Гений МАЗа

Глава 3

Облом

По советской печальной статистике множество смертей гонщиков в автокатастрофах происходит вне ралли, уже по пути домой, с усталости. Поэтому в Афинах все наши боевые кони заехали на те же автовозы, на которых прибыли в Париж. Кроме единственного ижевца, разбитого в ноль в горах Хорватии. Несмотря на опасения тренера, серийные ВАЗ-21067 доползли до финиша в полном составе, четыре литовских — тоже, плюс одна, увы, на буксире. В общем, среди заводских команд советские выглядели лидерами, моя победила в своей категории, обогнав чёртовы «воксхоллы», литовцы у себя заняли почётное второе место, пропустив лишь поляков, а Ижмаш… Спасибо, что дотащились. В индивидуальных зачётах Брундза завоевал первое место в абсолюте, обогнав Засаду, я с Иваном — первое в своей группе и непозорное седьмое в общем списке.

Было приятно, что во время награждения все наши пилоты получили специальный приз от «Пирелли» — чеки в итальянских лирах на сумму свыше 5 тысяч долларов в эквиваленте, царская щедрость. Мне незаметно сунули в руки конверт с 3 тысячами дойчмарок, подозреваю — Стасису тоже, но это не тот случай, чтоб делиться впечатлениями. Чеки собрал Цыганков, обещая по приезду в Союз возместить валюту чеками для магазина «Берёзка». Марки я спрятал, намереваясь превратить их во что-то полезное на следующих международных ралли.

Не обошлось и без жидких призов, их мы пустили по кругу уже в автобусе, не обделяя технарей и прочий вспомогательный персонал, Катя тоже причастилась сухеньким. В общем, обратная дорога через Болгарию и Румынию, а потом по Украине выдалась весёлая.

Под бухло травили байки.

— В Милане пара местных подкатывает к переводчику. Спрашивают: правда ли, что аутомобиле руссо умеют ездить по дну реки? — вспомнил Лукьянов.

— Бред, на-аверно, — усомнился Брундза.

— Не-а! Они смотрели фильм «Невероятные приключения итальянцев в России», у них тоже показывали.

— Не машина, а подводная лодка! — Катька радостно хлопнула себя по коленкам. — Не открывай окно, болван! Осторожно, рыбку задавишь! Я три раза смотрела, все шутки помню.

Популярность советских комедийных фильмов у жителей СССР была феноменальная. Я даже после 2000 года иногда пересматривал старые ленты. Современные тоже бывают достойными, но крайне редко, попробуй выудить что-то интересное среди моря однообразия, особенно сериального.

— А вот когда в Белграде останавливались… — завёл свою историю Слава Русских, но я уже не слушал.

Перед самыми Афинами меня попытались снять с гонки вообще. Примчались, я, наскоро помывшись, залез на койку, штурман — тоже. Поздно вечером всем объявили о дополнительном КП перед въездом в город, и ни одна зараза, включая наших, меня не предупредила. Когда шнырял уже по улочкам города, Брундза посигналил мне фарами. Он выскочил из машины, теряя драгоценные секунды, график движения был задан куда выше реально возможного.

— Сергей! Ты пропустил контро-ольный пункт!

Он показал на карте.

Твою мать! Финишировать без отметки — дисквалификация. Забив на все ограничения скорости, я попёр обратно, проскочил какой-то проезд с односторонним движением по встречке, по тротуарам, упёрся в тупик, снова развернулся… Нашёл! Потерял 23 минуты по сравнения с контрольным временем, тогда как остальные — от 10 до 12 минут. Но прежнего запаса хватило.

Подляну с добавленным КП могли замутить конкуренты. Но почему наше руководство прошляпило? Не хочу подозревать, что получили пухлые конверты с купюрами. Мне приятнее думать о людях хорошее.

Занял верхнюю койку, «боковушка возле туалета» словно в той песне, в автобусе они все боковые, и задремал. Когда проснулся, «Икарус» катил по Румынии, разговоры стихли. К стеклу прилип жёлтый осенний лист, мокрый от дождя. Понимая, что праздник ралли закончен, я вернулся мыслями к минским делам.

Нам удалось запустить сборку ВАЗ-21067, хотя бы в опытном формате. Если на Волге «шестёрка» стала на конвейер практически без отличий от родственницы в покинутом мной мире, попросту рестайлинг «трёшки», то минская версия, заточенная сугубо на экспорт и победно прокатившаяся от Парижа до Афин, получила передний привод и пластиковый обвес. Мой 16-клапанный двигатель с номинальными 95 лошадиными силами считается опцией, позволяющей взять больше денег по сравнению с базовым 80-сильным. Вопреки планам Министерства автомобильной промышленности, массовый выпуск должен стартовать только в 1977 году, как и отгрузки иностранным дилерам.

Мечта о подобии ВАЗ-2108 в середине 1970-х годов разлетелась как дым. Но вдохновляла «березина», она же МАЗ-3101, она же «лучше Ауди». К концу лета мы допилили концепт на бумаге, проектирование перешло в стадию изготовления чертежей, подготовки пресс-форм, разработки технологических карт. Поскольку использовался двигатель 16V от ВАЗ-21067, особых проблем с моторизацией мы не видели. Коробка, правда, отличалась сильно, полностью сблокированная с двигателем, здесь ещё продолжались жаркие споры.

По контракту с «Ауди» взяли рулевую рейку, карбюратор и ещё кое-какие приятные мелочи. Конечно, «Фольксваген-Ауди Групп» я обокрал гораздо в большем объёме, но в основном это касалось находок, в Германии ещё не сделанных.

В финишном виде машина, кроме мелких деталей, повторяла «Пассат-Б4» — на 90% внешне и более чем наполовину внутри, очень близко к моим наброскам, выполненным ещё в Тольятти.

Ей бы всунуть двигатель в два литра объёма, доведённый шаловливыми литовскими ручками до двух с лишним сотен лошадей, «воксхолл» и разогнаться не успеет, как я окажусь за горизонтом!

В числе прочего, закладывались совершенно непривычные для СССР стандарты качества: ровненькие зазоры, аккуратные сварные швы, оцинковка кузова, приличная отделка салона… Пусть её цена действительно вырастет до 14 тысяч рублей или догонит волговскую, народ будет из шкуры вон лезть, скупая берёзовые чеки, чтоб заполучить её. На внешнем рынке советский автопром, наконец, не будет плестись в хвосте, пытаясь втюхать доморощенные реплики «фиатов», а покажет лидирующую модель.

Мечты, мечты… Они налетели на реальность и неумеренные местные амбиции как «Титаник» на айсберг. Если кратко, случился облом в виде глупого и совершенно неожиданного препятствия.

Поначалу всё шло чудесно. Белорусскую составляющую сборной ВАЗ-МАЗ (со мной в качестве главной звезды) едва ли не носили на руках. На торжественном собрании в Доме правительства Первый секретарь ЦК КПБ Пётр Миронович Машеров вручил Государственные премии Белорусской ССР, а это ни много ни мало 5000 рублей, половина Ленинской премии. Мне и за победу в гонке, и за внедрение в производство на белорусском предприятии легкового автомобиля. Если сложить заводскую премию за ралли, чеки на 5000 долларов и конверт с дойчмарками, да ещё зарплата поднакопилась, я за осенний месяц поднял порядка 15000 рублей!

Машеров тряс мне руку, желал творческих успехов. Катерина, предупредившая меня о своём участии ещё во время нахождения во Франции, тоже получила госпремию. Ну, у дочки большого начальника свои преимущества, от меня не убудет… Так я думал, пока парторг завода не притащил мне на следующий день «Минскую Правду», желая сделать приятное. Взволновался, когда увидел мою реакцию.

— Сергей, что с вами?

— Вы даже не представляете, какая назревает катастрофа.

Разговор шёл среди кульманов, Высоцкий что-то тихо втирал чертёжнику, своё рисовала Катюха, виновница торжества. Как по команде все затихли, услышав слово «катастрофа», я таким не разбрасываюсь.

Парторг, заслуженный ветеран глубоко за семьдесят, седой, морщинистый и маленький, с орденскими планками на пиджаке, смотрел вопросительно. Он воевал в партизанской бригаде Машерова, но, насколько мы слышали, никогда не пользовался фронтовым знакомством с первым лицом республики, жил с женой в хрущёвке-полуторке не в самом удобном районе города и не просил льгот. Поэтому я молчал, подбирая слова, не хотел обижать порядочного и заслуженного мужика. А ведь представление к награждению идёт через партком, его подпись там стоит… Куда же ты вляпался, Тарас Никитович?

Подошёл Высоцкий.

— Сергей Борисович, что-то не так с награждением?

— Именно, — я показал пальцем на строчку с формулировкой присуждения премии Екатерины Журавлёвой. — Поймите меня правильно, у меня нет иного выхода, кроме как немедленно звонить Полякову. Если он узнает со стороны, а узнает точно, даю 100%-ную гарантию, что последствия будут даже хуже.

Главный конструктор, наверняка испытывавший какие-то сомнения ещё во время наградного процесса, мигом догадался, к чему я клоню.

— Последствия своего звонка представляешь?

— Они неизбежны в любом случае. Считайте меня стукачом, но иначе невозможно. Знаете же, почему я в Минске. И так подвёл министра, когда мы с Екатериной показали проект «березины» непосредственно Гагарину через голову Полякова, и потом стоило огромных усилий переломить позицию Минавтопрома. Поверьте, я знаю что делаю.

Высоцкий только развёл руками, не в силах предотвратить неизбежное, а мне осталось до неприятного звонка выяснить единственную вещь.

— Катя! Ты говорила отцу, что являешься единственным или главным разработчиком «березины»? — она потупилась, и я не стал её прессовать в ноль. — Колись: в домашних стенах из тебя вылетело прямое и недвусмысленное утверждение, что это ты придумала «березину», потому просишь отца юридически закрепить твои права?

— Нет! Он сам истолковал моё участие… Я не врала ему, что главная!

— Достаточно.

Через четверть часа я уведомил Высоцкого, что из-за инцидента с «березиной» меня срочно вызывают в Москву в министерство. Он молча завизировал заявление на командировку. Отказал бы — поехал бы за свой счёт.

Наутро через полтора суток вернулся в Минск, фирменный поезд прибыл ровно в шесть. Скупые командировочные компенсировали только плацкарт, за купе доплачивал сам. Нуждался в некотором комфорте для обдумывания ситуации. Поляков, первоначально взбешённый из-за белорусского самоуправства, несколько поостыл. Думаю, он выдержит паузу в пару дней перед тем, как доложить в соответствующий отдел ЦК. Министр находился в похожем положении, что и я позавчера — если неприятная информация дойдёт до начальственных ушей раньше, чем он доложит, выйдет отвратительно. Но и спешить не всегда нужно.

Хватило времени, чтоб метнуться домой, привести себя в порядок и успеть к восьми на завод. Доложился Высоцкому, тот не стал слушать рассказ и немедленно потянул к Дёмину, генеральному АвтоМАЗа. Там же со скорбной миной ждал Тарас Никитович.

Я был достаточно откровенен.

— В глазах министра, а другое московское начальство вряд ли примет иную точку зрения, награждение одной только Екатерины Журавлёвой за разработку проекта 3101 воспринимается исключительно как попытка Минска узурпировать проект.

— То есть упоминание вашей фамилии в постановлении изменило бы картину? — спросил Дёмин, недовольно поджав губы.

Он — тоже бывший партизанский командир, Герой Социалистического Труда, знает все ходы и выходы, подоплёку нынешней ситуации тоже. Спросил для порядка.

— Ничуть. Если бы нас с Катериной захотели бы наградить за концепт, эскиз, идею, это преждевременно, но куда бы ни шло. А одна только юная девушка-дизайнер — лауреат республиканской госпремии за проект автомашины, причём «проектировщица» даже технического образования не имеет — это за гранью добра и зла. Не мне вас учить, в чём разница между эскизным проектом, к слову — моим, и полным комплектом проектной документации. Министерство привлекло на контрактной основе НАМИ и АвтоВАЗ, заплатило деньги. Истрачена валюта за участие ВАГ. Часть средств Москва перечислила на МАЗ целевым образом — на проектирование 3101, они давно освоены. Верно?

Дёмин промолчал. Высоцкий кивнул.

— Поэтому, Иван Михайлович, министерство считает проект своим и общесоюзным, — я обратился непосредственно к Генеральному. — Дело не в дочке цековского пузыря и ассигнованиях из республиканского бюджета, на мелочи им плевать, а в подозрениях на нечестную игру.

Большой босс поправил очки. Вздохнул.

— Я приму решение позже. Ваши поступки, Сергей Борисович, несмотря на явные заслуги… гм… вызывают неоднозначные оценки.

То есть они лелеяли надежду, что «Минская Правда» и «Коммунист Белоруссии» не читаются в Москве. Наивняк!

Тарас Никитович завершил короткую встречу одной фразой:

— Пётр Миронович ждёт нас в одиннадцать.

То есть они успели начать контроперацию через ЦК КПБ? Оказалось — не совсем так. Поехали с парторгом на Карла Маркса на моей белой. По дороге старый партизан объяснил, что встреча с главой республики — сугубо его инициатива. Машеров разберётся и восстановит справедливость.

— Зачем? Если ради меня, то не нужно. Поляков предложил перевод в Москву на АЗЛК. Там идёт аналогичный процесс — запуск переднеприводной с использованием панелей кузова М-2140. А если «березину» волевым решением заберут из Минска и отдадут на какой-то российский завод, логично зачинателя идеи поставить начальником проекта.

И это через три дня после того, как тот же Машеров тряс мне руку под блицами фотокорреспондентов, пророчил блестящее будущее в возглавляемой им республике!

Стеклоочистители со стуком слизывали капли осеннего дождя. Похоже, в «неубиваемой» дедовой копейке кое-что изнашивается, в том числе привод щёток, сами щётки заменил на импортные.

— Не только ради вас, Сергей Борисович. Пётр Миронович очень «березиной» интересовался. Не вечен он. Надеялся — благодарные люди её с Машеровым будут связывать как «победу» со Сталиным.

У меня с генералиссимусом скорее ассоциировалась победа в войне, а не одноимённое авто.

— Не судьба.

— Больше скажу! — горячился дед. — Пётр Миронович мечтает в состав Политбюро войти. Ему совершенно не с руки подобные скандалы.

— То есть он больше меня заинтересован погасить конфликт? Интересный поворот. Тогда почему я к нему еду, а не он ко мне?

Зря сказал. Тарас Никитович обалдел от такой наглости. Остаток пути проделали в молчании.

Милиционер попросил раскрыть портфель, придирчиво перелистал бумаги. Не нашёл ни гранаты, ни нагана, наверно — был разочарован. Торчавший рядом человек в штатском придирчиво рассмотрел мой паспорт, спасибо, что не лизнул страничку, проверяя на вкус, укоризненно глянул на несолидное одеяние. Нет, мне не претит напялить костюм, белую рубашку и галстук, именно так я вырядился на вручении премии. Но сейчас был прямо с завода — в джинсах, джемпере, под ним — рубашка с галстуком, и в болоньевой куртке, специально мотаться домой поленился бы.

В приёмной меня разглядывали как клоуна — строгий секретарь референт и женщина под пятьдесят за соседним столом, я же смотрел в окно, показывающее один и тот же фильм с верхушками мокрых деревьев, качаемых ветром.

Пригласили. Машеров, в отличие от его нукеров, даже вида не подал, что шокирован экстерьером посетителя, поздоровался, а потом нажал клавишу на селекторе, бросив единственное слово:

— Пусть зайдёт.

Через минуту открылась дверь, вошёл чиновник, по контрасту со мной джинсовым — совершенно костюмный, в начищенных лаковых штиблетах, весь настолько аккуратный и прилизанный, что хоть прямо сейчас в гроб клади.

— Вызывали, Пётр Миронович?

— Да, товарищ Журавлёв, присаживайтесь.

Тот не подал нам руки, не удостоил даже кивком. От стола Машерова тянулся традиционный Т-образный длинный аппендикс для совещаний, катин отец демонстративно сел не в один ряд с нами, а напротив.

— Расскажите, Данила Прокофьевич, вашу версию — каким образом юная девушка без технического образования вдруг стала единоличным автором проекта легкового автомобиля.

— Так отдел промышленности представлял…

Я услышал сипловатый вздох старого партизана. Тарас Никитович тоже моментально въехал, что подлец пытается вывернуться и подставить вместо себя коллегу, перед которым ходатайствовал за дочку.

— Но по вашему настоянию? Мне вызвать…

— Не надо! Пётр Миронович! Ведь ситуация обычная. Дочка моя Катенька — талантливая. И в БПИ учится, будет, будет у неё техническое образование. Вот, придумала машину. Говорит — лучше, чем немецкая «Ауди». Но вот новый начальник появился, без году неделя в Минске, упёрся: без меня не пущу! Примазывается, значит. Вот завод представление и написал на двоих. Какая несправедливость!

— Минуточку, — не стерпел наш парторг. — В представлении ясно указывалось: за эскиз новой модели и за вклад в постановку на производство переднеприводной машины разработки АвтоВАЗа. Одна госпремия на двоих. Вашей дочке мало 2500 рублей?

— Да что деньги… — махнул рукой отец «обиженной». — За дочку обидно! Она вот ночами не спала — рисовала. А тут налетели из России, пристроились. Постыдился бы!

Он говорил русскими словами, но с характерным сельским говорком, ставшим мне привычным за последние месяцы, вворачивая «вот» через фразу. Вообще, среди минчан много выходцев из деревни. А таких записных негодяев — не часто встретишь.

— Вы что-то можете возразить, Сергей Борисович? — спросил Машеров.

— Могу. Но надо ли? В Москве пришли в бешенство от выходки этого субъекта, точнее, самого Журавлёва там знать не знают, для них виновники — Дёмин и вы, Пётр Миронович. Проект 3101, вероятнее всего, уйдёт на другой завод. Меня, соответственно, переведут из Минска. Тарас Никитович сказал: вы пригласили. Вот я и пришёл. Что вас конкретно интересует?

Если бы мне в самом деле было 26 лет, сидел бы и потел в подмышках, до смерти смущаясь присутствия столь высокого начальства. Но я как минимум намного старше Машерова и от него независим.

Первый секретарь такого поворота явно не ждал. Глянул на Тараса Никитовича, совершенно под иным соусом преподносившего ситуацию: молодого человека подставили, он (в смысле — я) просит помощи.

— Сергей Борисович, вы — автор проекта «березины»?

— Вынужден уточнить. Не существует никакого проекта вообще. Есть пока только концепт, эскиз. Над «березиной» продолжает трудиться множество людей — в Минске, в Москве и в Тольятти. Полный пакет проектно-конструкторской документации включает в себя чертёж каждой детали с указанием материала и много чего другого. Даже когда сделаем опытные образцы автомобиля, проектная работа не закончена. Вот устраним выявленные дефекты, обкатаем предсерийную партию и снова устраним, тогда… Завершена? Нет. Будут вноситься ещё десятки улучшений. Я бы сказал, что проект готов, когда с конвейера сойдёт первый серийный экземпляр.

— Но эскиз нарисовала моя дочь! — не унимался негодяй.

— Этот? — я извлёк из папки пачку листиков с официально утверждёнными проекциями 3101 и интерьером салона. — А вот оригиналы, предъявленные мной Полякову ещё в его бытность Генеральным директором АвтоВАЗа, копии были высланы товарищу Высоцкому на МАЗ примерно год назад. Когда увидел фамилию некой Журавлёвой в качестве автора не то что эскиза, а всего проекта, Виктор Николаевич Поляков страшно возмутился. Проекта ещё нет, а на него заявлено единоличное авторство заранее, причём оно утверждено на республиканском уровне! Поскольку министерство выделило больше ста тысяч рублей на разработку машины и валюту для «Фольксвагену-Ауди», Поляков естественным образом решил, что партизаны-белорусы втихую стащили «березину», обокрав Москву. Предполагаю, он уже доложил или сегодня доложит о ЧП в ЦК КПСС.

Не знаю, партизанил ли отец Катерины, но сейчас мужество оставило его. Взамен пришла потливость. Он поминутно промокал лоб носовым платком.

— Надо что-то решать, Пётр Миронович! — взмолился Тарас Никитович. — Мы же за эту машину… всем заводом болеем! Она нам почти как 500-й МАЗ дорога! Заберут ведь…

— Возможно, и заберут. Или нет. Как там повернётся. Сергей Борисович, вы окончательно решили покинуть Минск?

— Без «березины» мне здесь делать нечего. Простите за прямоту, товарищ Первый секретарь, в БССР нет ресурсов запустить другой столь же масштабный проект. Возьмите ту же «шестёрку», её переднеприводная версия спроектирована на ВАЗе, там испытательный цех, лаборатория, инженерный состав, одними легковыми машинами занимающийся. После скандала с 3101 я бы не рассчитывал особо на помощь Минавтопрома. Судьба МАЗа — делать клоны «жигулей» и грузовики. Для меня лично перевод в Москву или возвращение в Тольятти более перспективны. По крайней мере, меня там не обманывали и не давали другим людям премии за мои находки.

— Надо постановление о премии поменять. Вот… Кате — за ВАЗ, этому… Брунову… за «березину», — вякнул Журавлёв. — А в газете… Ну, ошиблись.

— Молчи, умник! — осадил его Машеров. — Заварил кашу. Полумерами и мелкими хитростями не обойтись. Эх, Сергей Борисович, зачем вы сразу сообщили в Москву? Порешали бы на месте.

— Так я — засланный казачок и не скрываю. Поляков — мой крёстный отец в конструкторском деле. Имею ли я право обманывать отца, утаивать от него что-то, тем более, когда вопрос важный? Не должно быть с его министерством противоречий.

— Так что делать? Сами же понимаете, перенос проекта на другой завод его неизбежно затормозит! — он отбросил напускную сдержанность, дав волнению прорваться наружу.

— Конечно. Сожалею. И мне в Минске нравится. Но не я принимаю решения. Вообще — человек маленький.

— Маленький? — Первый секретарь чуть склонил голову набок и прищурился. — Но именно с вас пошла волна усовершенствования машин. Вот из этой папки, да? Вы точно почувствовали, что и где говорить, что кому показывать.

— Понятно… Вы просите у меня совета? Лестно. Но совет только один, по Гоголю: поступить как унтер-офицерская вдова, которая сама себя высекла. Награду Екатерине отменить, виновных примерно наказать. Журавлёва исключить из КПСС за злоупотребление служебным положением в личных корыстных целях.

Если бы тот начал жевать свой галстук подобно небезызвестному грузину, не удивился бы — выражение на физиономии подходящее.

— Пётр Миронович! Как же из партии… Меня с работы уволите?

— То есть лишение партбилета не так страшно, как потеря тёплого местечка⁈ — вспылил наш парторг. — Пётр Миронович, молодой человек прав: подобной гнили в нашей партии не место!

Машеров только рукой Журавлёву показал — вали с моих глаз. Тот повиновался, но напоследок выпалил:

— Так и ты тоже от госпремии отказывайся! Тебе же, сучёныш, вот дали её, чтоб не рыпался!

— В постановлении указано: за вклад в постановку на производство переднеприводной машины. Опытная партия выпущена? Да! Мой вклад внесён? Решающий. С чего отказываться?

Моя добыча. Я как тигр Шерхан из мультфильма «Маугли», свою добычу отдавать не собираюсь. В том числе украденную из будущего.