Гонщик-2

Глава 5

В прихожей Боголюбов, громко меня приветствуя, так, чтобы слышали во всей квартире, шепнул:

— Владимир Антонович, ради бога, за столом ни слова о…

Я понятливо кивнул и, следом за хозяином, прошел в гостиную.

В комнате помимо Веры Арсеньевны и Михаила Платоновича было еще несколько человек: уже знакомый мне инспектор дорожной полиции Вениамин Ильич Охотин с супругой и еще одна пара, ранее мне не встречавшаяся. Я раскланялся с Охотиным, приложился к ручке его дражайшей половины, некогда очаровательной, а ныне, на мой вкус, чрезмерно располневшей.

Нынче Боголюбов не забыл исполнить обязанности хозяина:

— Позвольте представить: Господин Старостин Константин Семенович, юрист. Госпожа Старостина Юлия Петровна. господин Стриженов Владимир Антонович, гонщик и предприниматель.

Все уверили друг друга в приятности взаимосозерцания и, наконец, уселись за стол. Начался неторопливый разговор ни о чем. Впрочем, продлился он недолго: вошла кухарка и внесла блюдо с заливной осетриной.

За едой говорить о серьезных вещах не принято, а о несерьезных не хочется. Да и рот все время занят: кухарка и вправду мастерица. И лишь тогда, когда застолье докатилось до чая, начался тот разговор, ради которого все и собрались.

Я довольно подробно описал гонку, исключая некоторые моменты. Вообще, что такое гонка? Это долгая и весьма однообразная езда по заданному маршруту. Так что мне пришлось постараться, чтобы история моя не сводилась к перечислению контрольных точек, и мне это, кажется, удалось. Интерес к моему рассказу что у хозяев, что у гостей был неподдельный. Внимали все. Даже прислуга, забыв о своих обязанностях, встала в дверях гостиной. Ну а Миша Боголюбов и вовсе глядел на меня как на живого инопланетянина и жадно впитывал каждое мое слово.

После длинной череды вопросов компания, как водится, распалась на женскую и мужскую части. Дамы, усевшись в углу гостиной, принялись вполголоса обсуждать что-то свое, время от времени с интересом поглядывая на меня. А я вместе с остальными мужчинами разместился в углу противоположном.

Боголюбов угостил всех сигарами. Я, как некурящий, отказался, а остальные охотно задымили. И когда нашу компанию отчасти скрыли клубы табачного дыма, Боголюбов обратился ко мне:

— Владимир Антонович, расскажите нам все то, что вы пропустили в вашей, так сказать, застольной версии.

Я вновь принялся описывать недавние события: троицу бандитов, поджог сарая с мобилем, разборки в трактире, поломка, авария… Не упустил и мелькнувшего в Скопине Вернезьева

— Вот, господа, все то, чему я был свидетель.

— А было что-то еще, чему вы свидетелем не были? — поинтересовался юрист.

— Да. Мой компаньон Николай Генрихович Клейст пока я ездил за врачом оставался рядом с Анастасией Платоновной, во избежание проблем. Он, кстати, и нашел пулю в обломках мобиля. Кроме того, по его словам, подъезжал еще один мобиль. Судя по описанию, в нем находилась та самая троица, что приходила ко мне в Орле. Они остановились поодаль, увидели Клейста, разбитый мобиль, лежащее на земле тело, затем развернулись и уехали. Но имейте в виду, господа: это я рассказываю вам с его слов.

Мне задали несколько десятков уточняющих вопросов о, казалось бы, второстепенных вещах, и, наконец, успокоились. Охотины и Старостины сразу же засобирались по домам.

— Одну минуту, — задержал я компанию. — Константин Семенович, у вас есть среди знакомых молодой голодный и бойкий адвокат?

— Есть. А в чем дело? Может, я сам решу ваш вопрос?

— К сожалению, я сейчас несколько стеснен в средствах и не могу себе позволить ваши услуги. А начинающий юрист может согласиться и на долю с выигранного дела.

— Разумно. Но, все-таки, в чем состоит проблема?

— Вы читали сегодняшний номер «Ведомостей»? Нет? Прочтите, и вы сразу все поймете. За публикациями, я в этом уверен, стоит Вернезьев, но его я достать не сумею, а вот добиться от газеты компенсации морального ущерба и опровержения, как мне думается, вполне реально.

— Что ж, я от вашего имени сделаю предложение нескольким знакомым. Если они заинтересуются, то свяжутся с вами. И, еще: вам, кажется было предложение посетить господина Травина? Сделайте это. Если вы получите дворянский статус, пусть даже и без титула, ваша жизнь резко упростится. Тем более, что против вас играет баронет. Он человек весьма злопамятный и мстительный, и если вам случится столкнуться с ним напрямую, вы заведомо проиграете.

— Спасибо.

— Не за что. Обращайтесь.

Гости разошлись, собрался и я.

— Как здоровье Анастасии Платоновны? — спросил напоследок.

— Не слишком хорошо, — отозвался Боголюбов. Но в себя она пришла, и уверенно идет на поправку. Доктор Кацнельсон обещает, что примерно через неделю можно будет перевезти ее домой при условии соблюдения всех необходимых лечебных процедур.

— Рад слышать это. Надеюсь, в скором времени она поправится окончательно.

На этом и распрощался. А дома меня ждал Игнатьев.

Не успел я раздеться, как он выскочил из-за стола, где беседовал о чем-то с Клейстом, и бросился ко мне. Выглядел он крайне огорченным.

— Владимир Антонович, это какое-то недоразумение! Это… это ошибка, чудовищная ошибка! Я пытался говорить с редактором, но он не стал меня слушать. При том другую статью, гораздо более объективную, в номер не взяли.

— Федор Иванович, вы тут не при чем. Это месть господина Вернезьева за мою почти что победу. Можно сказать, за его страхи.

— Вернезьева? Вы уверены?

— Вполне.

Запал Игнатьева приугас, он даже перешел в состояние задумчивости.

— Тогда понятно, отчего редактор выглядел так, будто его черти драли, — произнес он наконец.

— И вы понимаете, что мне придется заставить вашего редактора публично принести извинения, опубликовать опровержение и выплатить компенсацию?

— Боюсь, это вам не удастся, — помотал головой журналист.

— Посмотрим, — самоуверенно заявил я.

Игнатьев поглядел на меня с изрядным сомнением:

— Я буду рад, если у вас получится хотя бы часть этого. Впрочем, уже поздно и мне пора. Прощайте, Владимир Антонович.

— До свидания, Федор Иванович.

Игнатьев ушел, оставив после себя тяжелую, гнетущую атмосферу, этакую ауру пораженчества. И что хуже всего, она влияла на всех: и на Клейста, и на детей, и даже отчасти на меня. И что, терпеть это? Да ни за что! Вот только нужно срочно переключить внимание на что-нибудь совершенно другое.

— Михаил, иди сюда! — громко произнес я, чтобы Мишка, прячущийся в сенях, наверняка услышал. — Мария, Дарья, спускайтесь.

Дети встали передо мной.

— Знаете, что я вам скажу? Скоро сентябрь, начало учебного года, а, значит, пора задуматься, где вы будете учиться.

— А… нам это точно надо? — боязливо спросила Машка.

— Точно. Давеча был я на приеме у купца Крашенинникова, так тот очень гордился тем, что его дочка отучилась все семь классов в женской гимназии, да выпускные испытания с отличием прошла. И полагает это разумной заменой девичьей красе, а девица та страшна как лицом, так и телом. Ну а вы? С внешностью у вас все в порядке: личики симпатичные, фигурки тоже. Осталось в голову знаний добавить. А то замуж повыходите, в разные города разъедетесь, а письма друг другу написать не сумеете. Куда ж это годится? А если вдруг денег в доме хватать не будет, что делать станете? В прачки пойдете? А с образованием, хотя бы с гимназией, можно и в домашние учителя попасть. И денег больше, и труда меньше, и здоровье так убивать не придется.

Девчонки потупились в смешанных чувствах: с одной стороны хорошо выйти замуж — едва ли не главная цель. Это с малолетства вбивалось в них всем жизненным укладом. А я тут заявляю, что этого мало, да замануху насчет красивой жизни подбрасываю. Вот и начинают девчонки терзаться сомнениями.

— Не думайте, что вам удастся отвертеться. Вот представьте: подрастете, заневеститесь, начнут к вам приличные кавалеры захаживать, примутся записки писать, на свиданки звать, а вы и прочесть не сможете. К кому побежите сердечные тайны раскрывать? Нет, учиться надо непременно. И чем лучше выучитесь, тем выше по жизни подниметесь. Сейчас, я слышал, девиц начали в университеты принимать. Например, на медицинские факультеты. Вот ты, Маша, когда братец твой в беспамятстве на твоих коленках лежал, хотела иметь силы, чтобы его вылечить? А как научишься, так и сможешь. И не только его. Врач — это, знаешь ли, фигура. И достаток у него совсем иной, и уважение в обществе имеется немалое. А ты, Дашуня, к примеру, захочешь лавку свою открыть, дамскими мелочами торговать. А доходы с расходами счесть и не сможешь, поскольку ни грамоте, ни арифметике не обучена. Наймешь управляющего, а тот смекнет, что ты ничего толком не разумеешь, да и обманывать станет. Потихоньку, помаленьку, деньги все под себя заберет, тебя разорит, лавку за бесенок скупит, да и сам в ней торговать примется.

Хорошо ли, плохо ли я сумел нарисовать картинку светлого будущего, но девчонки прониклись. Видно — унеслись мыслями в светлое будущее, грезят наяву о красивой жизни, да о богатых женихах. Интересно, для них сейчас богатство — это сколько? Впрочем, ладно, пусть мечтают. Чем больше нафантазируют, тем сильнее будет стимул к учебе.

— Ну а ты, Миша, чем бы хотел в жизни заняться?

— Так это… мобилями!

Ну да, у парня при виде железок глаза загораются. Интерес имеется, да и способности тоже присутствуют.

— Тогда тебе дорога в реальное училище.

— Так там же с девяти лет берут. Мне что, с малолетками учиться?

— А это уже как захочешь. Есть возможность выучиться самому, по книжкам, а после сдать экзамены экстерном, сразу за весь курс училища. Но, конечно, трудно будет. Вот и подумай: постепенно, из года в год учиться с малышней, или самостоятельно все предметы за семь курсов учения одолеть. Но тогда уже на испытании спрашивать будут построже, чем с обычных реалистов.

Пацан озадачился.

— Я это… подумаю.

— Ну иди, думай. А теперь время позднее, марш по койкам. Завтра вставать рано, дел полно.

После злосчастной публикации моя популярность в Тамбове резко сошла на нет. Меня перестали звать на обеды и приемы, поток заказчиков убавился. Да и улыбки у трактирщиков и лавочников стали значительно скромнее. Но купец Крашенинников и остальные компаньоны эмоциям поддаваться не спешили. Для них важнее были деньги. А они мало-помалу начали двигаться. На первой закупленной партии шасси было построено с десяток мобилей: легковые разного уровня роскошности, грузовые и пара полугрузовых пикапчиков. Они были отправлены в Москву к открытию нового салона. Все подготовительные мероприятия были завершены, и товарищество должно было вот-вот начать приносить прибыль. Это обнадеживало и давало повод к некоторому оптимизму.

Среди прочих дел выбрал время и заглянул к мастеру Шнидту. Не особо хотелось, но вот пришлось. Приказчик, все тот же молодой человек со все той же книжкой, при виде меня встрепенулся и, произнеся положенные приветствия, шустро убежал доложиться хозяину. Тот был явно не в духе. Мне не было слышно, как представил меня приказчик, зато я отлично услышал резкий голос Шнидта:

— Кого там еще черт принес!

Но через полминуты, видимо, услышав мое имя, мастер мгновенно переменил настрой:

— Так чего же ты сразу не сказал? Немедленно веди его сюда! И чтобы со всем почтением, а то знаю я тебя!

Молодой человек выскочил ко мне и, поклонившись даже ниже почтительного уровня, пригласил проследовать к мастеру. Впустил меня в уже знакомую мне переговорную комнату и тут же, повинуясь жесту хозяина, выскочил наружу и плотно прикрыл за собой дверь.

— Здравствуйте, здравствуйте, Владимир Антонович!

Я уже привык на людях держать лицо, сохраняя, невзирая на истинные эмоции, доброжелательное выражение с легкой улыбкой. Но после такого захода мне пришлось постараться, чтобы не выдать своего удивления такой радушностью приема.

— Что вы предпочитаете? Чай или кофе?

— В это время дня, пожалуй, кофе.

Старик дернул за шнурок, и через минуту в комнате появилась дама в темном глухом платье и белом передничке.

— Лизонька, будь добра, кофе на двоих и к нему все необходимое.

— Слушаюсь, — присела в книксене служанка и исчезла. Появилась она минут через пять, неся в руках поднос со всем необходимым. Водрузила его на стол между нами и вновь удалилась.

Шнидт разлил кофе по чашкам.

— Владимир Антонович, у меня почти что лучший кофе во всем Тамбове. Вот, извольте отведать. Сахар, сливки — по своему вкусу. И не погнушайтесь вот этими воздушными пирожными. Лизавета их стряпает просто исключительно. В кондитерских лавках таких не сыщете, даже не пытайтесь.

Я не стал чиниться, попробовал и пирожные, и кофе, и нашел то и другое восхитительным, о чем не преминут поведать хозяину. Тот довольно ухмыльнулся — мол, знай наших! А я перешел, наконец, к делу.

— Альфред Карлович, я некоторое время назад заказывал у вас новые очки.

— Да, я помню. Вот они, уже готовы.

Шнидт вскочил из-за стола, быстрыми шагами подошел к стоявшему в углу комнаты бюро и достал из него футляр.

— Вот, извольте.

Я принял футляр и положил на край стола.

— Я внес за них лишь половину от назначенной вами суммы, рассчитывая вторую половину погасить за счет приза недавних гонок. Но, как вы, наверняка, знаете, гонку я проиграл и сейчас не могу рассчитаться с вами за работу. Прошу меня извинить, но я вынужден отказаться от своего заказа.

— Не хочу ничего слышать! Берите и считайте, что вы мне ничего не должны.

— Но ведь…

— Признаюсь, я хотел в тот раз немного вас наказать и завысил цену. Изрядно, надо сказать, завысил. Так что не переживайте, это не благотворительность и ущерба мне не нанесет. Более того, я считаю, что обязан вам ничуть не меньше, чем тот же господин Боголюбов. Вы ведь знаете, что Настенька — моя внучка? Хоть и двоюродная, а все же.

— Да, Платон Сергеевич упоминал об этом.

— И наверняка жаловался, что я ее балую, что потакаю ее капризам?

— Было дело, — согласился я.

— Так вот, что я вам скажу: так и есть, балую. И собираюсь баловать впредь. Так уж получилось, что своих детей у меня нет, и заводить их поздновато. А Настя…

Шнидт вздохнул, погрустнел и, после изрядной паузы договорил:

— Она очень похожа на мою давнюю любовь. Нет, между ними нет кровного родства, просто случайное сходство, и довольно сильное. Но я всей душой привязан к этой девочке. А вы, по сути, спасли ей жизнь, отдав немалую цену: победу в гонке и очень солидный приз. Я знаю, вы вполне могли зарулить на финиш и зафиксировать свою победу. Это отняло бы у вас не более получаса, включая фотографирование и ответы на вопросы газетных писак. Но вы решили иначе, и Настенька, хоть и пострадала, но не настолько сильно, насколько могла бы. Я вам обязан, и эти гогглы — меньшее, что я могу для вас сделать. Так что берите, они безусловно ваши.

Отказаться означало как минимум обидеть старого мастера.

— Что ж, спасибо вам.

Я положил футляр в карман сюртука. В принципе, можно было бы уже уходить, но мне казалось, что это будет невежливым. А Шнидт, закончив свою речь, уставился куда-то вдаль и замолчал. Мне не хотелось нарушать его грезы, и я потихоньку пил кофе и угощался пирожными, действительно великолепными. Наконец, он очнулся, повернулся ко мне и произнес:

— А вы знаете, лет этак сорок назад я чуть не женился на вашей бабушке.