Гонщик-2

Глава 21

Никаких скорых последствий моё выступление у купца Игнатьева не вызвало. Но мне до этого не было совершенно никакого дела. Я примерно раз в две недели посещал салон баронессы Сердобиной, всякий раз оставаясь у неё до утра. Со временем Александра обрела интерес и вкус к любовным играм, и вдвоём нам было вполне комфортно. В прочие дни я бывал вечерами у помещицы Томилиной, и в её доме мне были неизменно рады буквально все, от самой хозяйки и до последнего мальчишки на побегушках.

Регулярно навещал я и старого князя. Прадед, сдавший было после обнаружения предательства Савелия, ожил и выглядел бодрячком, несмотря на преклонный по любым меркам возраст. Он твердо был намерен дождаться рождения праправнуков, и регулярно напоминал мне о женитьбе. Я же до победы в императорской гонке и думать об этом не хотел, не до того было. Хотя невест — только свистни — полный двор набежит, бери любую.

Зима в этом году выдалась холодная, и мой железный конь до весны отдыхал в сарае. Но и в «Молнии» было ненамного комфортнее. Только и разницы, что не два колеса, а четыре. Все же остальные факторы — холод, снег, ветер — оставались в наличии. Я подумал, посчитал и приобрел на распродаже неплохое шасси с разбитым кузовом. Сделал заказ в свою собственную мастерскую, и через неделю во дворе моего дома стоял пусть и не слишком презентабельный, но вполне комфортабельный мобиль. А всего-то нужно было установить закрытую и остекленную со всех сторон кабину и смонтировать в салоне радиатор отопления, подключив его к парогенератору. Конечно же, я добавил тормоза, амортизаторы и прочие свои новшества. Уж больно они мне полюбились, уж больно удобно было с ними управлять аппаратом. Конечно, дизайн аппарата оставлял желать лучшего. Никаких тебе обтекаемых форм, все прямое да квадратное, но даже так получилось неплохо. И когда я в легком пальто выходил из своей «Эмилии» — так была названа машина, вокруг неизменно собирались зеваки.

Подумав ещё немного, я переработал закрытый кузов для фордовского шасси. В столицу отправился пробный десяток аппаратов и был раскуплен, кажется, еще при разгрузке поезда. «Эмилия» мгновенно получила широкую известность, а в мастерские поступило столько заказов, что мы с компаньонами решили расширять производство. Не сказать, что я изобрел что-то новое. Просто до сих пор не было принято заботиться о комфорте водителя. Максимум, что делали — устраивали закрытый салон для богатых владельцев. А водитель всё так же мерз в холода и мок под дождем. «Эмилия» же идеально подошла тем людям, кто ещё не разбогател настолько, чтобы обзавестись личным водителем, но при этом не желал мириться с личными неудобствами. Доходы товарищества круто пошли в гору.

В мастерской рождалась «Молния-2». Мы с Клейстом практически ежедневно что-то изготавливали, собирали, прикручивали, и груда железа на полу постепенно приобретала очертания мобиля. Уже была готова рама и собрана подвеска, уже лежали стопкой в углу колёсные диски, но ещё не пришли из Петербургской фабрики «Треугольник» заказанные там особые шины.

Завод Нобеля должен был вот-вот поставить компактную и мощную паровую машину, рассчитанную на работу с перегретым паром высокого давления. Из Ливенских мастерских ожидались детали рулевого редуктора. Мы же с механиком собирали из жести и латуни трехрядный радиатор для конденсирования пара.

В целом сложность конструкции возросла минимум вдвое против изначального мобиля Клейста. Того самого, что полгода назад был разбит о фонарный столб, а позже превратился в «молнию». Но за надежность я не переживал: каждый отдельный узел был тщательно отработан и проверен. К тому же, на всякий случай, все детали изготавливались в двойном количестве, и в отдельном складе лежала, по сути, еще одна «молния-2», только в виде запчастей.

Анастасия Платоновна Клейст несколько отошла от возни с новым мобилем, появляясь в мастерской один-два раза в неделю. У неё внезапно и, одновременно с этим, ожидаемо, появились новые заботы. Наша отчаянная гонщица и бескомпромиссная суфражистка обнаружила, что передовые взгляды на принципы построения общества совершенно не мешают деторождению. Зато дети, даже ещё не родившиеся, влияют на мировоззрение своих мам более, чем радикально. Так что Настенька курсировала, в основном, между квартирой, где проживала с мужем, и маменькой, которая была вне себя от счастья от этого известия. Дамы извлекли из закромов стопки пеленок, рубашечек и чепчиков и целыми днями их просматривали, проветривали и приводили в порядок.

Как-то незаметно промелькнуло рождество. На традиционный рождественский бал в дворянское собрание меня не пригласили. Видать, рылом не вышел, или Вернезьев поспособствовал. Ну так я о том и не жалел. У тех же Боголюбовых было и шумно, и весело, и, что гораздо важнее, душевно. В своём доме я вместе с детьми поставил и нарядил ёлку, и тоже отпраздновал частным, так сказать, образом. Я надарил приёмышам подарков и был до слез тронут подарками ответными, частью купленными на сэкономленные от обедов копейки, а частью сделанными своими руками. И сидя за праздничным столом с Мишкой, с девчонками, вдруг ощутил, насколько многого я был лишен прежде, в своей прошлой жизни. Нет, нынче я этих ошибок не допущу. Вот только выиграю большую императорскую…

Стоит заметить, что едва мой княжеский статус обрел реальные перспективы, как детей — что девчонок, что Мишку — стали привечать родители одноклассников. У них появились приятели, начал складываться свой круг общения, чему я был весьма рад. Не всё же им быть привязанными единственно ко мне.

В свободное время я не-нет, да открывал дареный купцом Игнатьевым футляр и рассматривал колье. И каждый раз вспоминал слова его покойной жены о крови на камнях. Постепенно мне и самому стало казаться, что я вижу частицы засохшей крови, прилипшие к темной глянцевой поверхности гранатов. Чтобы избавиться от навязчивой идеи, я отправился к старшему инспектору Боголюбову. И не в дом, не в гости, а на службу и по делу.

Инспектор сидел за столом, весь взмокший. Не то от чересчур сильно натопленной печи, не то от запредельных умственных усилий.

— Здравствуйте-здравствуйте, дорогой Владимир Антонович, — поднялся он мне навстречу.

За последний месяц Платон Сергеевич, кажется, даже похудел. Лицо его осунулось, глаза покраснели, и весь вид у него был встрепанный, словно и не было у него дома заботливой, любящей супруги с комплектом прислуги впридачу.

— Да уж, подкинули вы нам работенки, Владимир Антонович. Но не подумайте, я не жалуюсь, нет. Мы благодаря вам и князю Тенишеву раскрыли добрый десяток старых дел. Я даже премию по службе получил и, по слухам, был начальством представлен к ордену. Многого, конечно, не дадут, но на Станислава третьей степени я могу рассчитывать смело.

— Поздравляю, поздравляю.

— Да рано еще поздравлять. Целый ряд ограблений мы не можем доказать лишь потому, что нет ни свидетелей, ни похищенного имущества.

И тут я вспомнил о ключике, снятом с шеи Савелия.

— Платон Сергеевич! — хлопнул я себя по лбу. — Не велите казнить. Честное слово, совсем запамятовал. Вот, взгляните. Это вам ничего не напоминает?

— Отчего же?

Боголюбов повертел презент в пальцах.

— Очень даже напоминает. В Тамбове лишь в одном банке поставлены ячейки с такими замками. А откуда сия вещица?

— Я, Платон Сергеевич, снял её с шеи Савелия, когда вязал мерзавца.

— И вы столько времени молчали!

— Не намеренно, уверяю вас. Но я… Да подождите пять минут, не убегут ваши улики.

Боголюбова пришлось удерживать практически силой.

— Всё равно вам нужно готовить бумаги на осмотр и изъятие содержимого ячейки и еще кучу бюрократии разводить. Скажите лучше: вы можете проверить наличие на некоем предмете человеческой крови?

— Разумеется. Есть реактивы, есть специалисты.

— Тогда не сочтите за труд проверить вот эту безделушку.

Я достал из кармана футляр с колье.

— Разумеется. Сей же час… Никифоров!

Усатый полицейский из нижних чинов вытянулся перед начальственным столом.

— Отнеси в лабораторию к Порфирьеву, скажи, что я велел проверить факт наличия крови. И чтобы сегодня же!

И, оборотясь ко мне, добавил:

— Владимир Антонович, забегайте завтра в это же время, и вы получите полный отчет по своему вопросу. А сейчас извините: служба.

И он убежал прежде, чем я поднялся со стула.

На другой день я, как и было предложено, зашел к Боголюбову. Тот сиял, будто новенький червонец.

— Ну, Владимир Антонович! — закричал он, едва завидев меня входящим в двери кабинета. — Ну удружили! Вот они где у меня сейчас!

Он погрозил неведомым злодеям мясистым кулаком.

— Сколько дел, сколько дел мы получили возможность завершить! Дорогой вы мой человек, дайте я вас расцелую!

И прежде, чем я успел как-то отреагировать, подбежал ко мне, обнял и троекратно облобызал в обе щеки.

— Полноте, Платон Сергеевич, полноте — принялся я отбиваться. — В конце концов, я не румяная барышня.

— А-а! — махнул рукой Боголюбов. — ничегошеньки вы не понимаете. Сегодня у всей городской полиции праздник. Сам начальник управления готов был колесом пойти, когда увидел, что в той ячейке лежало. Теперь изловленные вами тати поют, что птички по весне. По всему Тамбову облавы идут, уж сколько душегубов переловили! И всё не по подозрению, а на основании твёрдых улик. Никакой Плевако не опровергнет такие доводы обвинения. По весне Тамбовских волков изловили, а нынче и прочую живность на каторгу сплавим. Глядишь, почище будет у нас в городе, поспокойнее. Это вы нынче слободской, вас эти нехристи не трогают, за своего почитают. А прочие обыватели страдают от этой швали преизрядно. Но теперь — шиш, не забалуешь! Всех отправлю под суд и далее в Сибирь, снег убирать. А снегу там, говорят, много.

— Эк вы разошлись, Платон Сергеевич! — улыбнулся я, — эк развоевались! А что по моему делу? Есть результаты?

— Есть, как не быть!

Боголюбов открыл ящик стола и вынул футляр с украшением и лист бумаги.

— Вот вам заключение эксперта. И, знаете, кровь на колье всё-таки была обнаружена. Много крови.

Старший инспектор вздохнул.

— Что вы теперь с этим делать намерены? — спросил он меня.

— Да ничего. Уж больно старая это история, и убийца, насколько я могу судить, вот уже два с лишним десятка лет в аду жарится.

Боголюбов наморщил лоб, вспоминая.

— Это не о князе ли Травине речь?

— О нем самом.

— Я, Владимир Антонович, знакомился с этим делом. Давно, едва только поступивши на службу в полицию. И была бы тогда вот эта улика, — он постучал пальцами по листку с заключением, — Травин бы лишением титула не отделался. Поехал бы куда-нибудь за Иркутск, искупать свои прегрешения исключительно физическим трудом. Но коль скоро от людского правосудия он уйти сумел, то от Божьей кары увернуться не смог. Как Травин титула лишился, так в короткое время начисто сошел с ума и помер страшной смертью. Была у него мельница. И понес его чёрт на самую верхотуру. Не знаю, как там дело было, но попал он в самые жернова. После мельница та зачахла: никто не хотел зерно с кровью молоть.

Я поднялся, прибрал и бумагу, и футляр.

— Ну что ж, спасибо вам, Платон Сергеевич, и за экспертизу, и за рассказ.

— Да что вы, Владимир Андреевич, это вам спасибо. Такое дело сделали! Такое дело!

Из полиции я отправился к Шнидту. Был у меня к нему интерес, да и о княжне Тенишевой рассказать хотелось.

Старик встретил меня восторженно.

— Владимир Антонович, мне удалось составить рецепт особого стекла. Вот, извольте взглянуть.

И протячнул мне гогглы со стеклами необычного зеленоватого оттенка.

— Для ночного зрения? — уточнил я, крутя в руках очки.

— Именно! Конечно, мелких деталей разглядеть не удается, но видно достаточно, чтобы без усилий различать предметы, людей и животных. Думаю, в таких очках вполне можно ездить ночью на мобиле, не боясь угодить в яму или сослепу на кого-нибудь налететь.

— Превосходно, Альфред Карлович, превосходно!

Я и в самом деле был восхищен. Надо же! Без сложной электроники, безо всяческих привычных мне наворотов создать прибор ночного видения!

— Я бы сходу заказал у вас две пары, себе и Клейсту. Мне для большой императорской гонки такие очки очень даже пригодятся. А если вы покажете свою новинку генералам, они её оторвут у вас вместе с руками. И заплатят столько, сколько вы скажете, без торга.

— Вы думаете? — озабоченно потеребил бородку мастер.

— Уверен. А хотите еще одну идею?

— Давайте, — азартно потёр ладони старик.

— Вы знаете, что все живые организмы испускают тепло?

— Да, конечно.

— Но тепло — это, по сути, часть излучения нашего светила. Наши глаза способны видеть только часть солнечного спектра, самую его середину. Но вдруг возможно с помощью ваших хитрых методов увидеть и тепловые лучи?

— Вы думаете? Хотя, конечно, это вполне вероятно. Но для чего?

— Разумеется, для того, чтобы увидеть скрытое. Вот, к примеру, взять родственника вашего, Платона Сергеевича. Придет он со своими подчиненными бандитскую малину брать. А сколько в ней бандитов, где находятся? Поди, разберись. А так он по тепловому излучению сможет всё видеть прямо сквозь стены.

— Хм… Разумно. Надо будет провести несколько опытов, но ничего невозможного я не вижу. Вы извините, я…

Артефактор кинулся было в лабораторию, так что пришлось его останавливать.

— Альфред Карлович, прежде, чем вы погрузитесь с головой в новые эксперименты, не могли бы вы посоветовать мне хорошего и, главное, порядочного ювелира?

— Извольте. Соломон Яковлевич Фридман. Его мастерская на углу Дорожковской и Кадетской улиц. А для чего вам понадобился ювелир? Не собрались ли вы сочетаться законным браком с какой-нибудь юной барышней?

— Ну нет, Альфред Карлович, я еще не всё сделал в своей жизни, чтобы хоронить себя в этом самом законном браке. Рано мне ещё туда. У меня несколько иной повод. Надо почистить одну вещицу. Вот, взгляните.

Я вынул из кармана шкатулку с колье и подал Шнидту. Тот открыл и в первое мгновение даже пошатнулся. Изменился в лице. Тревожно взглянул на меня и нервным, прерывающимся голосом спросил:

— Владимир Антонович! Откуда это у вас?

— Успокойтесь, Альфред Карлович, я сейчас всё расскажу. Прикажите служанке подать чаю, этот разговор не на пять минут.

Полчаса спустя мы всё ещё сидели за столом.

— Вот так, Альфред Карлович, это колье оказалось у меня, — закончил я свою историю. — А почему это вас так взволновало?

— Понимаете, это было любимое украшение моей Вареньки.

При этих словах голос Шнидта дрогнул. Он яростно посмотрел в сторону и, словно бы невзначай, прикоснулся указательным пальцем к уголку глаза.

— У меня от матушки остались серьги. Как раз в комплект к этому колье.

— Да-да, — торопливо подтвердил мастер. — Серьги, колье и перстень. Она всегда носила их вместе. Так зачем вам с этим к ювелиру?

— Вот.

Я вынул из кармана заключение экспертизы и положил перед стариком. Тот прочел и взглянул на меня в упор.

— Значит, все-таки он? Он убил?

— Боголюбов говорит, что будь тогда возможна эта проверка, Травина упекли бы в Сибирь пожизненно. Но, опять же по его словам, Бог и сам покарал убийцу. И я склонен с ним согласиться.

— Да, да…

Шнидт замолчал, уставившись куда-то вдаль немигающим взглядом.

Меня ждали дела, да и к ювелиру нужно было успеть, так что я легонько откашлялся. Артефактор тут же встрепенулся.

— Ох, простите старика, Владимир Антонович, задумался. Знаете, что? Оставьте этот футляр мне. Я всё сделаю в сто раз лучше любого ювелира.

— Извольте.

Я пододвинул шкатулку с украшением по столу к Шнидту.

— Ну а мне пора. Вас же я не тороплю, мне не к спеху. Я хотел, чтобы это был свадебный подарок моей невесте. Но таковой, покамест, в обозримом будущем не наблюдается.