Гонщик-2

Глава 13

Удивительно, но Настя Боголюбова явилась на вокзал ровно в семь часов сорок пять минут, секунда в секунду, напрочь разрушая миф о слишком вольном обращении женщин со временем. Наверное, все дело в её суфражистских наклонностях. Правда, количество багажа, которое следом за ней вез на тележке носильщик, было вполне женским. С ума сойти! Восемь чемоданов на два дня! Клейст, к примеру, обошелся одним саквояжем. В самом деле, что нужно холостяку в дороге? Смена белья, чистая сорочка, пижама и несессер.

Мобиль уже был погружен на платформу под личным надзором Клейста. К составу прицепили паровоз, и он пыхал паром и пускал из высокой толстой трубы жирный черный дым. Пахло углем, смазкой и еще чем-то неуловимым, присущим только железной дороге.

Носильщик, надрываясь, затащил чемоданы Боголюбовой в купе, и мы прошли в вагон. Я положил на столик у окна папку с двумя экземплярами контракта.

— Ну что, коллеги, желаю вам удачи. Надеюсь послезавтра вечером поздравить вас с победой.

— Как, Владимир Антонович, вы не едете в Калугу? — удивилась Анастасия.

— Увы, нет. У меня дела в Тамбове, и отложить их невозможно. К счастью, вчера вечером появились вы и спасли меня от разрыва на две половинки. Так что езжайте и покажите всем калужским снобам, чего стоят тамбовские женщины, а я нынче останусь здесь.

— Ну а я пойду проведаю мобиль, — сказал Клейст и вышел из купе.

Я последовал за ним.

— Николай Генрихович, куда вы собрались? Зачем? Ведь не далее, как полчаса назад вы собственноручно закатили нашу «Молнию» на платформу и привязали к ней тросами.

Да, название товарищества нынче распространилось и на мобиль. На его бортах специально приглашенный художник нарисовал символические зигзаги молний, так что теперь его при всем желании невозможно было спутать с другим.

— Ну как я поеду в одном купе с незамужней барышней! — принялся втолковывать мне механик, словно несмышленому школяру. — Это ведь непоправимо уничтожит ее репутацию в обществе!

Видимо, мы говорили слишком громко, потому что не успел Клейст закончить свою речь, как дверь купе распахнулась.

— Николай Генрихович, — произнесла упомянутая незамужняя барышня. — Моя репутация уже испорчена настолько, что дальше некуда. Сами посудите: эмансипированная донельзя суфражистка, безумная гонщица, помешанная на мобилях. И, главное, до сих пор не замужем, из чего обыватели делают вывод, что во мне имеется существенный изъян. Ведь замуж девиц выдают начиная с пятнадцати лет, а мне уже двадцать один. К этому возрасту иные уже по два ребенка имеют. Я стара для брака, и поэтому на свою репутацию и на общественное мнение мне плевать. Так что не говорите ерунды и возвращайтесь в купе. Путешествие в Калугу на открытой платформе не добавит вам здоровья.

От такой четкой формулировки я, признаться, несколько обалдел. И эта женщина вчера вечером жалась и мялась, пытаясь заставить меня угадать её тайные желания! Неужто моя вчерашняя речь так благотворно подействовала на девицу Боголюбову?

В этот момент паровоз дал гудок, служитель на перроне прозвонил в колокол, и кондуктор пошел по вагону, выгоняя провожающих. Вышел и я. Махнул рукой под окном, мне махнули в ответ. Поезд тронулся, увозя новую звезду гонок к началу её карьеры. А я оседлал своего железного коня и отправился готовиться к завтрашнему визиту.

Наверное, многие обыватели считают гонщиков безумными адреналиновыми наркоманами, в любой момент готовыми на любое сумасбродство. Возможно, кто-то из нашей братии и впрямь такой, но не все. Я бы даже сказал, далеко не все. По крайней мере, я точно не из таких. Поэтому, трезво обдумав риски и расклады, я решил подстраховаться.

В слободском кабаке было довольно пусто, лишь несколько субъектов неопределенного рода занятий что-то обсуждали в дальнем углу. Ну да: сейчас полдень, публика соберется ближе к ночи. Хозяин стоял за стойкой и сосредоточенно протирал грязной тряпкой глиняную кружку со сколотым краем, не забывая при этом следить за происходящим.

— Любезнейший!

Я закрутил волчком на столешнице серебряный рубль, привлекая внимание трактирщика.

— Чем могу быть полезен господину…

— Гонщику.

Не сомневаюсь, имя мое он знал прекрасно. Вон, вчерашний номер ведомостей лежит на стойке.

— Так чем я могу быть полезен уважаемому Гонщику?

— Мне нужно увидеться с Золотым.

Жесткая ладонь накрыла монету.

— Нет ничего проще. Поднимайтесь на второй этаж, нумер шесть. Золотой как раз потребовал завтрак, так что ваш визит неловкости не вызовет ни с его стороны, ни с вашей.

Я кивнул и принялся подниматься по скрипучей деревянной лестнице.

У двери с номером «шесть» я остановился и, встав чуть сбоку, постучал.

— Кого черти несут? — раздалось из комнаты. — Щербатый, ты? Когда будет готов завтрак?

— Это Гонщик, отозвался я.

— А-а! Тогда пожди мальца, я чуток приберу.

Через минуту дверь номера распахнулась, и на пороге появился сам Золотой. В руке у него был револьвер со взведенным курком. Убедившись, что я — это именно я, он аккуратно спустил курок и посторонился, освобождая проход. Выглянул в коридор, убедился, что там пусто и закрыл дверь, не забыв запереть засов.

Комната хранила следы вчерашнего разгула. В углу — груда пустых бутылок, на столе — пятна подозрительного вида, разобранная постель сохранила на белье следы губной помады. Воздух в номере был спертым и отдавал кислятиной, так что я сразу прошел к окну и распахнул створки, впуская в помещение свежий сентябрьский ветерок. Дышать сразу стало легче.

— Ну да, — хмыкнул Золотой на мои действия, — гульнули вчера, устроили праздник душе.

И, посерьезнев спросил:

— Зачем пожаловал?

— Дело есть. Может, не совсем по твоей специальности, но ты сам решай: возьмешься, или посоветуешь кого.

— А что за дело?

— Да понимаешь, собрался я завтра вечером с визитом в один дом. А некий человек собрался мне этого не позволить и за непослушание шибко наказать. Так вот: надо поглядеть, кто у того дома в засаду сядет, да объяснить человеку, что он неправ. Доходчиво так объяснить.

— Сам я не пойду, конечно, тут ты правильно сообразил. Но человечка пошлю. Есть у меня один специалист. Куда идти собрался?

— Загородный особняк Сердобиной.

— Пятьсот рублей, — тут же выставил ценник бандит. — И это лишь для тебя, считай, по-дружески. Половину вперед, половину после работы.

— Годится. Вот задаток.

Я достал бумажник и отсчитал деньги. Золотой не глядя сгреб ассигнации и сунул в карман.

— Ну все, считай, дело сделано, — весомо сказал он. — Послезавтра, как вернешься, загляни сюда ко мне, я расскажу, как все прошло.

— Заметано.

Как хорошо, что в особняках аристократов рядом с прихожей есть специальные комнаты для того, чтобы гости могли переодеться и привести себя в порядок. Потому что трудно не испачкаться, рассекая на мотоцикле по тамбовским осенним хлябям. Откровенно говоря, к концу поездки я был с ног до головы облеплен изрядной толщины слоем грязи. Но меня отвели в эту самую специальную комнату, и я переменил гонщицкую амуницию на привезенную с собой в непромокаемом кофре пиджачную пару. Думаю, я мог обойтись брюками, пуловером и шейным платком, потому что баронесса, встречая меня, одета была и вовсе просто.

— Вольдемар, я предупредила прислугу, чтобы гнали прочь любого визитера за исключением государя императора.

— Думаю, государю императору нет сейчас никакого дела до нас с тобой. А со всеми остальными справятся и слуги.

Мы вдвоем сидели на канапе все в том же будуаре, болтали ни о чем, пили превосходное красное вино, закусывали его тончайшими ломтиками буженины и копченого окорока, и расстояние между нашими коленями вряд ли превышало ширину ладони. По меркам светского этикета — разврат. Ну так ради разврата и была устроена эта встреча.

Вино, хотя и было легким, постепенно оказывало свое действие, и большей частью на баронессу. У нее заблестели глаза, покраснели щеки, а наши руки, утаскивая с тарелок очередной кусочек деликатеса, все чаще словно бы нечаянно соприкасались. В какой-то момент я решил, что пора идти дальше и, перехватив ее руку, нежно прикоснулся губами к бархатной коже запястья.

Одновременно, не сговариваясь, мы повернулись друг к другу. Первый нежный поцелуй случился словно сам собой. У Александры вырвался прерывистый полувздох-полувсхлип, она откинула голову назад, а я принялся бережно целовать её лицо, шею, маленькие аккуратные ушки, из которых нынче были предусмотрительно вынуты сережки.

Дыхание девушки участилось. Не открывая глаз, она нашла мои губы своими, и принялась отвечать на поцелуи, пусть неумело, но с таким пылом, какой я никак не ожидал в ней обнаружить. Я чувствовал, что баронесса почти готова к дальнейшему сближению, но внезапно она резко выпрямилась и отстранилась. Вскочила на ноги, подбежала к скрытой за драпировкой двери, шепнула:

— Подожди немного!

И скрылась.

Я был раздосадован: такой момент испорчен! Но минуту спустя, когда возбуждение несколько улеглось, признал: заниматься любовью на канапэ — не самый лучший вариант, особенно, если совсем рядом есть большая удобная кровать.

Ждать в бездействии было невозможно. Я налил себе вина и принялся ходить по комнате взад-вперед, то и дело отпивая из бокала. Наконец, из складок драпировки показалась прелестная обнаженная рука и поманила за собой. Поставив бокал куда придется, я взялся за протянутую мне руку и был немедленно введен в святая святых — дамскую опочивальню. И кровать здесь была вполне подходящая. Пусть и без балдахина, но вполне приличных размеров. Покрывала с кровати были убраны, белье блестело шелком, одеяла были приглашающе отвернуты, а подушки тщательно взбиты.

По обе стороны изголовья стояли шандалы со свечами, освещавшими ложе неверным, колеблющимся светом. Стены комнаты скрывались в темноте, и при наличии минимального воображения вполне можно было представить, что и эта постель, и мы сами — всё висит в первобытной мгле среди беспредельного «ничто». И эта кажущаяся оторванность от всего мира помогала освободиться от условностей, предрассудков и тайных страхов, навязанных этим самым миром.

Сама Александра тоже преобразилась: распустила волосы, и заменила платье на длинную, до пят, сорочку тонкого шелка без единого украшения. Скинув пиджак на пол, я притянул женщину к себе, и сквозь тонкую ткань ощутил жар ее тела, равно как и сотрясающую её нервную дрожь.

Сейчас, стоя передо мной, баронесса вдруг оказалась совсем невысокой. Я потянулся было к ней с поцелуем, но она остановила меня, прижав указательный пальчик к моим губам.

— Володя, — прошептала она запрокинув голову и глядя мне в глаза, — я должна тебе сказать. Эта сорочка… я…

Она замялась, и даже в том слабом свете, что давали полдюжины свечей, был виден заливший ее щеки стыдливый румянец. Уткнувшись лицом мне в грудь, она все же решилась договорить:

— Понимаешь, я готовила её к своей первой брачной ночи, и…

Александра опустила голову и закончила фразу совсем уж тихо:

— Мой брак так и не был консумирован.

Теперь мне многое стало ясно. Про женские страхи «первого раза» я был вполне наслышан. Многие из них были вполне оправданы, но сейчас это был не тот случай. Я легко поднял так и не познавшую мужчины вдову на руки, и за оставшиеся до кровати четыре шага успел шепнуть в ответ:

— Не бойся, я не сделаю тебе больно.

На удивление, проснулся первым. Утро выдалось солнечным, и вся спальня была залита ярким светом. Александра спала, разметав по подушке роскошные волосы. Одеяло сползло вниз, открыв замечательный вид на небольшую правильной формы грудь с прелестным розовым соском.

Какое-то время я любовался открывшейся мне картиной. Но тут солнечные лучи доползли до подушки. Красавица смешно наморщила носик, потянулась, отчего стала еще соблазнительней, потом открыла один глаз, ойкнула, и, до самого подбородка натянув одеяло, испуганно посмотрела на меня. Через секунду она нахмурилась, потом улыбнулась и, наконец, звонко рассмеялась, окончательно превратившись в веселую девчонку, какой я и хотел ее видеть.

Придерживая одной рукой одеяло на груди, она другой нашарила где-то в постели сорочку, вытащила ее и какое-то время разглядывала несколько маленьких бурых пятнышек на подоле. Потом без сожалений отбросила ее в сторону и повернулась ко мне.

— Спасибо тебе, Володенька, — чуть смущенно проговорила она. — Я, признаться, очень боялась вчерашней ночи. Безумно хотела и столь же безумно боялась. Если бы ты знал, какие ужасы рассказывают друг другу женщины о первом разе!

Я чуть не брякнул: «Знаю», но вовремя удержался. К счастью, Александра ничего не заметила и продолжала щебетать:

— Ты… ты просто прелесть!..

Я закономерно надулся от гордости, и тут же получил:

— Но такой развратник! Кто бесстыдно пялился на меня все утро вместо того, чтобы прикрыть одеялом?

— Ты слишком красива, — ответил я с улыбкой. — Такую красоту грех прятать.

Баронесса довольно улыбнулась:

— Хорошо, ты прощен… отчасти. Но я дам тебе возможность искупить свою вину. Например, через неделю.

— Я непременно воспользуюсь этим шансом.

— Имей в виду, ты пообещал! — погрозила она мне изящным пальчиком с полированными перламутровыми ноготками. — А теперь отвернись, мне нужно выйти. Да, туалетная комната вон за той дверью. Одевайся, и горничная проводит тебя в розовую гостиную.

Александра упорхнула, а я, совершив утренний туалет, дождался горничную и был препровожден на завтрак.

Через час милой болтовни, прерываемой чаем и пирожными, я переоделся в отчищенную за ночь одежду гонщика и, распрощавшись с хозяйкой, покинул особняк. По дороге мне никто не встретился, и я, закинув мотоцикл и вещи домой, отправился к Золотому. Надо было расплатиться, да и послушать рассказ мне тоже было интересно.