Гонщик-2

Глава 4

На обратном пути я, кажется, ехал еще быстрее. Разминулся с десятком конкурентов. Они смотрели на меня, как на идиота, один даже изволил покрутить пальцем у виска, но мне до них дела не было совершенно. Была лишь цель: в кратчайшие сроки доставить врача к Насте Боголюбовой.

Я остановил мобиль, лихо, с заносом, развернувшись. Он качнулся на рессорах и замер. Рядом нервно сглотнул Кацнельсон. Отпустил поручень и осторожно, чуть покачиваясь, спустился на землю.

— Вы безумец, господин Стриженов. Это… это было натуральное сумасшествие. Я впервые прокатился на гоночном аппарате и думаю, что в последний раз. Где госпожа Боголюбова?

— Вот она, пройдемте, — подсуетился Клейст.

Проводил доктора к девушке и вернулся. Поглядел, как я стягиваю с головы шлем, как вытираю платком вспотевший лоб…

— Владимир Антонович, вы обернулись за час и двадцать минут. Вы поставили рекорд скорости в гонке. Вы ехали больше семидесяти миль!

— Если точнее, в среднем семьдесят три мили в час. То-то Кацнельсон так с лица спал! Но, согласитесь, был повод. Честное слово, если бы не это, я бы ехал свои обычные пятьдесят восемь и в ус не дул. А как вы? Никто не подкатывал?

— Вы знаете, был один подозрительный мобиль. Остановился, не доезжая метров пятидесяти. Вышел из него развязный молодчик с тросточкой, поглядел издалека на меня, на мобиль, на тело, лежащее на земле, сел обратно и они уехали.

— Наверное, посчитали меня мертвым. А мобиль нетрудно перепутать.

— Наверное, — согласился Клейст. — Но я тут немного покопался в мобиле «Скорости». Отчасти из любопытства, отчасти от скуки. И вот, что я нашел.

Он вынул из кармана и протянул мне смятый кусочек свинца.

— Знаете, что это?

— Знаю. Увы, знаю. Пуля.

— Она пробила охлаждающие трубки конденсатора, переднюю стенку котла и расплющилась о заднюю.

— То есть, стрелок сидел где-то там, на линии, продолжающей дорогу. И стрелял так, чтобы разбить котел именно перед поворотом.

— Да. И думается мне, что эта пуля должна была предназначаться нам с вами.

Я прикинул варианты и согласился:

— Похоже. А из-за нашей поломки вперед вылетел мобиль «Скорости». Только знаете что, Николай Генрихович, похоже, что стрелок и те, кто пытался испортить наш мобиль, из разных команд. В итоге они действовали несогласованно и фактически сыграли друг против друга. И трагический исход этой аварии, как ни цинично это звучит, сыграл нам на руку.

Подошел Кацнельсон.

— Марк Соломонович, что с Анастасией Платоновной? Как она?

— Лучше, чем я ожидал. Сильное сотрясение головного мозга, многочисленные ушибы, сломано два ребра — скорее всего, о руль при ударе, но, по счастью, внутренние органы, насколько я могу судить, не пострадали. Легкие ожоги нижней части лица — это пустяки, пройдет без следов.

— То есть, ничего непоправимого не случилось?

— Можно сказать, да. Конечно, требуется еще понаблюдать за состоянием госпожи Боголюбовой, но можно сказать, что она легко отделалась, в отличие от того бедолаги, — он кивнул на тело механика.

— Тогда… Если мы вам здесь не нужны, то мы поедем. Надо, наконец, закончить гонку, пусть и с опозданием.

— Конечно езжайте. Я дождусь фургон и доставлю Анастасию Платоновну в больницу.

Гнать больше не было смысла. Но и совсем уж плестись я тоже не желал. Ехал привычно, и даже успел обогнать нескольких аутсайдеров.

Народу на финише было совсем немного. Несколько репортеров, несколько человек из числа клуба гонщиков, небольшое число скучающих зевак и, к моему удивлению, господин старший полицейский инспектор Платон Сергеич Боголюбов собственной персоной. Он выждал, пока я получил отметку о завершении гонки, пока зафиксировал время, и лишь потом подошел. Выглядел он взволнованным, бледноватым, поминутно снимал фуражку и протирал большим клетчатым платком потеющий лоб.

— Здравствуйте, господа. Господин Стриженов, господин Клейст… Рад видеть вас в добром здравии.

— Спасибо, Платон Сергеевич.

— Скажите…

Инспектор сильно нервничал, отчего речь его, обыкновенно гладкая и связная, стала отрывочной и сбивчивой.

— Это правда, что мобиль товарищества «Скорость» попал в аварию?

— Увы, да.

Боголюбов побледнел еще сильнее, стиснул правой рукой ворот сюртука и всем телом подался ко мне:

— А Настенька? Что с ней? Она жива?

— Как сказал господин Кацнельсон, ничего непоправимого не произошло. С его слов, у девушки сильное сотрясение, сломано два ребра, но внутренние органы не пострадали. Руки-ноги целы, а полтора-два десятка синяков можно не считать. Думаю, не более, чем через два часа ее доставят санитарным фургоном в городскую больницу под присмотр врачей.

— Ну, слава богу!

Платон Сергеевич вымученно улыбнулся.

— Владимир Антонович, — он прекратил терзать свой ворот и ухватил меня за рукав кожанки. — Не могли бы вы сейчас проехать ко мне и рассказать обо всем Верочке? Она вот уж четыре дня как места себе не находит. А тут еще и такие известия!

— Увы, — помотал я головой. — Мне надо хотя бы слегка привести себя в порядок. Поглядите сами, в каком виде мы с Николаем Генриховичем. На нас, кажется, собрана вся пыль, какая нашлась от Воронежа до Тамбова. Но, думаю, пока что Вере Арсеньевне будет довольно свидетельства доктора Кацнельсона. А позже, например, завтра, я готов нанести вам визит и подробно обо всем рассказать.

— Хорошо, — покладисто кивнул Боголюбов. — В таком случае, мы будем ждать вас завтра к шести. И вас, господин Клейст, тоже.

Инспектор собрался было уходить, но я его остановил:

— Платон Сергеевич!

— Да-да?

— Вот.

Я протянул на ладони пулю, найденную Клейстом. Спрашивать, что это такое, Боголюбов не стал, понял с одного взгляда.

— При чем здесь это? Или…

Взгляд полицейского мгновенно стал жестким, даже несколько хищным.

— Именно, — подтвердил я его догадки. — Николай Генрихович нашел ее в обломках мобиля, которым управляла ваша дочь. Выстрел был сделан так, чтобы непосредственно перед поворотом гонщик потерял ориентацию, и авария выглядела произошедшей от естественных причин.

У Боголюбова сжались кулаки. На скулах вздулись желваки, глаза опасно сузились.

— Я этих… из-под земли достану! — прошипел он. — Все сгниют на каторге! Все, до единого! Позвольте!

Он взял с моей ладони пулю и убрал ее к себе в карман.

— Николай Генрихович, — он остро посмотрел на Клейста. — Вы готовы дать в суде показания о том, где нашли эту пулю?

— Не сомневайтесь, Платон Сергеевич. Я желаю уничтожить этих негодяев не меньше вашего, и непременно подчистую, чтобы и духа не осталось.

— Прекрасно. Ну, тогда я поспешу, расскажу Верочке новости. А вас, господа, непременно жду завтра к обеду.

На обед к Боголюбовым я отправился один. Клейст сперва собирался, но после передумал. Отговорился усталостью: мол, гонка выпила из него все соки. Кто знает, может, и вправду не успел оклематься. Но, думаю, выбила его из колеи церемония награждения. Нет, мы наград и премий не ждали, хотя у меня была, если честно, легкая надежда. Но в правилах четко обозначено: счетчик времени останавливается после отметки о завершении этапа. И даже с учетом того, что во всех этапах мы были первыми, в итоге оказались лишь девятыми. Не самые последние, но о призовых местах можно было даже не заикаться.

Действо происходило в здании Тамбовского губернского дворянского собрания. Помимо делегатов клубов гонщиков из всех четырех городов, были участники гонки, благополучно добравшиеся до финиша, а также не добравшиеся, но пожелавшие присутствовать. Разумеется, были «лучшие люди города» во главе с градоначальником, и пресса четырех губерний в большом ассортименте.

Наше присутствие на церемонии было номинальным: похлопать победителям да поулыбаться для общего фотоснимка. Дело шло своим чередом: вызывались победители, им вручались именные чеки на получение призовых денег, они произносили однотипные благодарственные речи, словно их победа — дело рек исключительно господ председателей клубов, организовавших состязание. О нас, о товариществе «Молния», ни слова, будто мы и вовсе не участвовали, и не опередили девять десятых участников. Меня это не сильно напрягало, а вот Клейста — весьма.

— В чем дело, Николай Генрихович? — шепнул я на ухо механику.

— Обратите внимание, нас подчеркнуто игнорируют, — так же, шепотом ответил он. — Впрямую не отворачиваются, но первыми не подходят, и любой разговор максимально быстро прекращают.

— Из-за чего сыр-бор, как вы думаете?

— Не могу сказать. Но поглядите вон туда.

Клейст показал глазами в дальний угол зала. Я посмотрел: Вернезьев. Стоит с видом победителя, словно не лишился разом приза, весьма неплохого мобиля, отличного гонщика и механика. Собственно, при любом раскладе второе место и пятнадцать тысяч ему были гарантированы, так что особой радости у него быть не должно. Пытается держать лицо? Возможно.

Баронет перехватил мой взгляд и довольно осклабился. Я ответил презрительной усмешкой и отвернулся.

После официальной части всех присутствующих пригласили в соседний зал к накрытым для фуршета столам. У широких двустворчатых дверей установили столик со свежими газетами, посвященными, конечно же, прошедшей гонке. Я не стал интересоваться: прессу читать я предпочитаю в спокойной обстановке. Например, дома, за вечерним чаем. Клейст же ухватил свежий номер «Ведомостей», пробежал глазами заголовки, и буквально вскипел, что тот паровой котел.

— Николай Генрихович, что вас так взволновало? — поинтересовался я.

— Вот, смотрите сами, — сунул он мне пачку листов.

На сероватой рыхлой бумаге под нашими фото крупными буквами было оттиснуто: «Герои или злодеи? Кто стоит за аварией мобиля товарищества 'Скорость».

Я пробежал статью по диагонали. Некий неизвестный автор, не обвиняя впрямую, подводил читателя к мысли, что авария подстроена нами ради выигрыша в гонке. Чушь несусветная, аргументов никаких, одни голословные декларации. Но ведь обыватели поверят! Как говорил — или еще скажет — доктор Геббельс, чем чудовищней ложь, тем скорее в нее поверят. Потом, конечно, ложечки найдутся, а осадок останется: то ли он украл, то ли у него украли. И ведь наверняка таких статеек тиснуто множество, и в самых разных газетах. И тот, кто эти статейки писал и размещал, наверняка в курсе самого факта засады. А поскольку в моем кругу эта информация имеется только у троих — меня, Клейста и Боголюбова, то найти автора — это означает, практически, найти как стрелка, так и того, кто приказал стрелять. Впрочем, это разговор на вечер, для Боголюбова.

После такого мне резко стало не до фуршета. Клейст и вовсе почти что выбежал из зала. Как бы чего не сотворил сгоряча. Потом будет сложнее доказывать свою непричастность. Но просто так пройти мимо улыбающейся физиономии Вернезьева я не смог.

— Радуетесь, баронет?

— Конечно, господин Стриженов. Поражение соперника — всегда радость.

— Этот пасквиль, — я кивнул в сторону столика с газетами, — ваших рук дело? Можете не отвечать, догадаться нетрудно. Но — мелко. Сперва нагадить себе в карман, а после обвинять в этом других — мелко.

— Что вы имеете в виду?

Вернезьев талантливо изобразил оскорбленную невинность.

— Как что? Разве не вы пытались испортить мой мобиль, задержать меня всеми силами в Скопине? Не делайте такое лицо, мне доказательства не нужны, достаточно того, что я это знаю. Вы пытались меня задержать, а потом, когда не удалось, посадили в засаду стрелка. Только вот в итоге подстрелили собственный мобиль и угробили собственного механика. Ваше счастье, что Анастасия Платоновна не очень сильно пострадала, а то бы ее отец уже вышиб вам мозги из служебного револьвера.

— Засада? Стрелок?

Я не большой физиономист, но мне показалось, что сейчас Вернезьев не играл.

— А что, вы не удосужились разобраться с причиной аварии? Ну так я вам расскажу. Стрелок пробил пулей котел перед самым поворотом, и госпожа Боголюбова просто не видела, куда нужно править. И сил быстро затормозить у нее не хватило. Вот только стрелять он должен был в меня. Как же вы так промахнулись, господин Вернезьев? Ай-ай-ай!

Лицо баронета закаменело, он не глядя поставил бокал с шампанским на ближайший стол и быстрыми шагами вылетел наружу.

Когда я вышел на улицу, то увидел лишь удаляющийся мобиль Вернезьева.

— Куда это он? — Спросил меня Клейст.

— На разборки, Николай Генрихович. Помните, мы с вами говорили о том, что инцидент в Скопине и засада — это работа разных группировок?

— Помню, конечно.

— Вот я и попытался их друг с другом стравить. Может, это и глупо, но я надеюсь, что в итоге один хищник загрызет другого. А если повезет, они прикончат друг друга.

Эта новость чуть подняла настроение Клейста, но ехать к Боголюбовым он, тем не менее, отказался.

— Вы сами знаете, Владимир Антонович, сколько у нас незаконченных заказов. А поскольку приза мы не получили, деньги придется зарабатывать классическим, так сказать, способом. Езжайте — вы обещали. А я тут, с детьми останусь. И то правда — здесь как-то душевнее.

Что душевнее, это и я знаю. Может, и нет разносолов, заливной осетрины и перепелов с ананасами, но все настолько от души, что не ответить взаимностью просто невозможно. Вот и вчера, едва мы подкатили к воротам, как тут же Мишка — явно дожидался — их отворил. Осталось лишь закатиться в сарай. И баня истоплена, и самовар поспел, и на столе пусть и простая еда, но все вкусное, сытное, с пылу — с жару. Видно: ждали, готовились, как бы не с самого утра. А без нас — скучали. И вот такая искренняя, от самого сердца, забота для меня гораздо ценнее всех балов и приемов. Но — действительно, обещал. И потому Клейст будет лечить душу в доме, где его любят и уважают безо всяких условий, а я поеду обедать туда, где меня принимают за мой статус и ради моего знакомства со взбалмошной дочкой в надежде, что со мной рядом она образумится и вернется к принятым в обществе традициям своего пола. Ну или, по крайней мере, эти проблемы станут головной болью не родителей, а лично моей.