хочется, чтобы какой-нибудь злодей превратил меня в лягушку. Подумав немного, решил поставить вопрос по-другому:

— А кто-то пробовал его убить?

Чика закивала.

— А откуда ты знаешь?

Лицо женщины перекосилось, но она всё же выдавила из себя:

— Я смотрела.

Вероятно, мои глаза заняли пол лица и Чика, увидев это, попыталась вжаться в валун, на который опиралась. А потом на всякий случай добавила:

— Озумэйр закопала два иува. Я это тоже смотрела. Давно, когда он родился.

— Что его мать закопала? — машинально спросил я, хотя догадался. Женщина выполнила какой-то неведомый мне ритуал, про который я не только ничего не знал, но и никогда не слышал. И наверное, правильнее было поставить вопрос: зачем она это закопала, когда родился ребёнок. А может быть, Озумэйр вообще была колдуньей племени и устроила наговор на какой-то предмет, прежде чем закопать. Или продала свою душу дьяволу, а заодно и душу ребёнка. Ну а что? В Европе в XVII веке в такое верили все поголовно, и чем отличается Африка? Насколько помнится, на этом континенте тайн гораздо больше.

— Два иува, — повторила свой ответ Чика, — и пришла она в буш со стороны пещеры. Я подумала тогда, что изви дала ей эти два иува. (Я глянул в блокнот. Ага, изви — это оракул). Я стояла совсем близко, в кустах, а она копала землю и прятала. А потом осмотрелась по сторонам и сделала вторую яму. Потом я узнала, что родился Андунак.

— И зачем закапывают иува?

Чика посмотрела на меня с удивлением, а, потом пожав плечиками, сказала:

— Чтобы ребёнок не болел.

— И сколько нужно закопать иува, когда рождается ребёнок? — задал я ещё один вопрос, совершенно не соображая, о чём идёт речь.

— Один.

— Один⁈ — переспросил я, пытаясь ухватить ускользающую нить. Запустил пятерню в волосы, и на миг захотелось, чтобы причиной зуда была перхоть или шелушение кожи, а не полный раздрай в голове после полученной информации.

А потом рассмеялся. Задал несколько наводящих вопросов и, убедившись в правильности своих рассуждений, захохотал едва сдерживаясь. Вероятно, над собственным безумием. До рождения Александра Дюма почти двести лет, а поди ж ты, в диких племенах Африки разгораются такие страсти, что хитросплетения секретов мадридского двора и интриги французского, даже в подмётки не годятся. А всего-то следовало, не затыкать Чике рот и выслушать полное имя Андунака.

В течение следующего часа перепуганная женщина прилежно отвечала на мои вопросы, а я, слушая её, пытался сообразить, стоит ли вообще вмешиваться во всё это. Мол, пусть эволюция занимается. А потом вспомнил рожи женщин из МИНУСКи. Да, стоит, а то эти безумные старухи, дожившие до преклонного возраста, ума себе нормального так и не прибавили и ещё натворят бед, тем более что, решили привлечь меня, для своих не совсем адекватных экспериментов. Ну вот не нужно было это делать.

Я разрезал пластиковые путы стягивающие запястья женщины и сказал:

— Одевайся и показывай дорогу.

Чика не заставила повторять дважды, и, быстро облачившись в свою юбку, указала на тропу, по которой мы пришли к пруду.

— Туда. Иди за мной.

Мы вновь пересекли просеку и углубились в тёмный лес. Чика шла молча, скорее всего, раздумывая над своим положением, в котором оказалась, решив соблазнить меня. А я молчал, потому как всё для себя выяснил. К тому же тишина помогала прислушиваться к посторонним звукам, так как проводница не вызывала у меня никакого доверия.

Минут через сорок, когда тропинка, вильнув мимо высоких кустов, вывела нас на опушку лесного массива, я, коснувшись рукой плеча Чики, приложил палец к губам и огляделся.

Перед нами лежала широкая, почти правильной прямоугольной формы поляна, упирающаяся в скальную породу высотой в 7–8 метров. С высокими пиками по краям, которые казались рукотворной работой. Слишком симметрично они располагались. И пещера, не исключено, присутствовала, потому как в скале, на уровне метра от земли, имелся небольшой лаз, в который даже я мог протиснуться со всей амуницией. Вот только забираться внутрь предстояло на четвереньках. Лаз имел форму неправильного круга и в диаметре был меньше метра.

Только хмыкнуть и оставалось. Засунешь голову в пещеру и запросто можешь получить чем-нибудь тяжёлым по голове.

Я, оглянувшись на Чику, и спросил:

— Это вход?

Женщина кивнула.

— А другой вход, побольше этого?

Чика отрицательно помотала головой.

— И где изви?

— Там, — шёпотом произнесла женщина, протянув руку в сторону лаза.

Ну вот почему мне казалось, что вся эта история дурно пахнет? Устроили на меня ловушку? Или что? Я несколько минут стоял молча раздумывая, потом почему-то, тоже шёпотом спросил:

— Скажи Чика, что вообще изви делает для племени?

Глаза женщины слегка расширились, и гримаса, застывшая на лице, выдала мозговой штурм. В первый момент показалось, что она вот-вот соберёт в голове разбросанные отдельные части творческой головоломки, но потом это было прервано. То ли провалом логики, то ли потерей ориентиров, но выглядела Чика, как арт-директор нового рекламного агентства, после обеда с тремя бутылками мартини.

Я провёл ладонью перед лицом женщины и она, вздрогнув, испуганно посмотрела мне в глаза. Кролик, загнанный в угол удавом.

— Чика, ты не знаешь, что изви делает для племени?

— Изви говорит с гесом. Очень долго не было дождя, и весь урожай мог погибнуть. Изви сказала накрыть листьями и поливать. Трудились одно ночное солнце, и урожай был большим. За это изви много даров преподнесли.

— А если бы урожая не было, что сделали с изви?

Всегда думал: глаза трепетной лани — это какие? Надо полагать — именно такие, как в тот момент были у Чики.

— Изви ничего нельзя сделать. Если бы не было урожая, значит, племя плохо трудилось. А ещё, когда долго не было дождя, молодые охотники поднимались на гору и пускали в небо стрелы. Изви так сказала, а она говорит слова геса.

Я нахмурил брови.

— Зачем?

У Чики в глазах застыло удивление.

— Чтобы попасть в облака. Вода будет.

— И что? Попали? — ухмыльнулся я.

Чика, не заметив ехидства, утвердительно кивнула.

— Да, много воды было.

Любопытно. У оракула барометр есть? Хотя, помнится, старый человек реагирует на изменение погоды, но придумать такую хрень. А если облаков нет? Поинтересовался.

— Мы можем их не видеть, но они есть. Стрелы попадут, — ответила Чика, всё с тем же изумлением глядя на меня, словно не понимая, как я этого не знаю.

Ну да, прописная истина, которую им вдолбила старуха. И ведь не плохо устроилась.

Я постоял минуту, раздумывая, потом задал ещё один вопрос:

— А как выбирают нового изви?

— Его не выбирают, пожала плечами Чика, — если изви отправилась на остров мёртвых, к пещере идут старые женщины, и та, что услышит зов У-ю, становится новым. А сын изви становится вождём.

— Погоди, — заинтересовался я, — Абубакар сын изви?

Чика кивнула.

— Главный сын.

Вот и все выборы. Быстрый и бескровный переворот. Почти бескровный. В Европе братоубийственные войны так легко не заканчивались. А самый лучший вариант, грохнуть оракула, заявить, что слышишь зов и всего делов. Крути огромной общиной как хочешь. И враги на пещеру не нападут. Наверняка оракула зарезать побоятся. Может быть, она действительно говорит с мёртвыми? Экстрасенс? Может предсказать будущее? Читать мысли? Влиять на людей? Эдакий Вольф Мессинг в юбке. И что, хочу ли я, чтобы у меня поковырялись в мозгах?

Я поёрзал на месте и почувствовал, как холодная капелька потекла по спине.

— Ладно, — кивнул я Чике, — пойдём.

Мы прошли метров десять, когда меня кое-что привлекло, лежащее в глубокой яме. Сразу я это и не приметил, как и саму яму, и, только поднявшись на невысокий холм, увидел знакомые очертания. Амфитеатр, не иначе. В диаметре не меньше двухсот метров, на склоне которого были выдолблены в земле ступени до самого низа. Надо полагать, что на них и устраивался народ смотреть представление. То самое — хлеба и зрелищ. А в самом низу вместо арены, лежала каменная плита.

— Стой, — я остановил Чику и осмотрелся по сторонам.

Устроить амфитеатр как ловушку? Нереально. Поэтому ещё раз обвёл взглядом пространство вокруг и медленно спустился на самое дно ямы. Метров пятьдесят глубиной и вместить могла зрителей несколько тысяч. И кто построил этот древний театр? Не сам же образовался вместе со ступеньками. И, кстати, насчёт ступенек. Во время сезона дождей яму наверняка заливает почти доверху, а, стало быть, места для зрителей каждый раз обновляют. А сколько времени вода впитывается в землю?

Я подошёл к плите и потрогал поверхность. Ровная, толщиной сантиметров в двадцать, стоящая на камнях, как на ножках и выглядевшая как обеденный стол. А бурые пятна на поверхности — соус? Или это тот самый жертвенный алтарь? Выдолбленная чаша в камне и небольшое углубление, по которой должна стекать кровь вниз. И ровное место для сосуда.

Я поёжился. Появилось ощущение неясного дискомфорта или угрозы. Не страх. Реакция на нынешнюю опасность отсутствовала, а обычно она очень сфокусирована, привязана к конкретной вещи или обстоятельствам и предназначена для мобилизации быстрых действий. Тревога не требует внешнего стимула. Она более расплывчата, вызывает необходимость постоянного ожидания чего-то. Субъективная штука. Хотя имеет некоторые физиологические показатели страха. Несёт в себе нагрузку беспокойства, форму размышлений о том, что может пойти не так.

А что может пойти не так? Проще спросить, что может двинуть по нормальному руслу. В голову пришла прекрасная Андромеда, прикованная к скале. Если даже царь принёс в жертву свою дочь, что говорить о простых смертных. Их вообще пачками отправляли на тот свет. И всё же — кто смог выкопать такую яму? Местным инструментарием это очень долго, а потом, после дождей поправлять обрушившиеся стены. Кому и зачем такое представление?

И насчёт меня. Этот уродец из пещеры решил или решила, что я на этой плите за здорово живёшь трахну пять девственниц, а вся община будет при этом комментировать мои действия и аплодировать? Я глянул вверх. Ну а что, на эти вопросы у меня было кому рассказать.

Чика осталась на месте, только изменила позу. Ладони положила на землю, между ними упёрлась головой, высоко задрав вверх свою задницу. Словно выполняла намаз. Только какой? Солнце уже встало, а полдень ещё не наступил. Я перевёл взгляд туда, куда была направлена фигура женщины, и от неожиданности чертыхнулся. Около лаза в пещеру стоял человек. И как я его проглядел? Обвешанный шкурами животных с ног до головы и потому определить кто это, мужчина или женщина, было невозможно. Однако, так, как мужчины племени не бродят в подобных одеяниях, я мгновенно решил, что это и есть оракул пещеры. Ну не дух же, в самом деле.